Мэгги словно обухом ударили. Она знала, что он это скажет, но от произнесенных вслух слов она похолодела. Пол был одним из тех немногих людей, кто знал о ее детстве. Она не скрывала его от него, но когда он пару раз пытался расспросить ее, останавливала. Через месяц после того, как он сделал ей предложение, он приехал к ней домой, не предупредив, и обнаружил ее пьяной в обнимку с фотоальбомом. Это были ее личные поминки, неофициальная церемония, которую она проводила каждый год в день, когда она потеряла – оставила – Эрику. У нее был нервный срыв – но разве нельзя быть слабой перед мужчиной, за которого собираешься выйти замуж? Она пыталась убедить себя в этом тогда, но ощущение дискомфорта от того, что она показала себя такой уязвимой, так и осталось у нее на сердце. Пол тогда сказал все, что нужно было сказать. Он сделал ей чай и обнимал ее, пока она плакала. Он посмотрел все детские фотографии Мэгги и сестры и пытался утешить ее. Но Мэгги не могла отделаться от ощущения, что, хоть он и делал все правильно, ей это не подходило. Он понимал ее горе, но не мог понять ее гнев или чувство вины. Эти эмоции гораздо более запутанные, их тяжелее вынести и от них тяжелее исцелиться. И эти эмоции были нужны ей. Этого она не говорила даже ему. Но ей был нужен гнев. Ей было нужно чувство вины, которое пульсировало в ней чаще и сильнее, чем ее собственная кровь. Оно питало ее. Стало основой ее существования – и если бы она ему позволила, он бы попытался его растопить. Заменить его любовью и счастьем. Домом с садиком, белым заборчиком и собакой. Но она слишком боялась позволить ему это сделать. Слишком боялась настолько довериться. Слишком боялась обнажиться перед кем-то. Слишком боялась избавиться от того, что толкало ее вперед, от того, чем она жила. Ей следовало расторгнуть помолвку еще тогда, но она струсила. И она позволила их отношениям медленно умирать – они оба позволили. – Я не собираюсь обсуждать с тобой свое детство, – огрызнулась Мэгги. – Я просто говорю, что это может тебя травмировать… – Пол, ты не мой мозгоправ, а я больше не твоя невеста, – сказала Мэгги, с ужасом осознавая, что она едва сдерживала гнев. – Завяжем с этим разговором. – Ее пальцы сжимали руль – иначе она бы окончательно потеряла самообладание. – Мэгги, – начал он осторожно. – Я понимаю твое нежелание говорить об этом. Правда, понимаю. Но я волнуюсь за тебя и просто хочу удостовериться, что ты в порядке. Это серьезное дело. Ты уверена, что с него стоит начинать возвращение на работу? Дело с еще одной маленькой белокурой девочкой? Что, если… – Я в порядке, Пол, – ледяным тоном перебила его Мэгги. Ей нужно было вернуть самообладание, заморозить эмоции, пока они не вышли из-под контроля. Стать бесчувственной. Но она не могла не закончить про себя это «что, если…». Что, если он был прав? Что, если все закончится, как в «Шервудских Холмах»? Что, если она больше не подходила для этой работы? Что, если из-за душевных ран она никогда не будет нормальной, не говоря уже о том, чтобы быть лучшей? Не в силах остановиться, она сняла одну руку с руля и потерла запястье другой. Пол заметил это движение. – О, дорогая, – сказал он с тревогой в голосе. Мэгги поспешно схватила руль двумя руками, ее щеки горели. – Я в порядке, – повторила она, как будто выносила окончательное решение. Она медленно вдохнула, считая до десяти. За эти несколько секунд она должна была покончить с паникой, взять себя в руки и снова стать той Мэгги, которая только что говорила по телефону с похитителем. – Что насчет школьных камер видеонаблюдения? Вы нашли Кайлу на записях? – Она была везде, где ей надо было быть по расписанию, – сказал Пол, пытаясь подстроиться под резкий переход от личного разговора к профессиональному. – И камеры не засекли, чтобы уходила из школы. – Но она все-таки ушла, – сказала Мэгги, радуясь, что они выбрались обратно на более твердую почву. Ей не нужны были беспокоящиеся бывшие парни, разжигающие воспоминания, которые могли ослабить ее как раз в тот момент, когда ей надо было быть особенно сильной. Пробка, наконец, рассосалась, и она надавила на педаль газа. – Одна из ее подружек призналась, что Кайла направилась в магазин мороженого, где часто тусуются дети из Кармайкла. – Чтобы с кем-то встретиться? – спросил Пол. – Возможно, – сказала Мэгги. – Что ты думаешь о нашем похитителе? Проворачивал ли он такое раньше? – Ну, он знает, что делает, – ответила Мэгги. – Он осторожный и все продумал. Когда придет запрос, все будет устроено профессионально: банковский перевод большой суммы денег, который невозможно будет отследить. И, конечно, времени будет в обрез. Он даст нам не больше, чем нужно для выполнения требования. Нам повезет, если мы получим несколько часов, чтобы собрать деньги. Пол выглядел озадаченным. – Что, если времени будет недостаточно? Каковы ее шансы? Мэгги сглотнула, сильнее нажимая на газ. Она не хотела отвечать, но молчание сказало все за нее. С диабетом Кайлы похитителю будет даже необязательно убивать ее. Ему будет достаточно оставить ее там, где он ее держит, без еды, воды и инсулина. Не имея понятия о том, где она, ФБР не успеет найти ее вовремя. Если Мэгги не найдет способ подобраться к похитителю в ближайшее время, шансы Кайлы будут невелики. Глава 10 – Сенатор, я думаю, завтра надо провести пресс-конференцию. Это лучшее, что вы можете сделать. Джейк смотрел, как Макс Грейсон, советник сенатора, жонглировал двумя мобильными телефонами и смузи, шагая взад-вперед. Грейсон был низкого роста и, видимо, обижен за это на весь мир. Разодетый в пух и прах, загорелый настолько, что пора было беспокоиться за его здоровье, с неизменным зеленым смузи в одной руке и двумя мобильниками в другой, Грейсон явно любил производить впечатление. По мнению Джейка, Грейсону это не удавалось. Хотя Джейк в принципе не выносил людей с большим эго. Агенты ФБР, крутящиеся около библиотеки сенатора, относились к этому беспокойному человеку с прохладой. Видимо, он всех раздражал своей неугомонностью. Сенатор сидел за столом, прижав руку ко рту, и затравленно и устало смотрел на советника. – Я понимаю, как бестактно это прозвучит, но для выборов – то, что надо, – продолжал Грейсон, не обращая внимания на гнетущую атмосферу, царившую в комнате. Джейк подумал, что миссис Фибс очень кстати наконец согласилась отдохнуть наверху. В противном случае ему бы пришлось найти способ заткнуть этого Грейсона, и он не был склонен делать это вежливо. – Макс, может, проведем позже? – усталым, разбитым голосом спросил сенатор. – Нам нужна стратегия игры, – настаивал Грейсон. Джейк в отвращении покачал головой. – Я думаю, сенатор прав. Пора взять передышку, – сказал он. Это был приказ, но Грейсон жил, так глубоко засунув голову в собственную задницу, что уже не видел, чем это могло для него обернуться. Он оторвался от экрана мобильника и посмотрел на Джейка, явно раздраженный тем, что его перебили. – Сенатор, информация в любой момент может просочиться в СМИ. – Он гнул свое дальше, как будто не слышал Джейка. – Я удивлен, что до сих пор не просочилась, учитывая, что эта женщина-переговорщик пошла в школу. Вы знаете, подростки и социальные сети – вообще никакой осмотрительности. Нам стоит взять под контроль эту… историю. Джейк чуть не фыркнул. Историю? Так он это назвал? Это преступление. Жизнь девочки под угрозой, черт побери. Плохие люди делали плохие вещи. Все просто. Четко и ясно. Поэтому он был так разочарован тем, что Мэгги Кинкейд не захотела отступить и дать ему вести это дело. Она чертовски милая, такой дерзкий типаж заводил его больше всего, но, черт возьми, она слишком упрямилась. Очевидно, она из тех, кто видит мир в полутонах, а он слишком хорошо знал, что мир строго черно-белый. Если она продолжит играть в кошки-мышки с похитителем, пытаясь перехитрить его, а не перестрелять всю его компашку, – кто-то пострадает. Кайла может погибнуть. Он знал, как разобраться с этим. Он умел ловить плохих парней. Его для этого тренировали. В восемнадцать лет он дал клятву служить Соединенным Штатам и держал ее по сей день. Военный лагерь закалил его, и вскоре после него он был готов к боевым действиям. Поступление в школу рейнджеров стало для него одним из счастливейших моментов в жизни – он этим гордился. Он посвятил жизнь своим парням, своей стране и своей чести. На пятом сроке службы Джейк со своей командой сопровождал работников Красного Креста в лагерь беженцев в северо-восточной Нигерии. Они попали под обстрел. Это была не обычная миссия – его команда просто находилась неподалеку, а старший офицер хотел помочь работникам лагеря. Так что они не были готовы ни к миссии, ни к атаке. Но Джейк взял ситуацию под контроль, как только пули и ракеты, откуда ни возьмись, стали свистеть над головами. Он быстро назначил каждому доктору и медсестре охрану и открыл огонь по неприятелю, обеспечив команде ходы к отступлению. Старший помощник Джейка не хотел оставлять его позади, но у него не было выбора – работникам Красного Креста требовалась охрана. И Джейк по своему же приказу остался один за перевернутым грузовиком, чтобы задержать боевиков «Боко харам» с одним гранатометом М320 и недостаточным количеством патронов. Он не сомневался, что следующий удар террористы нанесли бы на лагерь беженцев, и тогда женщины и дети оттуда пережили бы непередаваемый ужас. Так что он должен был действовать четко и безжалостно. На кону была жизнь невинных людей. Он был в этом лагере, в импровизированной школе, где дети собирались каждое утро в нетерпении научиться чему-то новому. Он не мог допустить, чтобы эти ублюдки причинили кому-то из них боль. Ночной кошмар из адреналина, крови и ужаса – это были самые длинные тридцать шесть часов в его жизни. Но он выжил – вместе со своей командой, беженцами и всеми докторами и медсестрами. После этого армия отправила Джейка домой, ему повесили пару медалей и выставили перед прессой. Ему сказали, что теперь лучший способ услужить стране – не возвращаться к боевым действиям, а остаться в Америке и работать для вашингтонской элиты. Политики выглядели в лучшем свете, если с ними работал герой войны, – кроме того, это делало их имидж милитаристским и, в свою очередь, давало хорошую рекламу армии, которая ей была так нужна. Но потом на пороге дома Джейка появился генерал Хоффман с предложением присоединиться к его частной команде. Операции, которые проводили Джейк и его новая команда, не были по-настоящему секретными, но они были довольно деликатными. И требующими быстрого решения, не допуская взрыва. Вашингтон был абсолютно другой зоной боевых действий, но Джейк был хорош в той работе, которую ему навязали, – возможно, даже слишком хорош. Иногда он задумывался, как бы сложилась его жизнь, если бы его команде не поручили охранять Красный Крест в тот день. Привлек бы он когда-нибудь внимание генерала? Смог бы вернуться к своей команде? Он никогда не жалел о содеянном – жизни беженцев, его парней и работников Красного Креста стоили гораздо большего, – но иногда он не мог удержаться от размышлений, как повернулась бы его судьба. Работа со скользкими политиками, такими как Грейсон, была теперь частью его службы, но он не был обязан любить ее или скрывать свою неприязнь, когда они начинали подличать. – Это не чертов роман, Грейсон, – зарычал Джейк. – Это дочь сенатора. Боже, да в чем проблема этого парня? Джейку захотелось хорошенько ему врезать. Он говорил о похищении ребенка как о рекламной кампании. А сенатор был, очевидно, слишком убит горем, чтобы поставить его на место. Наконец, Грейсону хватило совести – или смекалки, – и он посмотрел на Джейка слегка пристыженно. – Я пытаюсь помочь. – Что вы думаете, Джейк? – спросил сенатор Фибс. – Я думаю, привлечение прессы – ужасная идея, – сказал Джейк с облегчением, обрадовавшись, что сенатор интересовался и мнением других людей. Поступи они по совету Грейсона, все полетело бы в тартарары. Плюс Мэгги Кинкейд стала бы еще более упрямой, начала бы дуться и выдавать еще больше приказов. На самом деле Джейк с удовольствием посмотрел бы, как эта соблазнительная злючка расправляется с Грейсоном. Наверное, она бы распотрошила его одним взглядом. Туда ему и дорога. – С этим человеком мы ходим по натянутому канату, сенатор. И он может оборвать его в любой момент. Потому что у него Кайла, у него власть. Вы действительно хотите, чтобы снаружи сновали дюжины съемочных групп? Чтобы папарацци перепрыгивали заборы? Чтобы Нэнси Грейс рассуждала о шансах Кайлы, пока уходит время? Если вы не заляжете на дно в ожидании запроса о выкупе, вы можете превратить уже очень рискованную ситуацию в смертельную. Мы хотим, чтобы все прошло гладко, а придание дела огласке этому совсем не поможет. – Контроль над подачей этой истории может дать нам власть, – настаивал Грейсон. – И опросы общественного мнения. Правда, сенатор, вам стоит взглянуть на эти цифры… Я думаю, они убедят вас… Прежде чем Грейсон закончил, дверь в библиотеку открылась и на пороге появилась она – крошка-блондинка главнокомандующая. Когда этим утром они встретились в комнате Кайлы, ее вызывающее поведение повеселило его. Потом, после первого звонка, он уже был раздражен. Ну а сейчас? Он не мог отрицать, что был впечатлен. Особенно после того, как просмотрел всю информацию, которую Пэгги нарыла на нее. Она получила множество высших наград, обучалась в Лиге Плюща, и процент успешной работы был необычайно высоким. Женщина с золотым языком, говорила Пэгги, смеясь. Так ее называют. Она практически легенда в своих кругах, босс. Говорят, она переговорит кого угодно. Стоило ли ему поверить, что она знает, что делает? Что это очередной случай, который она добавит в список ее достижений? Или ее последнее дело, в котором погибли и жертва, и похититель, поколебало ее уверенность в себе? Он знал лучше многих, что для этой работы была необходима вера в свои способности. Верила ли в себя Мэгги Кинкейд? Достаточно ли безоговорочно, чтобы вызволить Кайлу из беды? Ему нужно было это выяснить. Мэгги переоделась из спортивной одежды в юбку, которая сразу же приковала его внимание к умопомрачительным ножкам. Что ж, бег действительно хорош и для тела, и для души. Исчезли и две косички, которые придавали ей столь юный и невинный вид; ее светлые кудри были туго затянуты на макушке, но выбивались из пучка маленькими упрямыми завитками. Пальцы Джейка зачесались от практически непреодолимого желания заправить ее локоны за ухо. Он снова ощутил тепло ее кожи, как утром, когда они соприкоснулись. Ее мягкая кожа под его грубыми пальцами. Он прочистил горло и принял уверенную позу. Ему надо было сконцентрироваться на тактике Мэгги Кинкейд, а не на ее обольстительной фигуре и золотых волосах. Ее упорное желание подождать и потерпеть могло подвести их еще сильнее, чем грубое предложение Макса Грейсона поиграть на чувствах выборщиков. Если слишком долго ждать, похититель занервничает. Нервные похитители сначала стреляют, а потом думают. Он не мог позволить, чтобы это случилось с Кайлой. Джейк внимательно разглядывал Мэгги, пока она отвернулась, тихо переговариваясь с агентом, с которым зашла в библиотеку. Он не помнил, чтобы этот агент был здесь с утра, – она привела кого-то нового? Парень смотрел на нее как на совершенство. Джейк подумал, что он очень похож на какого-то щенка. Кинкейд, кажется, не разделяла его чувств. Вообще, она выглядела почти раздраженной – и почему-то Джейку это понравилось. Она пробормотала что-то агенту и решительно поспешила к сенатору Фибсу, уперев руки в бедра. Грейсон свирепо посмотрел на нее, а потом на Джейка. Видимо, его возмущало, что они кладут конец его политическим маневрам. Что они делают свою работу. Вот идиот. Джейк представил, как он прихлопнул бы Грейсона как муху, и улыбнулся. Он, наверное, смог бы. – Ты не мог бы оставить нас, Макс? – попросил Фибс.