С одеждой я более-менее разобралась. Я привыкла брать с собой Энджи, а иногда и Алису, чтобы покупать наряды для общественных мероприятий. Они предостерегают меня от неправильного выбора и попадания в чей-нибудь черный список. Джен заявляет, что я ни хрена не смыслю в моде – это обвинение могло бы иметь некоторый вес, поступи оно от реального обывателя древности, а не от тупой выскочки из одного со мной хроноотрезка, для которой искусственно воссоздали линейку одежды, «модной» лишь по чьим-то крайне спекулятивным оценкам. Одним из моих любимых мест становится магазин хозтоваров. Сэм, наверное, думает, что я спускаю все заработанные им средства на макияж, прически или что-нибудь столь же легкомысленное. На самом деле я обустраиваю себе условия выживания. Если (и когда) подосланные убийцы вычислят меня, просто так я не сдамся. Не думаю, что Сэм хоть раз заглядывал в гараж с тех пор, как мы заселились. А если бы заглянул, увидел бы и мой сверлильный станок, и сварочный аппарат, и обрезки металла и дерева, и заваленный всякой всячиной, от гвоздей до столярного клея, верстак. А еще – мои печатные руководства. Например, «Арбалет, средневековый и современный, военный и спортивный: история его создания и применения». Забавно, что такие реликты имеют столь долгую жизнь. В настоящее время я читаю большой толстый том под названием «Оруженосец». В моем безумии есть система. Хоть у меня нет очевидного способа заполучить бластер или другое современное оружие и я не настолько склонна к суициду, чтобы возиться со взрывчаткой в герметичном жилище, не зная его физической топологии, мне приходит в голову, что я все еще способна навести шороху с помощью некоторых по-настоящему древних вещичек-приспособлений. Основная проблема, с которой я сталкиваюсь при создании арбалета, – конструктивные особенности, требующие учета оси вращения стрелы в полете и компенсации кориолисовых сил при прицеливании. Здесь мне пригодились бы отвес и лазерный дальномер. На публике я изо всех сил стараюсь быть другой. Не хочу, чтобы кто-нибудь понял, что я создаю себе арсенал. Дамы из нашей когорты – Джен, Энджи, я и Алиса (без Касс, ее муж до сих пор никуда не выпускает) – встречаются за обедом три раза в неделю. Я не спрашиваю о Касс, так как не в моих интересах, чтобы Джен заметила мою заинтересованность; сразу ведь решит, что это проявление слабости, и начнет думать, что из этого можно выкрутить в свою пользу. Не хочу, чтобы эта особа хоть как-то цеплялась ко мне, поэтому просто хожу, вся из себя нарядная, на встречи в кафе и рестораны, улыбаюсь и вежливо слушаю сплетенки об их мужьях и соседях. Девять других домов на моей стороне улицы пустуют, ожидая следующей когорты испытуемых, но это необычно: я понимаю, что остальные живут рядом с людьми из других когорт, то и дело омываемые волнами всяких известий и интрижек. – Знаете, девочки, а мы, похоже, имеем шанс как-нибудь подгадить третьей когорте, – замечает Джен однажды, уминая испанский омлет с паприкой. В ее исполнении эти слова ничем хорошим не пахнут. – Правда? – заинтригованная, спрашивает Энджи. – Ага. – Джен выглядит жутко довольной собой. – Выкладывай, что к чему, не тяни. – Алиса кладет вилку на остатки салата, названного мужским именем Цезарь. Она пытается напустить на себя любопытный вид, но от меня не укрывается ее явное притворство. Джен бросает на нее острый взгляд, затем режет омлет. – Мы живем на одном конце Лейксайд-Вью, а Эстер и Мэл – на другом. Как-то утром я заметила, что Эстер наблюдает за мной из сада. Я вызвала такси и сделала вид, что уехала в город, но сказала водителю, чтобы он проехал круг и высадил меня в тоннеле на другой стороне. Не поверишь, кого я с ней видела. – Джен улыбается, показывая идеальные острые зубы хищницы. – И кого же? – спрашивает Алиса, продолжая отыгрывать заинтересованность. – Фила! Он приезжает к ней на такси и звонит в дверь. Эстер его впускает, а часа через два он отчаливает. Энджи неодобрительно цокает языком. Алиса выглядит так, будто не все понимает. – Да чего ты тормозишь? – спрашивает у нее Джен. – Никто об этом пока не знает, кроме меня, – значит, у нас в руках рычаг воздействия! – Она нанизывает на вилку капусту-брокколи и стачивает зеленый стебелек зубами до основания. – Для того, чем Эстер с Филом занимаются, есть термин – прелюбодеяние. Обычно отрицательная оценка не следует, пока никто не в курсе. Но если вдруг эта тема всплывает… – Понятно, – морщится Энджи. – И?.. – Мы не входим в третью когорту, а Эстер, Мэл и Фил – входят. Если мы настучим на них, они потеряют уйму очков рейтинга! – Ой, девочки, что-то мне нехорошо, – говорю я, откладывая нож и отодвигаясь от стола. – Нужно воздушком свежим дыхнуть. – Я что-то не то сказала? – небрежно и как бы между делом спрашивает Джен. Лучше я солгу ей максимально невозмутимо. Не питаю иллюзий насчет всех своих прежних попыток так делать, но, проведя чересчур много времени с Джен, я экстерном осваиваю завиральные науки. – Нет-нет, не в тебе дело. По-моему, я съела что-то не то, – извиняюсь я, вставая. Я стараюсь не выделяться, не обижать Джен и прочих, не выглядеть эксцентрично на публике – но есть пределы тому, с чем готова мириться. Стать безгласной участницей шантажистского заговора – это перебор. Завтра-послезавтра придется снова как ни в чем не бывало улыбаться этим ведьмам, но сейчас я хочу побыть одна. Выхожу на улицу, где дует легкий ветерок, иду до конца квартала и перебегаю дорогу. Машин очень мало, и их никто из нас, настоящих людей, не водит – это слишком опасно. Неписи же настроены таким образом, чтобы уступать пешеходам дорогу. Вскоре я оказываюсь в парке. Парк в данном случае – это наполовину приспособленный под городскую среду биом. Трава аккуратно подстрижена, большие лиственные растения ухожены, небольшой ручеек укрощен и пересечен многочисленными пешеходными мостиками. Большое преимущество парка в том, что в это время дня он почти пуст – за исключением неписи-садовника и пары женушек, которым нечем себя занять. Я шагаю по каменной дорожке, ведущей с окраины квартала в центре города к небольшой роще на берегу озера, где можно кататься на лодках. Я мало-помалу успокаиваюсь – тем сильнее, чем ближе берег озера. Среда усердно имитирует солнечный день с небольшой облачностью и ленивым бризом, лишь в порывах набирающим скорость, достаточную для того, чтобы охладить мою кожу через костюм. Если не зацикливаться на непрестанном машинном щебетании миниатюрных тероподов, живущих в древесных кронах, здесь довольно мирно. Почти получается забыть кипучую неприязнь, которую по отношению к себе успешно культивирует Джен. Как ни стараюсь, не могу соотнести эту даму с собой или даже поставить себя на место остальных женщин в ее окружении; будто они не понимают, что можно уходить от правил системы, занижая ценность выписываемых ею штрафов и поощрений. Все бессознательно решили принять установку по части гендерного разделения и не будут довольны, если остальные не подчинятся и не начнут соревноваться за те же награды. Придерживались ли настоящие женщины темных веков этих же правил? Если да, то мне повезло – они были жертвами генетической дифференциации и устоявшегося уклада, а мне тут всего три года чалиться. Быть женой – дело одинокое. Сэм и я ведем в значительной степени независимые жизни. Он идет на работу утром, и я вижу его только по вечерам, когда он устал, или в воскресенье. По воскресеньям мы ходим в церковь, связанные общим страхом попасться на каком-то просчете, а потом вместе идем домой и пытаемся напомнить друг другу, что подстилки, рабски гоняющиеся за каждым полунамеком на правильное поведение, который бросает Фиоре, – не самые умные-разумные люди. Временами бывает тяжело. Жаль, что Сэм – мужчина, и обидно, что внутренняя динамика этого изолированного сообщества возвела между нами искусственный барьер. У меня есть ощущение, что, если бы мы не находились под таким сильным внешним давлением, он мог бы мне понравиться. А еще есть Касс, которая была в церкви прошлым воскресеньем. Мы живем в маленьком, жестко ограниченном и контролируемом синтетическом мире, и некоторые аспекты его организации делают его искусственность очевидной. Например, у нас нет моды в смысле спонтанного дизайнерского творчества, порождающего волны подражания и обновления. Но креативность – ресурс дефицитный и в лучшие эпохи, а поскольку нас здесь пока еле-еле набирается сотня, все дело в простой нехватке умов. Что у нас есть – так это странно лихорадочная эрзац-индустрия моды, собранная из того, что есть в магазинах. Где-то сохранился каталог стилей темных веков, вероятно составленный по музейным данным, и магазины регулярно меняют ассортимент, вынуждая нас покупать новые вещи, устаревающие каждые несколько циклов. Такова еще одна мера поощрения конформизма: забудете обновить содержимое своего гардероба – станете мишенью для критики. В этом месяце в моде нелепые шляпы с широкими полями и сетчатыми вуалями, которые затемняют лицо. Я худо-бедно могу ужиться со шляпами, хотя мне не нравятся ни поля, ни вуали – они ухудшают обзор, и я постоянно во что-то врезаюсь. Но что-то я отвлеклась от Касс и от своих надежд и тревог, связанных с ней. Я стою рядом с Сэмом, как обычно, держу книгу гимнов и двигаю губами, позволяя своему взгляду блуждать по другой стороне прохода. На прошлой неделе прибыла новая когорта, и церковь переполнена – скоро придется ее расширять. Пытаюсь угадать новичков, потому что не хочу, чтобы они болтались с когортами старожилов. Может, на меня повлиял расчетливый цинизм Джен, но я учусь угадывать чью-то степень отчуждения по тому, как долго они здесь находятся. У меня сложилось впечатление, что я найду союзников среди новичков, если дифференцирую их в самом начале цикла – до того, как система очков социального рейтинга затмит для них весь мир. Почему-то Майк на этой неделе стоит поближе к новым людям. Я уже по привычке рассматриваю женщину слева от него. Смотрю снова, не веря своим глазам. На ней – синее платье с длинными рукавами и высоким воротником, а на голове красуется шляпа с черной вуалью, закрывающей лицо. Кожа вокруг глаз густо затенена косметикой. Рот – красная рана, щеки бесцветные. Должно быть, это Касс, и она смотрит в книгу гимнов так, будто видит ее впервые. «Ты ли это, Кей?» – гадаю я, мучимая ее присутствием. Я держусь за обещание, которое она вытянула из меня: «Ты поищешь меня там?» Касс знает про ледяных упырей. Если бы Майку не сорвало крышу чувство собственничества и он дозволял ей хоть иногда появляться на публике, если бы… Сэм осторожно толкает меня под ребра. Люди закрывают свои песенники и садятся. Я делаю то же самое, поспешая – не хочу, чтобы кто-то заметил мою заминку; как я уже говорила, лишнее внимание – ни к чему. – Мои возлюбленные, – возвещает Фиоре, – наша церковь полна любви, и сегодня мы тепло приветствуем новую когорту: Эдди, Пэт, Джона… – Он перечисляет имена семи новых жертв. – Уверен, вы хорошо их примете. Возьмите их под свою опеку, скорее сдружитесь и сблизьтесь. Поприветствуем и нашу спящую красавицу Касс, что все же почтила нас сегодня своим присутствием… Некоторое время он распинается в том же духе, выводя сладкоречивую проповедь о послушании, изредка иллюстрируемую анекдотами о разного рода грехах. Верн пил без просыху, его вырвало прямо на главной площади. Эрика и Кейт подрались, да так, что их обеих пришлось госпитализировать – вместе с Грегом и Бруком, пытавшимися их разнять. Кого-то даже посадили в карцер, на хлеб и воду… По рядам верующих проносится ропот неодобрения. Я смотрю на Касс краем глаза, стараясь делать это незаметно. Я не вижу ее лица – вуаль полностью закрывает его, но я почти уверена, что если бы могла, то узрела бы страх. Ее плечи поникли, даже покосились. Она старается держаться подальше от Майка. Когда все выходят на свежий воздух, я беру себе бокал вина и осушаю его, держась рядом с Сэмом. Он смотрит на меня нервно. – Что-то не так? – Да. Нет. Не уверена, вообще-то. В моем животе порхают бабочки. Касс – самая изолированная из жен в четвертой когорте, ее никуда не выпускают. Мог бы Сэм остановить меня, если бы я захотела переломить эту неправильную ситуацию? Майк – это яд: не изящный социальный токсин Джен, а прямолинейная отрава жалящего насекомого. – Есть кое-что, что я хочу проверить. Я вернусь через несколько минут, хорошо? – Рив, береги себя! Встречаюсь с Сэмом взглядом и понимаю: он за меня переживает! Смущенно ему киваю и бочком проскальзываю к главному входу в церковь. Майк разговаривает с небольшой группой суровых на вид мужчин – жилистых, короткостриженых. Этих парней я видела с лопатами или верхом на невероятно шумных машинах, снимающих с дорог покрытие и по новой наносящих его. Майк оживленно, дико жестикулирует. Пара служителей церкви стоит рядом, а в дверях ждут несколько женщин. Я захожу внутрь. Церковь опустела, там остался всего один человек, слоняющийся возле заднего ряда скамеек. – Кей? Касс? – окликаю я. Она поворачивается ко мне: – Рив?.. Под сводами здания темно, и я не могу ничего сказать наверняка, но вид ее густых теней для век наводит на мысли о синяках. Ее платье вполне эффективно скрывало бы следы насилия, если Майк бил ее. – Ты в порядке? – спрашиваю я. Глаза Касс обращаются к выходу. – Нет, – шепчет она. – Слушай, лучше не вмешивайся, о’кей? Мне не нужна помощь. Держись от меня подальше. Ради своего же блага. – Ее голос – тонкий и дрожит от страха. – Я пообещала найти тебя здесь, – говорю я. – Нет. – Она качает головой. – Он убьет меня, понимаешь? Если решит, что я с кем-то разговаривала… – Но мы можем тебя защитить! Просто скажи – и мы отберем тебя у него и проходу ему не дадим! С таким же успехом я могла не заговаривать с ней: Касс качает головой, пятится к двери, ее туфли стучат по каменному полу. За вуалью лицо не просто испуганное, а переполнено ужасом. И белой пудры на ее щеках недостаточно, чтобы скрыть застарелые пятна цвета слоновой кости – кровоподтеки. Майк ждет снаружи. Если он увидит, как я говорю с Касс, наверняка взбесится. И я уже сомневаюсь, права ли на ее счет – когда назвала ее Кей, она не выказала признаков узнавания. Но должна ли она? В конце концов, Кей – лишь псевдоним, и ей скорректировали память. Да и я, проведя десяток дней в симуляции, не сразу сообразила бы, что ко мне обращаются, назови меня кто-то не Рив, а Робин. Я разочарованно оглядываюсь, задаваясь вопросом, есть ли тут запасной выход. Я одна в церковном нефе. Местечко к себе не располагает, но сейчас ему не хватает того, почти осязаемого чувства враждебности, которое оно источало, когда мы все собрались вместе в наших лучших выходных костюмах, вопрошая, кто станет жертвой сегодня. Дожидаясь, пока Майк закончит дела и уйдет, я хожу по передней части большой церковной залы, пытаясь по-новому взглянуть на вещи. Мне еще никогда не доводилось стоять перед скамейками. «Что Фиоре держит на кафедре?» – удивляюсь про себя, ближе подходя к алтарю. Кафедра, если зайти за нее, с виду – одно разочарование: простая плита из резного дерева, с прикрученной сверху полкой. На полке – пара бумажных книг, но ни следа автоматического орального ублажателя, на который можно было бы возложить вину за своеобразные манеры Фиоре. Алтарь тоже довольно скучный: конструкция из гладко отполированного камня, исполненная аккуратных прямых линий. Символы веры – меч и кубок – закреплены на металлической стойке. Ткань фиолетового цвета скрывает каменную столешницу. Тут я присматриваюсь, заинтригованная видом меча. Он довольно странный – лезвие у него прямое, толщиной около сантиметра, с прямоугольным острием. Не будучи заточенной, эта штука походила бы скорее на отполированную до зеркального блеска стальную заготовку, чем на холодное оружие. У меча – корзинчатая гарда и серый шероховатый эфес – дизайн скорее функциональный, нежели декоративный. Вид оружия заставляет память саднить – фантомный обрубок воспоминания чешется там, где было ампутировано настоящее. Надо думать, я видела такой меч раньше. На внешней поверхности гарды видны едва заметные прямоугольные бороздки, будто что-то от нее отсоединили. И плоское «лезвие» меча не такое-то простое – оно блестит, как полагается тонкой стали, но над ним наблюдается некая слабо-радужная аура света, еле заметная дифракция. Меня прошибает холодный пот. Выпрямляюсь и спешу к маленькой дверце, которая виднеется с этой стороны скамьи органиста. Не хочу, чтобы меня застукали здесь и сейчас. Кто-то играет с нами, и мне становится тяжело на сердце при мысли, что это может быть Фиоре или его босс, епископ Юрдон. Они нами манипулируют – и вот оно, доказательство, прямее некуда. Кому я могу про это рассказать? Большинство людей, находящихся здесь, меня просто не поймет, и даже если кто-то что-то понял – у нас нет отсюда выхода, разве что экспериментаторы согласятся освободить нас досрочно. Мне нужно выбраться отсюда – вот что яснее ясного. Я действительно уже видела подобное оружие. Это «ворпальный меч» [7][Ворпальный меч (англ. vorpal sword; в др. переводах – «стрижающий», «вострый») – оружие, упомянутое в стихотворении Льюиса Кэрролла «Бармаглот». Помогло его герою обезглавить собственно Бармаглота: «Но меч ворпальный он схватил, лежавший долго без скрещней // Под сенью Тумтумских ветвей – склонился, вздумался, застыл…» (пер. с англ. Ф. Дубравушкина-Эйнгорна). Vorpal – один из множества неологизмов, придуманных Кэрроллом. Единой версии этимологии данного слова не существует до сих пор, а сам Кэрролл в одном из своих писем утверждал: «Боюсь, я не смогу объяснить это».]; не знаю, откуда пошло его название. Этот явно списан, но как он сюда попал? Убойная сила таких штук – не в лезвии или острие, они не предназначены для резки. Но… кому же, кому? Ломаю голову, пытаясь найти источник ужасной убежденности в том, что я нахожусь в присутствии чего-то крайне злого, что не может быть соотнесено с невинным экспериментом в области реконструкции истории – ни при каком раскладе. Предательски вычищенная память вновь подводит меня, и, когда я бьюсь головой в запертые ворота собственной былой жизни, осознания, права ли я, не прибавляется. Права ли я, что Касс – это Кей? Права ли я, считая Майка агрессором? Права ли касательно меча и кубка? Права ли насчет того, кем/чем являюсь сама? 7. Сны Время ползет с черепашьей скоростью. Я не рассказываю Сэму ни о происшествиях в церкви, ни о синяке под глазом Касс, ни о ворпальном мече на алтаре. С ним хорошо жить, он охотно слушает мои депрессивные разговоры о мире женщин, хотя червь тревоги постоянно точит меня изнутри. Ему точно можно доверять? Я хочу довериться, но все еще не уверена, что он – не один из моих преследователей. Ужасная дилемма. По этой причине я не говорю Сэму, что делаю в гараже или на тренажере. Да и сам он что-то не особо делится тем, чем занимается на своей «работе». Кое-кто из нашей когорты поговаривает об «организации званого ужина», но, если бы мы ввязались в их круг общения, пришлось бы отвечать взаимностью и в какой-то момент пригласить чужаков к себе. Думаю, и для меня, и для Сэма это будет чревато бессмысленным стрессом – нас пока вполне устраивает жизнь на социальном отшибе. Но я все еще тревожусь о Касс. Когда мы вернулись домой после напряженного церковного собрания, я проверила статистику нашей когорты. Джен лидирует по показателю «социальные связи», на втором месте – Алиса, ее помощь с выбором одежды высоко оценивается. Я, разумеется, в нижней части рейтинга. Можно посмотреть диаграмму распределения поощряемых активностей – похоже, все остальные зарабатывают на сексе со своими партнерами. Таков самый легкий путь набить рейтинг. Я смотрю диаграммы Касс – у нее с Майком весьма стабильно протекающие половые отношения. Мне этот факт кажется необъяснимо удручающим. Остальные явно ждут, что и мы с Сэмом подключимся, но я не хочу делать ничего, что могло бы подсластить пилюлю (хоть бы капельку) Джен. Возможно, это инфантильная позиция, но мне почему-то тяжело осознавать, что мой рейтинг постоянно проверяют. Все ждут, что я сдамся и позволю Сэму взять то, что, по их мнению, он непременно должен хотеть. Жаль, что они так мало знают о нас.