– Как долго продлится это проверка? – уже для проформы поинтересовался Иван. – Ну, дольше полутора часов ни разу не было. Колосов удивился. – Давайте тогда проверку. Иван горестно вздохнул про себя: «Видно не открутиться от бронеавтомобиля!» – Вот и хорошо! Значит, так. Вы пока погуляйте, а в семнадцать часов будьте у КПП госпиталя. Оттуда я вас всех отведу на проверку. Старший лейтенант сделал надпись карандашом на папочке с фамилией Ивана и отложил ее в отдельную стопку. Колосов, взглянув на нее, оценил работу особиста: «Человек десять уже точно будут в этой группе со мной. Интересно, танкисты есть?» Всего их к семнадцати часам набралось восемнадцать человек. Особист работал без перекуров и обеда. Не обедал и Колосов. Потому как был еще между небом и землей – не приписан ни к какой части. Народ собрался раньше указанного времени, потому что идти было попросту некуда. Все вокруг было забито частями, то и дело мимо госпиталя проходили комендантские патрули, проверяя поголовно у всех встречаемых документы. Хорошо хоть, во двор госпиталя не заглядывали. А с комендантом госпиталя особист вопрос о нахождении на его территории отобранных им людей решил. Среди таких же, как Иван, нашелся и танкист. Сержант Александр Спиридонов, механик-водитель танка Т-34 из 143-й бригады. Пока ждали, рассказали друг другу свои нехитрые истории. Это по штату Спиридонов был механик-водитель Т-34. А как сгорела его машина в боях северо-западнее Вязьмы, успел повоевать и на БТ-7, и на Т-26. На Т-26, последний танк их сводной группы, он попал как раз перед отступлением 16-й армии из Вязьмы. И надо же было так случиться, экипаж получал приказ на марш, когда рядом разорвался случайный снаряд. И из экипажа уцелел только он один. Не совсем уцелел, частично, потому как получил ранение. Но сейчас уже все позади. Опасения Ивана он искренне разделял, добавляя, что для него после Т-34 пересаживаться на что-то более древнее вообще как ножом по… Хотя в конце, поглядывая на Ивана, заявил, что и на Т-26 воевать можно, если командир с головой. Особист был пунктуален. Ровно в семнадцать часов он появился у КПП с еще одним бойцом, по сидору на плече и бледному виду опознанным Иваном как такой же, как и они, выписанный из госпиталя и согласившийся на проверку. Изобразив из группы подобие строя, старлей повел их к месту проведения проверки. Дошли минут за пятнадцать. Тут все было близко. Остановились у здания, типичного для союзников. Особист переговорил с вызванным начальником караула и, махнув рукой группе, разрешил войти. В коридоре он разделил группу на четыре части, назначив старших и назвав им номера дверей, где они должны пройти проверку. Сам возглавил группу, в которую попали Колосов и Спиридонов. Заглянув в дверь, старший лейтенант повернулся и произнес: – Заходим по одному! По команде! Колосов, бывший в образовавшейся очереди вторым, зашел в помещение минут через сорок. В комнате за столом в кресле сидел немолодой человек в очках. На столе перед ним стояли непонятные предметы. Из знакомого Ивану была только настольная лампа, свет которой был направлен на стол перед незнакомцем. Человек был одет в типичную для союзников темно-зеленую форму и смотрел на нечто, похожее на открытый чемоданчик. Точнее, смотрел на крышку этого чемоданчика. Что там было такое интересное, Ивану было не видно. Однако человек смотрел туда, иногда опуская глаза на доску с множеством кнопочек, по которым он быстро стучал всеми пальцами обеих рук. Очень похоже, что он как бы работал на печатной машинке, но это была точно не она. Доска была слишком плоская для этого. Не прерывая занятия, он указал Ивану на стул и произнес: «Секундочку!» Иван занял указанное место и с интересом стал следить за хозяином помещения, пытаясь догадаться, чем он в данный момент занимается. Секундочкой дело не обошлось, но менее чем через минуту он утверждающе ткнул в большую клавишу и устало откинулся в кресле, глядя на непонятный агрегат, стоявший сбоку от чемоданчика. Тот загудел и через секунды выплюнул один за другим три листка бумаги. Человек удовлетворенно сложил их и, вытащив из-под стола маленький предмет, щелчком скрепил эти три листка. После чего отложил на край стола, встал с места и, обходя стол, обратился уже к Колосову: – Так, молодой человек. Сейчас мы прицепим вам датчики. Не бойтесь! Это не больно и не страшно. Вот сюда, сюда и сюда. Все, датчики не трогаем. Говоря все это, он ловко цеплял какие-то ремешки и зажимчики с проводками на кисти рук и пальцы Ивана. Провода эти были подсоединены к тому самому чемоданчику, стоявшему у него на столе. Чувствовалось, что практика в цеплянии этих непонятных штук у него большая. Вернувшись на место, он снова устремил взгляд в чемоданчик. – Итак, прежде чем начнем, поясню. Я задаю вопросы – вы быстро и не раздумывая отвечаете. На любые вопросы! Даже если они вам покажутся неуместными или попросту дикими. Начали! Имя, отчество, фамилия, год и место рождения, воинское звание и специальность? Иван автоматически начал отвечать, а незнакомец – быстро стучать по клавишам. Выспросив биографические данные, он начал задавать вопросы. Причем действительно некоторые из них выглядели, мягко говоря, странными. Иван добросовестно отвечал, стараясь делать это быстро. Процесс этот занял не более получаса. Так показалось Ивану. Тем не менее он почему-то чувствовал себя после этого как выжатый лимон. Наверно, все же сказывалось ранение и то, что он не ел со вчерашнего дня. Ожидание, когда процедуру пройдут все, затянулось еще почти на два часа. К этому моменту в коридоре появились четверо бойцов-пограничников с короткими, похожими на немецкие, автоматами. Когда все закончилось, старший лейтенант обошел все четыре кабинета и, выйдя из последнего, приказал построиться в коридоре. В руках у него были те самые скрепленные между собой листочки. Заглянув в один из них, он назвал три фамилии, приказав выйти из строя. Фамилии Колосова и Спиридонова не прозвучали. – Вы трое отправляетесь в запасный полк Двадцатой армии. Сержант! – это он уже обратился к пограничникам. – Вы свободны! Колосов понял, что эти трое не прошли проверку. И судя по напряженным бойцам-пограничникам, не всегда непрошедшие проверку отправлялись в запасный полк. Но только, вот убей, никак не мог Колосов понять, в чем эта проверка заключалась и как можно было выявить, кто есть кто. Ну, не посредством же идиотских вопросов, в самом деле! Особист привел оставшихся шестнадцать человек в штаб полка дивизии НКВД. Оказывается, в этой дивизии был танковый полк, к радости Колосова. Хоть в этом повезло! Там их распределили по подразделениям. Спиридонов и Колосов получили назначение в первую роту второго танкового батальона. Что отрадно, в один экипаж. Колосов – командир танка, Спиридонов – механик-водитель. От радости, что все-таки у него будет танк, а не бронеавтомобиль, Иван забыл спросить марку танка. Остальные шестнадцать человек отправились в мотострелковый батальон полка. Уточнив расположение батальона, двинулись к новому месту службы. Уже подходя к палаточному городку, учуяли запах полевой кухни. Желудок моментально отреагировал, требуя подкрепиться. А нечем! Ротного в расположении не было. Поэтому решили представиться утром. С помощью дежурной службы нашли палатку роты. Вошли. В палатке на двухъярусных кроватях и возле двух печек кучковались полтора десятка служивых. Кинули сидоры на две свободные койки по соседству и пошли знакомиться. Оказалось, что местные – это они со Спиридоновым. Остальные прибыли самолетами с Большой земли. Ночью ожидалось очередное пополнение. И еще одну особенность отметил Колосов: все до единого имели боевой опыт. Многие имели ранения и попали сюда после госпиталей. Правда, воевали на разных машинах, и Иван не уловил в этом вопросе системы. Что характерно, все прошли проверку на чемоданчике. Что это – не знал никто. Более того, прибывшие с Большой земли союзников ранее не видели никогда, поэтому удивлялись многому тому, к чему Колосов и Спиридонов уже понемногу привыкли. Человек же к хорошему быстро привыкает! Надо отдать должное, новые сослуживцы сразу смекнули, что вновь прибывшие голодны, и почти сразу же на печурке была разогрета тушенка, нарезан хлеб и заварен чай. Вот в процессе подготовки этого легкого перекуса и во время него и шел обмен информацией. Когда Иван и Спиридонов закончили свои рассказы, Колосов вспомнил мучавший его и Александра вопрос: – А что за техника-то в батальоне? Ответом была тишина. Только на лицах новых сослуживцев Иван увидел снисходительные улыбки. – Что? В штабе мне сказали – «командир танка». В экипаже – четыре человека. Не, ну я понимаю – это точно не КВ, не Т-28, и даже не Т-35. Я командир танка. Сашка – механик, еще есть наводчик и заряжающий. По количеству экипажа похоже на Т-34. Сашка не даст соврать – он на «тридцатьчетверке» воевал. Но там в башне трое не поместятся. Что за техника? Чего лыбитесь и молчите? Ответил ему на вид самый опытный, тоже командир танка, лейтенант Стариков. – Завтра, Вань, все завтра! Комвзвода еще не назначили, ротному представишься. Он тебе номер машины скажет, может, кого из тех, кто сегодня прилетит, в экипаж тебе дадут, мы-то уже расписаны. И в парк. Там и увидишь. А сейчас давайте-ка отбиваться. Ночью новенькие опять спать не дадут, будут тут шариться. А дел у нас ой как много! Успеть бы с ними к сроку. А то пойдем в бой пехотой, так как танки нам не доверят. Иван с Александром переглянулись, ничего не поняв, и, поблагодарив за ужин, двинулись к койкам. Заснули почти сразу, день и правда был длинный и суматошный. Ночью даже не слышали, как прибыло пополнение и укладывалось добирать часы сна на свободные койки. Утром после быстрой зарядки и плотного завтрака Иван и Александр представились ротному. Тот их назначил в первый взвод, утвердив просьбу Ивана о назначении к нему в экипаж механиком Спиридонова. Тут же из новеньких добрали наводчика и заряжающего. Наводчиком оказался сержант, татарин Эдик Нигматуллин, а заряжающим – крепыш москвич Александр Беспалов. Их машина имела бортовой номер 47. С остальными ротный продолжил разбираться, а их экипажу приказал убыть в парк в распоряжение техника роты, что они и сделали, знакомясь уже на ходу. Парк располагался на другой стороне перелеска. И парком он просто назывался – это был участок поля, никак не размеченный на местности, но охраняемый караулом из состава мотострелкового батальона. Это все они рассмотрели потом. А сейчас, выйдя по уже хорошо утоптанной сотнями ног тропе к парку, они остановились в ошеломлении. Первым подал голос Нигматуллин. – Это… это, что за танки? Это вообще танки? В полусотне метров от них на широких гусеницах стояла приземистая машина в уже зимнем камуфляже, не похожая ни на что ранее виденное. Да что там виденное! Это даже во сне не могло представиться. Большая мощная машина с пушкой невиданной длины и очень серьезного калибра, с огромной округлой башней, с множеством непонятных предметов на ней, крупнокалиберным пулеметом на люке справа. И вся лобовая проекция, и бортовые экраны были покрыты какими-то непонятными коробочками. – Мать твою! Вот это танки! – отмер Спиридонов. На боковой броне башни сквозь камуфляж проглядывались цифры «47». Особый район, штаб 20-й армии В штабе Ершакова шло совещание, точнее, ежедневное подведение итогов дня – пользуясь тем, что штабы дивизий находились неподалеку, решено было заменить письменные и телефонные доклады очным присутствием комдивов. Совещание приближалось уже к концу, когда негромко зазвонил один из телефонов на столе командарма. Телефон с красивым гербом СССР вместо номеронабирателя. Ершаков поднял руку с вытянутым верх пальцем, требуя тишины, встал, одернул мундир и снял трубку. – Здравствуйте товарищ Ершаков! – донесся из приложенной к его уху телефонной трубки негромкий голос с акцентом. – Здравия желаю, товарищ Сталин! – Доложите о состоянии дел в вашей армии. – На данный момент из личного состава частей 16-й армии Рокоссовского нами закончено формирование мотострелковых полков дивизий нашей армии. Закончена санитарная обработка личного состава и заменено обмундирование. К концу идет работа особых отделов по проверке прибывшего контингента. На данный момент по два полка каждой из четырех дивизий находятся на первой линии обороны Особого района. Во втором эшелоне обороны находятся танковые и артиллерийские полки дивизий. И уже за ними, в тылу, по одному полку дивизии проходят перевооружение и освоение новой техники и вооружения. – И как проходит процесс? – Успешно, товарищ Сталин! Одновременно с освоением техники проводятся учения в звене «взвод – рота» по сколачиванию подразделений и умению взаимодействовать с техникой. Хочу отметить, что личный состав бывшей Шестнадцатой армии опытен и очень мотивирован. Получение нового вооружения и техники встречает с воодушевлением. Соответственно, освоение идет быстрыми темпами. Уверен, что мы уложимся в минимальные сроки, обозначенные нам Ставкой, и будем готовы выполнить приказ Родины. – Это хорошо! Как там немцы? – После выхода частей Шестнадцатой армии на территорию Особого района противник неудачно попытался атаковать со стороны Вязьмы вслед отступившим войскам. Неудачно по причине того, что понес ощутимые потери от контрудара наших танковых частей, предпринятого для обеспечения вывода армии генерала Рокоссовского из Вязьмы. Поэтому части тогда еще Шестнадцатой армии успели занять подготовленные для них рубежи обороны и сумели отразить эту атаку. И хотя наступление велось с разных направлений и достаточно скоординированно, наше преимущество в возможностях разведки, противотанковой обороне и контрбатарейной борьбе, невозможность использования противником авиации предопределили их неудачу. Не привыкли они воевать без преимущества в этих аспектах. Особо хочу отметить результативность действий артиллеристов полковника Мельникова, командира артбригады армейского резерва. Его артиллеристы подавили бо́льшую часть батарей врага. Кроме этого, мое личное мнение, немцы провели эту атаку, скорее, для галочки. Не заметил я в их действиях энтузиазма и настойчивости. Сразу же после неудачной атаки начали минирование местности перед своими позициями по всему периметру Особого района. По данным разведки, моточасти отведены с линии фронта, и их места заняла пехота. Похоже, нас оставят в покое, закрыв здесь, и сосредоточатся на Московском направлении. – Генштаб пришел к такому же мнению. Что союзники? – Работают, товарищ Сталин! Освоение техники бойцами и командирами армии ведется при активном участии специалистов союзников, их техники и методик. Связь в войсках армии стала устойчивой и настолько привычной, что стоит только удивляться, как мы воевали без нее, обходясь посыльными. Кроме этого, штаб армии впервые работает в ситуации, когда нам известны передвижения всех подразделений врага от роты и выше приблизительно в радиусе пятидесяти километров. Не везде, конечно, но в районах, нам интересных, – практически круглосуточно. Кроме этого, известны местоположения всех штабов и позиции артиллерии. – Почему не уничтожаете? – По мнению союзников, и я с ним согласен, это следует сделать перед началом операции. Иначе мы заставим немцев менять позиции и лучше маскироваться, что может создать затруднения для их поиска и уничтожения. Поэтому цели распределены и по команде будут накрыты артиллерией и авиацией. – Как дела у товарища Захарова? – Летчики полностью парализовали дневное движение немецких колонн по любым дорогам в зоне дальности наших самолетов. Уверен, они смогут выполнить свои задачи по прикрытию наших войск и подавлению обороны врага на маршрутах движения дивизий. – Это хорошо, что вы уверены. Летчики товарища Захарова действительно сейчас являются примером для всего воздушного флота Красной Армии. Ну что же, товарищ Ершаков, работайте, готовьтесь и ждите команды. До свидания! – До свидания, товарищ Сталин. Ершаков, услышав отключение линии, опустил трубку на аппарат. И только тут заметил, что весь штаб стоит. – А вы чего встали? Садитесь, товарищи. Продолжим? 20 ноября 1941 г. Особый район. Аэродром «Дебрево» Генерал Захаров спустился по ступенькам из кунга обзорной РЛС, куда он заимел привычку заглядывать, когда паузы между вылетами на задания затягивались. Как будто это могло что-то изменить. После жарких боев за Вязьму наступило тягостное затишье. Немцы быстро уяснили опасность движения колонн и поездов днем в радиусе действий его дивизии и перешли на ночной образ жизни. Не сразу, конечно. Сначала попробовали сопротивляться, комплектуя автоколонны и поезда с обязательным зенитным прикрытием 20-мм автоматами. Однако система С-5, которую использовали летчики дивизии Захарова, обладала высокой кучностью и позволяла обстреливать цели с максимальной дальности, сразу же покидая зону поражения зенитным огнем. Немецкие зенитчики только успевали навести орудия на цели и очень редко – открыть огонь. Но на дальности в полтора километра он был малоэффективен. К тому же разрывы осколочных боевых частей реактивных снарядов, начинающих рваться через две-три секунды после пуска, еще больше снижали прицельность огня. Поэтому колонны и поезда атаковали шестерками штурмовиков строем в колонну по одному, в которую перестраивались перед атакой, еще летя на бреющем. Ведущий шестерки делал горку и производил залп НУРСами по хвосту или голове колонны, в зависимости от того, с какой стороны атаковали, и сразу уходил на разворот со снижением снова до бреющего. Ведомый повторял маневр ведущего, видел накрытие ведущего и атаковал колонну уже дальше в глубину. И так далее. Таким образом, зенитное прикрытие или уничтожалось, или становилось малосущественным. Второй заход штурмовики работали пушками и бомбами. Если требовалось, делали третий заход, добивая то, что смогло уцелеть. С железнодорожными составами это все было проще в силу относительно короткой длины поездов. Пробовали немцы и авиационные засады, но если они были в воздухе, то штаб дивизии знал это и, оценивая их количество, либо увеличивал истребительное прикрытие, либо отказывался от налета. Попытки поймать летчиков Захарова, действуя из засад с аэродромов подскока, тоже не принесли немцам особого успеха. Как только они поднимались в воздух, это немедленно становилось известным русским, и те перехватывали атакующих, связывали их боем и давали возможность подопечным штурмовикам и бомбардировщикам уйти. К тому же на помощь атакуемым немедленно вылетала дежурная эскадрилья. Пробовали немцы и дежурить в районах передвижения колонн. Это было наиболее действенно, но отвлекало от фронта слишком много сил авиации. И последнее, что предпринял противник, это попытался использовать свои радары. Только разница в развитии их радиотехники и союзников составляла не одно поколение. От помех, которые ставили союзники, отстроиться немцы не могли. Их радары слепли по команде из Особого района. К тому же все истребители дивизии Захарова по возможности перевооружили, заменив пушки ШВАК на НР-23, а ШКАСЫ – на УБС. Естественно, там, где это было возможно сделать в условиях полевых авиаремонтных мастерских. Правда, оснащенные станками и оборудованием союзников мастерские могли дать фору и некоторым авиазаводам в части ремонта. Плюс установили прицелы на самолеты. Сами союзники были от них не в восторге – слишком примитивные! – но имеющиеся были еще хуже. Да и не все самолеты вообще их имели. Их заменяли крестики на лобовом стекле. Так что и этому были рады. Все это вместе взятое повысило шансы летчиков 43-й дивизии в воздушных боях даже в условиях превосходства врага в технике пилотирования и качестве самолетов. После всего этого немцы и стали передвигаться в зоне действия исключительно ночами или в нелетную погоду. Но это дело такое – тут нелетная, а тут летать можно. Можно попасть и под удар. А днем передвигались только одиночными машинами и мелкими группами. Но тут проявилась другая опасность – тыл группы «Центр» был наводнен диверсионными группами русских, специализирующимися как раз на атаках слабо защищенных объектов, одиночных машин и мелких подразделений. Когда цели в виде маршевых колонн и поездов исчезли, дивизия Захарова переключилась на работу по полевым аэродромам люфтваффе. Обзорная РЛС выдала данные по местам активности самолетов врага, а беспилотники уточнили местоположения аэродромов в этих районах. После чего полки 43-й дивизии нанесли по ним успешные штурмовые удары. Теперь в зоне действия дивизии нет и вражеских аэродромов. К слову сказать, занятие немцами того же аэродрома «Двоевка» с бетонной полосой ничего им не дало. Слишком он близко находится к Особому району, и любое движение на нем вызывает немедленный интерес летчиков Захарова. Оставался еще вариант действий 43-й дивизии по переднему краю немцев, находящемуся в ста двадцати километрах восточнее, но командование в Москве запретило использование дивизии Захарова для этой цели. Поэтому сейчас летчики дивизии в основном занимались теоретической подготовкой, заучиванием ориентиров предполагаемых районов действий и учебными боями над аэродромом. Что тоже было важным, особенно учитывая большое количество новичков, прибывших в дивизию в связи с изменением штатов полков. Все три полка дивизии – истребительный, бомбардировочный, штурмовой – теперь состояли из четырех эскадрилий каждый. А каждая эскадрилья – это восемнадцать самолетов, плюс два самолета комэска и его ведомого. Сделано это было исходя из состава 20-й армии в четыре дивизии, которую прикрывала дивизия Захарова. План был таков: к штабу каждой дивизии прикреплялся один из командиров штаба 43-й дивизии с радиосредствами. Ему в оперативное подчинение передавалось по одной эскадрилье истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков. В полках дивизий находились авианаводчики, также с радиосредствами, подчиненные также авиационному представителю в штабе дивизии. Авианаводчиков специальным бортом перебросили с Большой земли. Как правило, это были бывшие летчики, списанные с летной работы по ранениям. Летать они не могли, но найти общий язык с теми, кто был в небе, для них не составляло труда. Они прекрасно представляли себе, что видит летчик из кабины самолета с высоты. У самого Захарова был резерв в виде отдельной эскадрильи Як-1. Спустившись на снег, генерал повел затекшими плечами. Сегодня, похоже, боевых вылетов не будет. Видимость в ясном морозном воздухе миллион на миллион. Враг затаился до ночи. Вверху звенели моторы маневрирующих в учебном бою истребителей. Вот так аэродром и жил круглосуточно: днем либо боевые вылеты, либо учебные; ночью превращался в гражданский аэропорт с садящимися и взлетающими в свете прожекторов ПС-84. Внезапно его привлекла суета на пустыре за самой дальней стоянкой. Какие-то машины сгружали что-то серебристое. Комдив забрался в свой служебный «уазик» и кивнул водителю: – Давай туда! Вот тоже радость – машина от союзников! Вместительная, проходимая, с печкой, что зимой актуально. Плюс радиостанция, позволяющая командиру не терять управление даже за пределами аэродрома. По мере того как машина приближалась к указанному Захаровым месту, удивление его росло. Сначала стало понятно, что это работают союзники, но об этом Захаров и так догадывался. Кроме них вряд ли бы кто рискнул что-либо делать без его разрешения. И дело тут не в неуважении Захарова. Просто аэродромом пользовались совместно 43-я дивизия и союзники. Именно отсюда взлетали их автоматические самолеты – дроны, коптеры, БПЛА. Назывались они по-разному и были они разными, но суть была одна – автоматические летательные аппараты. И тут же на аэродроме квартировали их боевые и транспортные вертолеты. Фантастические машины, называемые в народе «крокодилами» и «мишками». Когда Захаров увидел «крокодила» в полете, а это был момент, когда пара вертолетов на бреющем прошла вдоль аэродрома, то был потрясен до глубины души. МИ-8 был не столь впечатляющ, зато полезен неимоверно. Захаров знал, что к союзникам ездили конструкторы Миль и Камов, и где-то сейчас они трудятся во главе своих конструкторских бюро над новыми машинами. Пусть и не такими эффектными и эффективными, но тоже важными и нужными стране.