По ковру у меня под ногами расползалось темное пятно. Мой пленник обмочился. – Господи, – простонал он. – Давай продолжай, Тим. Пока что ты неплохо справляешься. Крюгер закивал, словно жаждая похвалы. – Она еще жива? – Да. Насколько я знаю. Кузен Уилл… доктор Тоул хотел пока сохранить ее живой. Гас и судья согласились. Я не знаю, надолго ли. – Ну, а ее мать? Он прикрыл глаза и ничего не сказал. – Говори, Тим, иначе твои ноги идут лесом. – Она мертва. Это сделал парень, которого послали за девчонкой и за ней. Они зарыли ее на Лугу. Я припомнил открытое пространство на северной стороне Ла-Каса. «Есть планы летом устроить там огород», – сказал он мне. – Кто он? – Один псих. Инвалид – типа как парализованный на один бок. Гас зовет его Эрл. Это ведь что-то вроде графа? Хотя какой из него граф… Имя не то, которого я ожидал, но описание было верным. – Почему он это сделал? – Чтобы оставить как можно меньше концов. – По приказу Маккафри? Крюгер промолчал. Я посильнее ткнул стволом. По его ляжке пробежала дрожь. – Ну да! По его приказу. Эрл никогда не действует по собственному разумению. – И где сейчас этот чертов Эрл? Опять колебание. Не задумываясь, я резко ткнул его стволом «тридцать восьмого» в коленную чашечку. Глаза Крюгера распахнулись от неожиданности и боли. Из них полились слезы. – О боже! – Давай без этих религиозных штучек. Просто говори. – Его уже нет, он мертв. Гас заставил Холстеда от него избавиться. После того как они похоронили эту женщину. Эрл закапывал могилу, а Холстед ударил его лопатой, столкнул к ней и засыпал обоих землей. Они с Гасом потом над этим ржали. Холстед сказал, что когда ударил Графа по башке, то услышал пустой звук. Они вообще так часто прикалывались у парня за спиной – урод, мол, порченый товар… – Злобный парень этот Холстед… – Угу. Он такой. – Лицо Крюгера осветилось жаждой угодить. – Он за вами тоже охотится. Вы стали совать нос куда не надо. Гас не знал, сколько девчонка вам рассказала. Советую вам следить за… – Спасибо, дружок, но Холстед угрозы больше не представляет. Ни для кого. Крюгер посмотрел на меня. Я ответил на его невысказанный вопрос кивком. – Господи, – произнес он, окончательно сломленный. Я не дал ему времени на рефлексию. – Почему ты убил Хэндлера и Гутиэрес? – До говорю же, это не я! Это все Холстед с Эрлом. Гас сказал им, что все должно выглядеть как работа сексуального маньяка. Холстед мне потом рассказывал, что Эрлу ничего не пришлось изображать, он по жизни такой – расписал их ножом так, словно кайфовал от этого. Особенно с училкой постарался. Холстед держал, а Эрл орудовал ножом. Два человека, может и три, сказала Мелоди. – Ты там тоже был, Тим. – Нет. Да. Я… я их туда привез. С выключенными фарами. Ночь была темная, ни луны, ни звезд. Я кружил по парковке, а потом решил, что меня могут заметить, так что отъехал в Палисады и вернулся. Они все еще не закончили – помню, как гадал, чего это они так долго возятся. Опять отъехал, еще немного покатался по округе, вернулся, и они как раз выходили. Во всем черном, как демоны. Мне было видно кровь, даже на черном. От них пахло кровью. Они были все в крови. Даже на темном выделялось – ну, понимаете, блестело… Мокрое. Темные мужчины. Двое, может, и трое. Крюгер примолк. – Это не конец истории, Тим. – Это всё. Они разделись в машине, нож засунули в сумку. Мы зарыли это в одном из каньонов – одежду, сумку, всё. Что осталось, побросали с пирса в Малибу. – Он опять примолк, чтобы перевести дыхание. – Я никого не убивал. – Они говорили что-нибудь в машине? – Холстед молчал, как камень. Это меня беспокоило, насколько напряженно он выглядел, потому что он жутко злобный; эта история, что какой-то парень угрожал ему ножом, – полная херня. Его вышибли из «Мэнуэл артс» за то, что он довольно сильно избил двух учеников. А перед этим выгнали из морской пехоты. Он обожает насилие. Но то, что произошло там, в квартире, даже его зацепило – он молчал. – Ну, а Эрл? – Эрл был… совсем другой – как будто он кайфовал, понимаете? Облизывал губы и раскачивался, как аутист. Трещал без умолку, повторял: «Сука, сука!» каждую секунду. Жутко. Как псих. Наконец Холстед приказал ему на хер заткнуться, и он завопил что-то в ответ – по-испански. Этот парень много говорил по-испански. Холстед тоже заорал на него, и я подумал, что они сейчас друг друга на куски разорвут. Это было все равно как ехать с двумя зверями в клетке. Я их кое-как успокоил, используя имя Гаса – это всегда действовало на Эрла. Я просто не мог дождаться, когда той ночью от них избавлюсь. Типичные психопаты, оба. – Оставь ученые потуги и расскажи, как вы убили Бруно. Он посмотрел на меня с возобновившимся страхом. – А вы вроде всё и так знаете? – Если я чего-то вдруг не знаю, ты меня в это посвятишь. – Я взмахнул револьвером. – Бруно! – Мы… они сделали это в ночь после того, как расправились с доктором и училкой. Холстед не хотел брать с собой Эрла, но Гас настоял. Сказал, что вдвоем быстрее управятся. У меня было чувство, что он типа как натравливает их друг на друга. Меня там вообще не было. Холстед сам вел машину. Он же и убивал. Взял бейсбольную биту из кладовки со спортивным инвентарем. Я был там, когда он вернулся и обо всем рассказал Гасу. Они застали этого торгаша за ужином и забили его до смерти прямо за кухонным столом. Эрл доел, что там на тарелке оставалось. Два убийства списаны на двух мертвецов. Очень ловко. Версия воняла за версту, и я не преминул это высказать. – Именно так все и было! – встрепенулся Крюгер. – Я не хочу сказать, что совсем уж невинная овечка. Я знал, что они собираются сделать, когда вез их к мозгоправу. Я дал им ключ. Но сам не убивал. – А где ты взял ключ? – Кузен Уилл дал. Я не знаю, откуда он у него. – Ладно. На вопрос «кто?» мы вроде ответили. А теперь выкладывай, зачем понадобилась вся эта бойня. – Я предполагаю, вы уже… – Не хер предполагать. – Хорошо, хорошо. Это все «бригада». Прикрытие для растлителей детей. Мозгоправ и его девчонка про это узнали и начали его шантажировать. Глупо с их стороны было думать, что они так запросто отделаются. Я припомнил фотографии, которые Майло показывал мне в тот первый день. За свою глупость они поплатились слишком высокой ценой. Я выгнал кровавые образы из головы и вернулся к Крюгеру. – Все из этих «джентльменов» – извращенцы? – Нет. Только примерно с четверть. Остальные – добропорядочные люди. Так проще все скрыть, если упрятать извращенцев в общей массе. – И дети ни разу не проговорились? – Нет, до тех пор нет – мы очень тщательно отбирали тех, кого извращенцы забирали домой: в основном тех, кто не сможет потом ничего рассказать. Умственно отсталых, или не говорящих по-английски, или децепешников… Гас предпочитал сирот, потому что у них нет семейных связей, никто за ними не присматривает. – Родни – тоже из таких «избранных»? – Угу. – И его страх перед врачами как-то с этим связан? – Есть такое. Один из этих ненормальных малость грубовато с ним обошелся. Хирург. Гас постоянно предупреждает их, чтобы были с детьми поаккуратней. Он не хочет, чтобы им на самом деле причинили вред – порченый товар теряет в цене. Но это не всегда получается. Эти люди – просто чокнутые, знаете ли. – Знаю. – Гнев и отвращение мешали смотреть на все прямо. Жутко тянуло влепить ему с ноги прямо в башку, но это было удовольствие, которого я в тот момент не мог себе позволить… – Я не из этих, – настаивал Крюгер. Звучало это так, будто он хотел убедить прежде всего сам себя. – По-моему, это отвратительно, на самом деле отвратительно. Я наклонился и ухватил его за горло. – Ты во всем этом участвовал, гаденыш!