– В любом случае мы нанесли серьезнейшее поражение самой сильной немецкой группировке. Я думаю, что и при выходе они будут вынуждены нести большие материальные потери. Это кроме людских. Фронт на рубеже Ярцева мы теперь наверняка удержим. Конечно, необходимо наносить максимальный ущерб выходящим немецким войскам, но главная задача у нас впереди. И есть еще аргумент. Но он скорее психологический. Пусть верят, что это окружение – случайность. Стечение обстоятельств, неправильная оценка ситуации немецкими генералами. Гитлер их снял и больше это не повторится. Иначе они станут осторожнее. А мы ведь рассчитываем на их упорство, а не на быстрые ноги. Как только железнодорожники восстановят сообщение с районом Вязьмы, начинайте переброску войск для подготовки операции «Искра». И я распоряжусь, подчиненные товарища Берии подготовят списки кандидатур для новых формирований. 21 января 1942 г. Особый район 21 января в штабе бывшей 20-й, с 18 января 1-й Гвардейской армии, ожидали приказа. И он пришел. Но совсем не тот, что ждали. Ждали приказ на выдвижение в район севернее Ярцево для ликвидации коридора, а пришел приказ о передислокации армии в район города Коврова. Под это мероприятие Ставка выделяла железнодорожные составы и несколько станций погрузки, включая только что минимально восстановленную станцию Вязьма, и очень сжатые сроки переброски. Вместе с 1-й Гвардейской перебрасывался туда же и 1-й Гв. ВДК, 1-й и 3-й Гв. кавкорпуса. Все это было более чем странно, но приказы не обсуждают, а выполняют, и работа по подготовке к переброске началась с этого же дня. Единственным соединением из войск Особого района, кто поучаствовал, причем весьма активно, в боевых действиях в районе немецкого коридора, была дивизия Захарова. Как только 20-я армия завершила второй этап стратегической операции, о чем комдив и знать не мог, дивизию переподчинили штабу ВВС Западного фронта. И новое начальство постаралось выжать из 43-й дивизии максимум возможного. В погожие дни количество боевых вылетов доходило до четырех-пяти на летчика. Немцы стянули в район коридора лучшие свои ягдгешвадеры, и хотя численно они не смогли превзойти ВВС Западного, Калининского фронтов и 6-го авиакорпуса ПВО Москвы, привлеченного в помощь фронтовой авиации, качество техники и летчиков позволило им доминировать в этом районе. 43-я дивизия на фоне других смотрелась очень прилично, даже при наличии внешне старой техники. К тому же Захаров, пользуясь своим особым положением в штабе ВВС РККА, вытребовал право дивизии действовать самостоятельно. В определенном смысле, конечно. На практике это означало, что штурмовики и бомбардировщики 43-й дивизии прикрываются только своими же истребителями. А задачи дивизии ставит штаб ВВС Западного фронта. Захаров был убежден, что только таким образом он сможет сократить неминуемые потери. Его летчики за эти месяцы совместных боев научились взаимодействовать, как никто другой. И это знали и понимали даже немцы – вступая в бой против «ишаков» с белой стрелой на фюзеляже, расслабиться они могли только вернувшись на аэродром. Достаточно было один раз «зевнуть» в бою, и очередь 23-миллиметровок ставила точку в жизни немецкого пилота. Эти русские были наглы, бесстрашны и очень хорошо подготовлены для групповых боев. Штурмовики и бомбардировщики этой русской дивизии всегда действовали совместно со своими истребителями, и их стволы сбрасывать со счетов было нельзя. Захарову было чем гордиться! Признание врага – это высшая оценка твоей работы. И в боях над коридором 43-я дивизия была значимым фактором. В этот день через портал на территорию СССР вернулся штаб 16-й армии Рокоссовского. На аэродроме «Дебрево» его и подчиненных ждали самолеты. Однако вылет пришлось задержать. Генерала Рокоссовского к себе пригласил представитель Ставки комиссар госбезопасности третьего ранга Лаврентий Фомич Цанава. – Ну, здравствуй, Константин Константинович! Давно не виделись! А ты никак посвежел, помолодел! Лаврентий Фомич встал из-за своего стола и, раскинув руки, двинулся навстречу генералу. – Здравствуйте, товарищ комиссар! Ну так я не с войны вернулся. Три месяца в санатории Министерства обороны России. Хорошее питание, чистый воздух, режим и спокойный сон! Обнявшись и смеясь, похлопали друг друга по плечам. – Раздевайся, Константин Константинович! Сейчас чайку сообразим! И немного того, что покрепче. Нажав на кнопку связи с адъютантом, Цанава распорядился насчет чая. Сняв шинель и повесив ее на вешалку, Рокоссовский расположился в кресле напротив комиссара. – Ну как тебе в буржуазной России? – Да я ее и не видел. Санаторий закрытый, расположен в лесах где-то в районе Новгородской – Калининской областей. Точно не знаю. Нас предупредили о лишнем не спрашивать. Но удобно! Все было организовано на высочайшем уровне. Я имею в виду – с точки зрения нашего времени. Аудитория, классы, учебные пособия, фильмы, моделирование войсковых операций на компьютерах и разбор всех значимых операций нашей войны, сильные стороны и слабости немецких военачальников. Да много чего! Я так плотно и столь объемно и не учился никогда. Преподаватели из академий нам лекции читали. Похоже, их не посвятили в нашу тайну, а мы ж одеты были в их эту пятнистую зеленую форму без знаков различия. Так вот многие лекцию читают, а сами так подозрительно на меня поглядывают. Остальных они точно не узнавали, а у меня с этим проблема образовалась. – Ну, это не твоя проблема, а организаторов. Хотя, я думаю, у ваших преподавателей с допусками все нормально было. И с пониманием ситуации. – Но интересно! Очень интересно! А из увиденного? В Москву один раз на экскурсию на автобусе вывозили. Одели в подходящую одежду и покатали по городу. Что сказать? Впечатляет. Но людей! Это просто муравейник! По дорогам ездить в часы пик вообще невозможно. Дороги – просто река машин. Ну, и большая Москва стала. Кунцево – это даже не окраина. Богато! Периферия, конечно, победнее, ну так и у нас разница со столицей чувствуется. Да! Чуть не забыл – Ракутин приезжал. Одет в гражданское по их моде. Даже непривычно. Я сначала и не узнал его. Посидели, поговорили. Очень хвалил технику, которую мы в России закупили. Пожаловался, что хоть и назначили посла в Россию, его на фронт не отпустили. Занимается всеми военными вопросами. Фактически военный атташе. Кстати, именно он организовал для моего штаба показ техники, которая поступит на вооружение. – И как? Цанава был полностью в курсе этой темы, но ему было интересно мнение Рокоссовского. – По тяжелым танкам моя армия даст фору Ершакову. Т-10 гораздо совершенней, и у меня их будет четыре бригады. А у него одна. А вот по средним танкам его дивизии сильнее. Хотя и Т-34-85 сейчас, даже с учетом планируемого немцами перевооружения на длинный ствол 75-мм, имеет неоспоримое превосходство. Но у меня девять дивизий по штату, а у него – четыре. – Десять! Десять дивизий штат 1-й Гвардейской. Три корпуса. – Десять? Не знал. – Ну, пообщаешься. Он там неподалеку будет. Под Ковровым. Тут открылась дверь, и адъютант внес на подносе чайники, блюдце с нарезанным лимоном и сахарницу. Помолчали. Когда дверь закрылась, комиссар повернулся к сейфу за его спиной и, открыв дверцу, достал початую бутылку коньяка и два стакана. Рокоссовский, увидев знакомую бутылку из начала XXI века, улыбнулся. – Ну, лимончик и к чаю подойдет, и тут пригодится! – пояснил комиссар, расставляя стаканы и открывая коньяк. – Ну, за Победу! – За Победу! Закусив лимончиком, Рокоссовский поинтересовался: – Ну, а у вас тут как? За военными успехами мы следили. Надо отдать должное – информировали нас регулярно и достаточно объемно. А в остальном как? Особый район теперь на нашей территории. – Вот! Кстати, давай чай наливай. Так вот, на мой взгляд, когда кругом немцы были – проще было. Для меня проще. Когда это все образовалось, мы перетрясли все тут. Лишних убрали, неблагонадежных отправили подальше. Или не пустили сюда. Есть фронт, есть территория – некая константа. А теперь? Людей, гражданских, нужно отселять. А это в основном женщины, дети и старики. Кого? Куда? Вокруг Особого района, откуда основная масса людей, пустыня. Город Вязьма – руины. Понятно, все отстроим, восстановим. Но сейчас куда людей убирать? Сам понимаешь, видели они гораздо больше, чем следовало. Многие ведь пристроились работать при частях. Это союзники плюют с высокой колокольни на секретность. Мы стараемся купировать это и будем поддерживать секретность, сколь сможем. Хотя коллеги из их числа снисходительно посмеиваются и говорят, что если кому-то что-то в этом мире не нравится, то имеется возможность «списать» в их времени пару-тройку межконтинентальных баллистических ракет с разделяющимися боеголовками. Но жить-то здесь нам! Опять же, нужно обустраивать гарнизоны дивизии НКВД. Правда, союзники обещают материальную помощь. У них это проще, быстрее и, что немаловажно, дешевле. В общем, я не жалуюсь, но превращаюсь в какого-то хозяйственного руководителя. А это несколько не то, чем я занимался. Хотя партия прикажет – буду работать. – Лаврентий Фомич, твоя задача – ладить и решать вопросы с союзниками. Ты тут есть советская власть! А хозяйственника или пришлют, или сам подберешь. – Это так! Ты сам куда сейчас? Если не секрет. – Для тебя не секрет. Гороховецкие лагеря. Под Горьким. Ракутин сказал, как только Двадцатую армию железнодорожники отсюда вывезут – пойдет техника для Шестнадцатой армии. Ох! Извиняюсь – по привычке армию Ершакова Двадцатой назвал. Первую Гвардейскую. – Завидуешь? – Есть немного! Разве Шестнадцатая за Вяземское сражение не достойна была «Гвардии»? – Достойна! Но политически это было бы неправильно. Город мы оставили, сражение проиграли. Это факт. – Ну да! А кто и как проигрывал – это дело десятое. – Людям всего не объяснишь. У нас ведь только победителей не судят. А для тебя другая русская поговорка придумана: за битого двух небитых дают! И то, что Шестнадцатая, я так понимаю, будет самая сильная армия в РККА – это тебе в награду за так проигранное сражение. Сам иначе бы не тебя учиться отправил. Так что отступать тебе некуда – только вперед! К Победе! В этот день пришел приказ о ликвидации политотдела при комендатуре Особого района. Что было логично – войска ушли, а в дивизии НКВД имелся свой политотдел. Озвучивший приказ корпусной комиссар Клементьев от себя и от командования Красной Армии поблагодарил всех офицеров политотдела из состава прикомандированных от Вооруженных Сил Российской Федерации, после чего отпустил их, оставив молодежь из РККА. Они получали предписания о местах продолжения службы, а для Трофимова и других «пенсионеров» это решение значило увольнение. Алексей к этой информации отнесся спокойно – подобный конец этой истории он если и не предвидел, то считал наиболее вероятным. Сдав оружие и заместители дежурному по комендатуре, пенсионеры собрались в отделе. Откуда-то на сдвинутых столах появились фляжки и бутылки с разными, но крепкими напитками. Тут же оказались армейские сухпаи, запасы продовольствия из тех, что были в заначках у каждого. Успели в тишине выпить по первой, когда вернулись политруки-лейтенанты, и обстановка кардинально изменилась. Молодость есть молодость! Они достали свои запасы – и понеслась! Пили за них, пили за «дедов», пили за Победу. Лейтенанты радовались, что наконец-то попадут на фронт. А отставники в душе желали каждому из этих пацанов дожить до Победы, прекрасно понимая, что от судьбы не уйти. Когда Трофимов, уже изрядно отягощенный выпитым, шел к Порталу, отметил про себя новую деталь в ландшафте. Над ближайшим леском поднялись большие ажурные антенны Р-410, развернутые на восток. «Ну, вот! Тропосфера развернулась. Значит, уже построили линию на Москву. Процесс идет! – сделал вывод он про себя. И подытожил: – Значит, все не зря! Хотя я и не сомневался». 30 января 1942 г. Район г. Ковров По прибытии в район города Коврова и расквартирования в полевых лагерях частей дивизий армии и корпусов Ершаков и комкоры доложили о выполнении приказа в Генштаб. На следующий день прибыл представитель Генштаба и вручил ему и командирам корпусов приказ Ставки. Приказ гласил, что 1-я Гвардейская армия в четыре мотострелковых дивизии переформировывается в штат трехкорпусного состава в десять дивизий. Один корпус моторизованный – это собственно четыре мотострелковых дивизии и два корпуса – кавалерийские. Знакомые 1-й и 3-й Гвардейские. 1-й Гвардейский ВДК передает личный состав на доукомплектование армии, и его управление убывает на новое формирование. Также командир 1-го гвардейского кавкорпуса генерал-лейтенант Белов сдает должность и убывает в распоряжение Ставки Верховного Главнокомандования. После зачтения приказа представитель Генштаба пояснил, что на базе 1-й Гвардейской создается постоянная КМГ – конно-механизированная группа. Кавалерийские корпуса будут переведены на новые штаты и перевооружены. Штаты корпусов прилагаются к приказу. Все с интересом ознакомились с ними. В корпус входило три кавдивизии. В состав каждой дивизии, кроме трех кавалерийских, входил танковый полк Т-34, самоходно-артиллерийский Су-76 и зенитный полк КПВ 4х14,5. Кроме этого, отдельные дивизионы, батареи, роты и эскадроны. Да и сама кавалерия перевооружалась полностью. Вместо карабинов – легкие ППС и противотанковые гранатометы, вместо сорокапяток – СПГ-9 на вьюках. Плюс увеличили количество минометов. В корпусном подчинении танковая бригада, артиллерийско-самоходный полк СУ-152, мотострелковая бригада, полк реактивных минометов БМ-13, зенитный полк 52-К, противотанковый полк Су-76. Штабу армии, кроме имеющихся частей армейского подчинения, добавляется минометный полк большой мощности (160-мм), противотанковый полк ЗиС-2. Впечатлило всех. Возможности армии выросли едва ли не на порядок. А в конце представитель зачитал последний пункт. Армия должна быть сформирована, обучена и боеготова к 1 мая 1942 года. Осталось почти ровно три месяца. На этом зачитывание Приказа закончилось. И тут же на стол перед Ершаковым начальник особого отдела армии положил довольно толстую папку с грифом «Секретно». – Что это? – поинтересовался он, еще не открыв ее. – Это информация для вас и теперь уже ваших подчиненных по перспективным кандидатурам на замещение вакансий при формировании армии. И для всех сделал объявление. – Командование четвертого ВДК больше не задерживаем? И, дождавшись утвердительного кивка от Ершакова, продолжил: – Вы можете быть свободны. Остальные – после совещания не расходимся, вы дадите подписки о неразглашении. В этот день немцы закончили вывод войск из котла. Несостоявшегося котла. Максимум что смогли сделать войска Конева – это сузить коридор и заставить немцев выходить под артиллерийским огнем. И даже это досталось большой кровью. 31 января 1942 г. Особый район Утром тридцать первого в штаб Захарова поступил приказ явиться в Москву в штаб ВВС РККА, а дивизию перебазировать на аэродромный узел восточнее Москвы. Причем самолеты прямо на аэродроме «Дебрево» следовало передать представителям 1-й воздушной армии Западного фронта. На переброску личного состава дивизии, включая БАО, отводилась неделя. Пока дивизия воевала под Вязьмой, ВВС фронтов были реорганизованы в воздушные армии. Конкретно 43-я дивизия входила в 1-ю воздушную армию в составе Западного фронта. В тот же день штабом был разработан и утвержден график и порядок передислокации. Захарову стало очень жаль, когда он понял, что «Тунгуски» прикрытия, радиоузел, обзорная РЛС останутся здесь. Точнее, не здесь, на аэродроме Дебрево, а переместятся на аэродром «Двоевка», который становится снова основным ввиду наличия бетонной полосы. Но это ничего не меняло. Дивизия лишалась глаз, ушей и гарантированной защиты аэродрома. Еще печалило, что последние две недели стоили дивизии потерь, сравнимых с предыдущими двумя месяцами. Бои над коридором были жесточайшими, и от дивизии, в принципе, осталась ее тень. Не так, конечно, все было печально, как в начале октября 41-го – немцам эти бои также стоили большой крови. С боеготовыми машинами было совсем плохо. С летчиками – лучше. Все же бои шли вблизи порядков наших наземных войск, и многие сумели спастись из подбитых и горящих машин. И все же Захарову было жаль покидать этот аэродром. Здесь они стали теми, с кем немцы вынуждены были разговаривать на «вы». В этот же день из Портала один за другим, с минимальной задержкой, пошли поезда с техникой, тщательно укрытой брезентом. Чтобы не терять времени на переформировку составов, они были ровно нужного веса и длины, чтобы вместо маневрового тепловоза под него мог стать самый ходовой паровоз марки «Э» или «Л». И из Особого района потянулась почти беспрерывная ниточка поездов, заканчивающаяся в Горьковской области, а точнее, в известном для военных месте – в Гороховецких лагерях, где их встречал штаб 16-й армии. В Москву он отправился утром следующего дня, возложив все вопросы перебазирования и сдачи техники на штаб и своих замов. То, что дивизия выводилась на переформирование, а иначе объяснить вывод в тыл с передачей оставшейся техники было невозможно, было понятным и естественным событием. Правда, осенью 41-го дивизия воевала и с меньшим числом машин и летчиков, но тогда враг стоял у стен столицы, и по-другому было нельзя. Сейчас же, видимо, настал черед и 43-й дивизии и пополниться, и наконец-то отдохнуть от непрерывных боев с первого дня войны. В общем, в штаб он ехал с легкой душой, чувствуя, что ругать его не за что – дивизия воевала не хуже, если не сказать больше – лучше других. Немножко саднило на сердце, что техника, оставляемая в Дебрево, была доработанной и гораздо лучшей, нежели серийная. Это хорошо, конечно, что она наверняка понравится новым хозяевам и поможет им воевать, однако что получит его дивизия? Такого «ишачка», что он оставил, у него точно больше не будет. В штабе по прибытии пришлось подождать минут пятнадцать, пока из кабинета Жигарева не вышли два незнакомых генерала. После этого секретарь разрешил войти Захарову. Генерал-полковник Жигарев что-то писал, сидя за рабочим столом. Захаров доложился. – А, Георгий Нефедович! Проходи, присаживайся. Я сейчас закончу.