— Тогда не надо, пожалуйста, мне угрожать. — Ты веришь в это? Правда в это веришь? Ты готова умереть за это? — Вы имеете в виду христианство? Я верю в это, да. Готова ли я за это умереть… Я не знаю, насколько я смелая. Но множество людей погибли за свою веру. И до сих пор погибают. — Ты веришь, что Иисус воскрес из мертвых? — Да. — А молитвы? — Я не верю, что молитвы — это какое-то магическое заклинание. Мы всегда получаем ответ, но не всегда тот, который хотим. — Отличная отмазка. — Так это звучит? Ну просто я не считаю, что молитва — это как письмо Санта Клаусу… «Я хочу… Пожалуйста, можно мне?…» — Почему Лиззи умерла? Ты можешь на это ответить? — Нет. Я не знаю… это кажется жестоким, чудовищным, бессмысленным… каким часто кажется весь мир. Каким и является. Я знаю, что мы в состоянии примириться со всем, что с нами происходит, и когда случаются ужасные вещи, Бог всегда с нами посреди этого хаоса. — Извините, я как-то не заметил. Глупо с моей стороны. — Давайте я доделаю чай, а потом отвезу вас домой. — Нет. — Вам нужна передышка, Макс. — Я никуда не поеду. Как и ты. До тех пор, пока ваш бог не вернет Лиззи обратно к жизни. — Он этого не сделает. В нашем разговоре сейчас нет никакого смысла, вы не в том состоянии. — До тех пор, пока ты не объяснишь мне, почему моя жена умерла, и пока твои молитвы не смогут вернуть ее мне, ты, священница, будешь оставаться здесь, и я буду оставаться здесь. Может быть, всю ночь, может быть, и завтра… Может, пока мы не умрем. — О чем вы говорите? — Ни о чем. — Позвольте мне отвезти вас домой. Если вы хотите что-нибудь мне сказать, выплеснуть свои чувства, что угодно — хорошо, но только не сегодня. Вы не помните себя от горя, а я очень устала. Приходите, и поговорим завтра. — Я хочу, чтобы ты закрыла дверь… Здесь только одна дверь? Джейн не знала, что ей делать. — ОТВЕЧАЙ МНЕ! — Да. Одна дверь. — Иди и запри ее. Я буду за тобой смотреть. — Пожалуйста, успокойтесь. Он сидел совершенно неподвижно, как будто еле дыша, очень напряженно и сфокусированно. Она встала. Он взял ее за руку и повел в сторону двери с такой силой, что сопротивляться было бы бесполезно. Она повернула ключ. Дверь была массивная, без стекла, со старым, тяжелым замком. Был еще и второй засов. Она медленно повернула вниз медную ручку. — Где твой телефон? — В кабинете, и есть еще один, в спальне. — Выключи их из розеток. А сначала дай мне свой мобильный. Он был в кармане сутаны. Она подумала, как бы ей набрать номер, пока она будет доставать его. Но, прежде чем она смогла это сделать, Макс схватил ее за запястье, а другой рукой отыскал в кармане телефон, достал его и выключил. — Теперь остальные. Они пошли в кабинет, потом к розетке рядом с ее кроватью. — На окнах есть замки? — Изнутри они запираются, да. — Они сейчас заперты? — Да. — А теперь я бы хотел выпить чаю, пожалуйста. И чего-нибудь перекусить. Ты мне обещала. — Хорошо, Макс, но, пожалуйста, вы этим ничего не достигнете, это… Он молча стоял и ждал. Она пошла вперед, на кухню, он последовал за ней. Потом он закрыл дверь, придвинул к ней стул и сел на него. Она вспомнила, что случилось с ее матерью — как они забрали все и стукнули ее по голове. Она посмотрела на Макса Джеймсона. Нет, это было не то. Тут было нечто другое. — Я должна вам кое-что рассказать. — Она услышала, что ее собственный голос стал хриплым, будто у нее встало что-то поперек горла. Это был страх. — Недавно мне пришлось срочно поехать в Лондон… Мне позвонила моя мать… Она детский психиатр, живет одна. Когда я до нее доехала, то обнаружила, что дом перевернут вверх дном, многое украдено… а моя мать лежит на полу в луже собственной крови. Она застала их врасплох. Они думали, что дом пустой. Мне тогда стало очень, очень страшно. Я… Я до сих пор не могу выкинуть это из головы. А теперь вы. Это… — Я не грабитель. Мне здесь ничего не нужно. — Я не понимаю, что вам нужно. — Ответы. — Простых ответов у меня нет, Макс. — Чудеса. — Если бы я могла вернуть вам Лиззи, я бы так и сделала… Я не могу. Это так не работает. Бог так не работает. Это сложно. Она сама удивлялась тому, что говорит. Она всегда ощущала, что, совсем наоборот, все не сложно, а просто. Не легко, никогда не легко, но невероятно просто. Теперь она как будто ничего не знала наверняка. В ее голове все смешалось. Не говори ничего. Не говори ничего. Просто делай. Да. Она подожгла газ, поставила чайник, открыла шкаф, чтобы достать чашки, и холодильник — чтобы взять молоко. Не думай ни о чем. Не говори ничего. Просто делай. Макс сидел и молчал, сгорбившись на деревяном стуле, и смотрел на нее. Ее охватило странное чувство спокойствия и нереальности происходящего, будто она ходила во сне, но к ней нельзя было прикоснуться, она была недосягаема. Она нарезала хлеб, порезала ломтиками помидоры и сыр, нашла фруктовый пирог, который кто-то оставил для нее в день ее приезда. Чайник закипел. Когда он поест и допьет свой чай, он наконец поймет, как казалось Джейн, где он находится, и все снова встанет на свои места. Она отвезет его домой и обязательно удостоверится, что он в полной безопасности. Это было словно присматривать за ребенком. — Пожалуйста, подойдите, поешьте, — сказала она. Она ждала, пока он это сделает. Ждала, пока все снова вернется в норму. Ждала. Он наблюдал. Макс наблюдал. Она была как Лиззи. Ее руки, которыми она нарезала хлеб и брала чайник. Ее глаза. Лиззи. Он знал, что это была не Лиззи, но он слишком устал, чтобы разбираться в этой путанице, которая кидала его из стороны в сторону: Лиззи, не Лиззи, Лиззи жива, Лиззи мертва, Лиззи/Джейн, Джейн/Лиззи. Он периодически оглядывался вокруг себя, не понимая, почему он сидит в незнакомом доме, с непривычно маленькими комнатами. Здесь было темнее, чем он привык, слишком много предметов, книг, мебели и странных изображений. А потом он вспоминал. Его разум прояснялся, как будто через него пропускали струю чистой ледяной воды, и его намерение вновь становилось для него вполне конкретным и очевидным. Но он чувствовал себя настолько измотанным, что ему хотелось просто лечь на пол и заснуть. Заснуть навсегда. Никак иначе он не сможет быть с Лиззи. А потом он увидел ее, какой он видел ее последний раз — с широко раскрытыми, пустыми глазами, выражение которых невозможно было разгадать, потому что оно каждый раз ускользало от него, когда он смотрел в этот иной, темный, пустой и тихий мир. Когда умерла Нина, его рядом не было. Она лежала в больнице, спрятанная под масками и трубками, подключенными к разным машинам, желтая, худая и уродливая. Ей была как будто сотня лет, боль вытянула из нее всю жизнь и красоту. Он спал, потому что был не в состоянии на это смотреть и до ужаса боялся момента ее смерти. К тому времени, когда он решился увидеть ее, она уже была кем-то другим — неподвижной восковой фигурой в маленькой часовне, где тошнотворно пахло химической цветочной отдушкой, маскирующей запах дезинфицированной больничной смерти. Он не ожидал, что ему придется наблюдать, как и вторая его жена умирает. Жена, которая была подарена ему, словно чудо, и которую он любил жадно и отчаянно. Он поднял глаза. На столе стоял чайник с чаем и тарелка с едой. Внутри него горячо закипела ярость и ненависть, которые ужаснули его. Эмоций такой силы он никогда раньше не испытывал. Они были чистыми и не замутненными ничем, кроме отчаянного желания расплаты. Она вытирала руки о полотенце. Ее рыжие волосы, словно ореол, окружали ее лицо, ее робу венчал смехотворный белый воротничок — символ всего того, что он должен был уничтожить. Он не верил ни во что из того, во что верила она, но тем не менее эти вещи имели какую-то чудовищную силу.