И как сдержался вчера, чтобы не подхватить ее, такую маленькую, не унести в комнату, сам не знаю. Смешная, осуждения она испугалась, и улыбка ее вымученная так и отпечаталась у меня в мозгу. Я себя в тот момент внезапно на мысли поймал, что не хочу ее такой видеть, хочу, чтобы улыбалась — смущенно и открыто, так, как она умеет. И защитить ее еще больше захотелось, от мира этого, от всего, что могло ей угрожать. А ей угрожало. Оставил ее на Аида, а сам первым же рейсом рванул сюда. Не нужны мне были непредвиденные ситуации. Сестренка, естественно, не ожидала моего, столь скорого, появления в ее доме. У зятя моего, чтоб его, и вовсе глаз задергался при виде меня. Мы вообще с ним друг друга любим. Я понимал, что будут вопросы и не хотел, чтобы они Лису в неудобное положение ставили, потому что одного ее потерянного взгляда хватило, чтобы захотеть убивать каждого, кто посмеет даже взглянуть на нее косо. Разговор у нас случился обстоятельный. Сестра с мужем слушали не перебивая, только изредка задавая вопросы. Катя успокоилась, после моей неожиданной исповеди, а Авдеев напрягся, одарив меня многообещающим взглядом. Потому что несмотря на то, что отношения у нас с ним не гладкие, мужик он умный, порой даже чересчур, и понимал, что своим поступком я разворошил осиное гнездо. Тогда, на свадьбе, мне не мешали, эффект неожиданности сработал. А сейчас…сейчас могли быть последствия. Я нарушил планы, очернил репутацию не последней в «нашем» мире семьи, и пусть, правила были не для меня, своим поступком я снова поставил под удар сестру. — Леша, Леша, не надо. Не надо? Что не надо, почему не надо? С ума меня сведет, ошибка мелкая. — Леш… — Что? Что не так? Я отрываюсь о нее с трудом, не могу, не хочу отпускать. И слышать ее «нет» я тоже не хочу. И думать о причинах своего поведения не хочу, не могу просто. Я дурею рядом с ней, теряя напрочь контроль. Все установки, всё, абсолютно, всё летит к чертям рядом с этой помехой. А она говорит «не надо». — Увидят, — шепчет, а сама, вопреки своим же словам, тянется к моим губам, прижимается все сильнее, зарывается пальцами в мои волосы, и я не думаю ни о чем, просто толкаю ближайшую дверь и вношу ошибку свою системную в комнату, на ходу захлопывая дверь. — Моя, — срывается с губ, пока я укладываю ее на кровать. Я сопротивлялся, сколько мог сопротивлялся, но сейчас я не в состоянии просто, она меня с ума сводит, одной улыбкой своей робкой, взглядом открытым, не могу я противиться, как ни стараюсь, а все равно к ней тянет и разум напрочь отключается. И, может, все же смог бы сдержаться, оттолкни она меня, окажи сопротивление, но она не отталкивает, сама тянется, и невозможно устоять. Нависаю над ней, всматриваюсь в ее лицо, ища в его выражении хотя бы намек на страх, на сомнение, но его нет. Есть только взгляд поплывший и желание неприкрытое. И выругавшись громко и матерно, я снова набрасываюсь на ее припухшие от моих посягательств губы, словно животное вгрызаюсь в розовую плоть. Отрываюсь от нее только чтобы избавить от ненужной такой в этот момент одежды, буквально сдирая с девушки рубашку и джинсы, которые трещат по швам. Хочу эту девочку, хочу слышать ее стоны, хочу видеть, знать, как она кончает, дурею от одной лишь мысли о близости с ней. Красивая, охренеть какая она красивая. Последние остатки здравого смысла покидают мою окончательно одуревшую голову, когда, избавив Лису от белья, я подвисаю на мгновение от представшего перед глазами вида. Лиса не зажимается, не пытается прикрыться, как это полагается девственнице, только смотрит на меня с вызовом, а потом облизывает припухшие губы и проводит рукой по моему, рвущемуся наружу, члену. Чертовка маленькая, баг мой необъяснимый. Я перехватываю ее руку, убираю в сторону. Нет, малышка, рано, я хочу посмотреть, насколько ты чувствительная. Провожу ладонью по внутренней части ее бедра, сжимая, поглаживая, ожидая смущения, но нет его, совсем нет, девочка только ножки разводит шире, сама, и губу нижнюю прикусывает. Черт. Откуда, ты такая взялась на мою голову? Обрушилась лавиной, сводя с ума, нарушая спокойствие. Маленькая, помеха, вирус, рушащий защиту. — Еще. Лиса выгибается, подается навстречу, когда я касаюсь половых губ, раздвигаю их, цепляя пальцем клитор. Мокрая, совершенно открытая, не бывает так просто. Ты бояться меня должна, чего ж ты неправильная такая, девочка-ошибка. А я не должен быть здесь, не должен касаться тебя, не имею просто права, я же сломаю тебя, почему ты этого не видишь, почему не боишься больше, не сопротивляешься? Зачем смотришь на меня так открыто и доверчиво? — Еще, пожалуйста, — она прикрывает глаза, распахивает красивый ротик, в который хочется впиваться еще и еще, терзать, вылизывать, чувствовать. И я делаю это, снова накрываю ее губы, врываюсь в нее языком, словно желая пометить, запомнить, а потом отрываюсь, спускаюсь ниже, к шее, ключице, покрываю поцелуями нежную, будоражащую сознание кожу, покусывая, добираюсь до груди, и девочка снова не сдерживает стон, выгибается навстречу моим губам. Моя! Ловлю себя на мысли, что хочу попробовать, какая она там, почувствовать ее вкус и не отказываю себе в желании, спускаюсь ниже, целую впалый животик, а потом раздвигаю стройные ножки, закидываю их себе на плечи и прежде, чем Лиса успевает что-либо понять, провожу языком по мягкой, налившейся плоти. Дурею окончательно от ее вкуса, от запаха этой девочки. Взглядом цепляю ее слегка смущенный и в тоже время возбужденный. Не думал, не представлял даже, что когда-нибудь еще буду ласкать женщину подобным образом, что вообще когда-либо буду желать кого-то так сильно. А она, словно понимая, как действует на меня, откидывает голову назад, подается бедрами ближе, и стонет так, что у меня крышу сносит. Я набрасываюсь на нее словно зверь, раздвигаю набухшие от возбуждения губы и всасываю клитор, перекатывая его на языке и окончательно сходя с ума под тихое «Леша, Лешенька». Она дрожит, мечется на кровати, сминая простыни в маленьких ладошках, а я ловлю губами последние отголоски ее оргазма и улыбаюсь, как идиот последний, осознавая, что девочка просто отключилась и мне ни черта не светит. Отдышавшись, поднимаюсь, укрываю ее одеялом, глядя в умиротворенное лицо и понимая, что, наверное, совершаю огромную ошибку, прижимаю ее к себе, словно боясь, что исчезнет, растворится, ошибка моя внезапная. Глава 18 Глава 18 Василиса Меня будит стойкое ощущение, что кто-то за мной наблюдает. И ведь действительно наблюдает. Лишь открыв глаза и привыкнув к яркому дневному свету, проникающему сквозь распахнутые окна, я встречаюсь взглядом с разглядывающим меня мужчиной. — Выспалась? — спрашивает улыбаясь. Он лежит на боку, в нескольких сантиметрах от меня, так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже, вижу каждую морщинку на его красивом лице. Я не отвечаю, просто тянусь к нему первая, мне хочется чувствовать его, и я не собираюсь себе в этом отказывать. Я помню все, что произошло вчера, каждую деталь, каждое ощущение, помню и не жалею. Нет ни стыда, ни смущения, нет желания отвести взгляд. Я сама нахожу губы Леши и целую, мне просто надо, надо почувствовать все это снова. Тот ураган, ту бурю эмоций, что бушевали во мне вчера. Леша перехватывает инициативу и вот я уже лежу на спине, а он нависает надо мной, также как и вчера. — Не делай так, иначе то мы никуда не поедем, а нас уже ждут, — он говорит серьезно, а в глазах черти пляшут и голос подводит. — Ты спала больше пятнадцати часов. — Я… Поверить не могу, что так надолго отключилась. Казалось, вот только несколько минут назад… — Тебе стоит перекусить, потом поедем. — У тебя какой-то пунктик, да? — В смысле? — Ты постоянно хочешь меня накормить, — я смеюсь, а он улыбается в ответ. Провожу рукой по его лицу, задерживаясь на скулах. Мне нравится его чувствовать, какими бы странными ни были наши отношения, его близость мне просто необходима. — Нужно собираться, — произносит он хрипло и вопреки своим же словам, ведет ладонью по моему оголенному бедру, вынуждая меня подаваться вперед, прогибаться и кусать губы, в попытке сдержать рвущиеся из груди стоны. Мне становится жарко, так сильно, что я не думая, отбрасываю такое ненужное сейчас одеяло, совершенно не стесняясь своей наготы, потому что глупо стесняться, вряд ли осталось хоть что-то, чего он не видел. — Что ты делаешь? — тихий хрип срывается с его губ. — Тебе лучше одеться, Лиса. В противовес словам, рукой он поднимается выше, и сжимает мою, ставшую болезненно-чувствительной, грудь. — Ты же хочешь. Глядя ему в глаза, я провожу рукой по красноречиво упирающемуся в меня бугру, слегка сжимая. У меня нет опыта в любовных делах, но по гортанному стону, разрезавшему пространство вокруг, по сомкнувшимся векам и участившемуся дыханию Графа, я понимаю, что все делаю правильно и ему это явно нравится, пусть он и пытается сопротивляться. И ловлю себя на мысли, что хочу слышать эти стоны, хочу, чтобы они были громче, чаще. Хочу, чтобы этот мужчина прекратил сопротивляться и сдерживать себя. Не позволяя себе сомневаться и думать, я толкаю его, и он от неожиданности поддается, заваливается на спину, успев утянуть меня за собой так, что я оказываюсь прижатой к его груди. Какое-то время мы смотрим друг другу в глаза, а потом я облизываю губы, с особым удовольствием наблюдая за тем, как расширяются зрачки напротив, как темнеет взгляд. Отстраняюсь, и устроившись удобнее на бедрах Леши, задираю тонкую серую майку, оглаживаю твердый живот. Веду пальчиками по линиям пресса, нет, у него нет отчетливо выступающих кубиков, но определенный рельеф имеется и мне нравится. Черт, да мне вообще все в нем нравится. — Лиса, хватит, — он сопротивляется не слишком яро, скорее для красного словца, потому что взгляд говорит за него. Все эмоции, которые Граф всегда так тщательно прячет, сейчас выступают на красивом лице. И пока Леша борется с самим собой, все еще вяло сопротивляясь, я окончательно беру инициативу в свои руки и тяну резинку спортивных штанов вниз, одновременно цепляя боксеры и радуясь, что он не успел облачиться в уже привычный, казалось, сросшийся с ним костюм. И подвисаю, глядя на готовый к военным действиям, налитый мужской орган. Я, конечно, видела картинки на уроках биологии, но то, что было сейчас передо мной, разительно отличалось от моих представлений. Во-первых, оно было больше, намного больше, чем я думала. Двенадцать-четырнадцать сантиметров — средний размер мужского члена, говорите? Сглатываю, подвисая на несколько долгих секунд и в себя прихожу, когда слышу приглушенный смех. — Давай на этом закончим, — Леша улыбается и собирается подняться, но я не позволяю. Нет уж! Толкаю его обратно на подушку, обхватываю член рукой и двигаю ею вверх-вниз. Кайф. Большим пальцем едва ли касаюсь розовой головки, как мужчина начинает шипеть. Смотрит на меня пристально, взгляд не отводит, только челюсти напряженно сжимает. А мне хочется, чтобы он окончательно сдался, чтобы почувствовал то, что чувствовала вчера я, и наплевав на отсутствие у меня хоть какого-то опыта в этом вопросе, я наклоняюсь и провожу языком по головке, анализируя собственные ощущения. И нет, не противно, вообще не противно. Под тихий стон смелее накрываю губами головку, спускаюсь ниже, помогая себе рукой. — Черт…— слышу со стороны и ликую, когда мужская ладонь зарывается в мои волосы, слегка надавливая на затылок, — твою…да, вот так…еще. И прежде, чем я успеваю хоть как-то отреагировать на его «еще», Леша, сорвавшись, перехватывает инициативу, сильнее надавливает на затылок и подается бедрами вверх, буквально насаживая меня на себя. Мне остается только подчиниться, пока он ритмично двигается у меня во рту. И даже такая роль, даже это подчинение мне нравится, потому что на самом деле вся власть у меня, потому что я являюсь причиной стонов и приглушенного рычания. Леша не пытается взять все и сразу, контролирует толчки, не входя слишком глубоко, не вызывая у меня неприятных ощущений. И я расслабляюсь настолько, насколько это возможно, позволяя брать себя так, как ему хочется, лишь изредка сильнее смыкая губы и цепляя языком слегка набухшую головку. И каждый раз с губ мужчины срываются витиеватые ругательства. Его движения становятся резче, глубже, в какой-то момент он останавливается, дергается в попытке отстраниться. Я понимаю, что сейчас будет и не позволяю, снова обхватываю пульсирующий орган рукой, провожу языком по головке и обхватываю губами на член, прихватывая как можно больше. — Блядь…Лиса… — слышу гортанный стон, а следом мне в горло выстреливает солоноватая жидкость. И нет желания отстраниться, потому что вот так правильно, потому что мне хочется, а если хочется, то зачем себе отказывать. Это отдельный вид удовольствия, — смотреть, как закатываются глаза мужчины под тобой, как он стонет, откидываясь на подушку, чувствовать, как сжимается его ладонь на твоем затылке. Это определенно стоит того, чтобы повторить. Но полностью насладиться своей властью мне не позволяют, я моментально оказываюсь лежащей на спине и уже через мгновение мечусь на простыне от простреливающего все тела удовольствия, шире раздвинув ноги и позволяя горячему языку вырисовывать узоры у меня между ног, доводя меня до пика наслаждения. И кричу, вовремя успев схватить подушку и уткнуться в нее лицом. А потом лежу еще несколько долгих минут, стараясь отдышаться, чувствуя, как отголоски оргазма, выстреливают разрядами тока по оголенным нервам. Дальше времени хватает только на душ. Мы оба молчим, я лишь улыбаюсь глупо, совершенно по-идиотски, даже не пытаясь скрыть свои истинные эмоции. И только когда мы выходим во двор, где нас уже ждут заведенные автомобили, я чувствую, как наливаются кровью щеки, потому что кажется, что все находящиеся в доме слышали мои несдержанные стоны и теперь знают прекрасно, чем мы там занимались. Опустив взгляд в пол, я быстро проскакиваю мимо улыбающихся охранников во главе с Аидом, и влезаю на заднее сидение одного из джипов. Уже в дороге внезапно начинаю ощущать волнение, нарастающее с каждой секундой. — Ты слишком громко переживаешь, — словно читая мои мысли, усмехается Граф. — Тебя не съедят. — Наверное, — произношу дрожащим голосом.