— Не особо. Я стараюсь не позволять им этого. — Если бы я не доходил до такого состояния время от времени, я бы мог подумать, что эта работа не стоит того, чтобы ее делать. — Это должно доказывать, что вам не все равно? Он отхлебнул кофе и проигнорировал ее вопрос. — Думаете, она психопатка? — сказал он после небольшой паузы. — Возможно. С другой стороны, она ищет удовлетворения. Но это не так уж необычно… Это словно зуд… В какой-то момент тебе нужно почесаться. Желание просто невероятное, и удовлетворение тоже невероятное… но недолгое. Потом зуд появляется снова. — Почему дети? Почему женщине может захотеться похищать детей? — Зачем делать такой акцент на «женщине». Почему кому-то вообще может захотеться похищать детей? — Это мужское преступление, в подавляющем большинстве случаев. Вы знаете это. — Да, но все же я не понимаю, почему мотив должен быть другим. Он задумался над этим. — Может… Может, и не должен. Но либо желание похищать и убивать детей реже встречается у женщин, либо они с большей легкостью его подавляют. Иногда внутренний цензор бывает очень силен. — То есть в данном случае цензор куда-то исчез? — По всей видимости. Она не просто сделала это, она делала это снова и снова. Мальчики, девочки. Никаких угрызений совести, никаких границ… Лови момент — получай удовлетворение. Откуда это? — Это что-то сексуальное. Разумеется. Это всегда так. — У мужчин. — Почему не у женщин? — Она вела себя с ним агрессивно. Это была неудобная для него тема, и она чувствовала это. — Слушайте, если вы считаете, что женщины питают особо нежное отношение к детям, потому что являются им матерями, тогда как мужчины, которые являются им отцами, — нет, то это чушь собачья. И почему сексуальные переживания женщины не могут быть такими же сильными, как у мужчины? — Вполне себе могут, если мы говорим о нормальных сексуальных переживаниях, но это же совсем не нормально, верно? — Почему это имеет значение? — Должна же быть причина где-то… Почему ей хочется это делать? Почему кому-то может захотеться совершить именно такое, конкретное преступление? — Я знаю, как это объясняют обычно. — Эмоциональная депривация в детстве… насилие… Возможно, детский дом… Отсутствие близких доверительных отношений в период взросления… — Бла-бла-бла. — А вы в это вообще не верите? — Не знаю. Это предлагают в качестве объяснения чуть ли не для всех преступлений. Что заставляет невольно задумываться о том, что есть что-то еще. — Я хочу, чтобы Эдди Слайтхолм рассказала нам что-то еще. — Она этого не сделает. Вы можете спокойно отправляться обратно на юг. — Пойдемте. Пора возвращаться. — Он открыл для нее дверь. Констебль Купи бросила на него неприязненный взгляд. Эдди Слайтхолм вообще не удостоила его взглядом. — Вы разговаривали с детьми? — спросил Серрэйлер. Она смотрела на стол и не поднимала глаз, но ему показалось, что он заметил реакцию, что-то похожее на волнение или сомнение, какое-то легкое движение тела. На нее все это действовало. Ей приходилось заставлять себя не отвечать ему. — Или вы затыкали их? Может, вырубали? Или вы очень быстро их убивали — почти сразу после того, как они попадали к вам в машину? Молчание. Марион Купи откинулась на стуле, закинув ногу на ногу. Саймон переключился на другую тему. — Ваши родители живы, Эдвина? — Эдди. — Почему? — Что почему? — Почему вас это так беспокоит? Мне вот больше нравится имя Эдвина. — Ну а я его ненавижу. — Почему? Нет ответа. — Ваша мать называла вас Эдди? — Нет. — Эдвина? — Вам-то какое дело? — Мне интересно. Значит, ваш отец? Кто называл вас Эдди? Молчание. — Любите своих родителей, да? — Что вас навело на эту мысль? — Значит, не любите? — Не знаю их. Никогда их не знала. — Что, ни одного? Она посмотрела прямо на него. — Отвалите. — Пока рано. Вас удочерили? Или забрали в детский дом? — Не ваше дело. — Расскажите мне о Кире. Это было оно. Он нашел нужную струну. Больше ничего не срабатывало. Она запиралась или парировала, молчала или защищалась. Но когда речь заходила о Кире, он что-то задевал. Уже дважды. Ее глаза загорелись и прояснились, на ее коже появился еле заметный румянец. Она нагнулась к нему. — Молчи насчет Киры, понятно тебе? — Вы ее друг, не так ли? Она ходит к вам домой и проводит с вами время. Она взглянула на него. Ему показалось, что сейчас она что-то скажет, но в последний момент она сдержалась. — Чем вы занимались? — Делали печенья. Делали кофе. Вырезали фигуры из бумаги и клеили в альбом. Раскрашивали. Пускали мыльные пузыри. — Веселились. — Да. Мы веселились. Она любит делать веселые вещи. — Чем-то таким вы занимались, когда были маленькой? Искра. Чего? Тень на ее лице. Исчезла. — Когда я был в этом возрасте, мы делали мятные леденцы долгими дождливыми субботними вечерами. Вместе с моей мамой. Это было весело. Она уставилась на него.