Итак, браксы оказались из числа темных сущностей, а не редким видом гончих… Значит, среди наших преследователей есть как минимум один колдун. Плохо. Я не стала обсуждать это с Тилвасом, ждавшим меня у гарраров. Через пару часов после заката мы с аристократом достигли таверны Ричарда и, в ожидании Бакоа, разошлись по своим комнатам. Как и все воры, я особенно ценила комфорт, потому что знала, что в любой момент пуховая перина может смениться жесткими нарами. Так что я предпочла потратить свободное время на себя. Я приняла душ, старательно отскоблила с себя дорожную пыль и грязь, а потом долго нежилась в деревянной ванне. Когда я вылезла, вся комната была затянута густым молочным паром. Я ладонью протерла зеркало и посмотрела в свои уставшие серо-зеленые глаза. Привет, Джеремия Барк. Еще один прожитый день на твоем счету. Sub specie aeternitatis[5], не такая уж победа, но… Все равно поздравляю. Я уже потянулась к одежде, когда вдруг за распахнутым окном начался дождь. Такой шумный и сильный – настоящий весенний ливень, да еще и с грозой. Раскаты грома пришли внезапно, будто выплыли откуда-то из-за горизонта и разом обрушились на весь лес и таверну. Я застыла перед зеркалом. Мои зрачки непроизвольно расширились. Нет. Я не боюсь. Я не должна бояться. Следом за страхом – неизгоняемым и позорным – пришла ноющая боль в старых ранах, моя верная спутница во время грозы. Сжав зубы, я отвернулась от зеркала и через плечо долгим взглядом окинула свои лопатки и поясницу. Да… Спина у меня, конечно, отстой. Всю кожу от плеч вниз сплошняком покрывали золотые узоры татуировки: странная, оскорбительно кривая вязь, в один момент обрывающаяся, незаконченная. Уродливая, яркая, безвкусная. Я ненавижу татуировки. Всей душой. В Шэрхенмисте наколками клеймят людей двух типов: убийц и госслужащих. По мне и то, и то – отнюдь не завидная судьба. Но то, что прячется под моей татуировкой – еще хуже, чем золотая краска… Шрамы. Много выпуклых страшных шрамов в виде непонятных символов, которые не удалось свести ни одному из подпольных лекарей, – поэтому я «забила» их поверху татуировкой. Что не мешает шрамам болеть во время грозы, горячеть и саднить, как свежая рана. Закорючки, черточки и точки. Неизвестный код, неизвестный язык. Тот самый шифр, который я так хочу – и боюсь – разгадать. И, возможно, с допуском в библиотеку Сената разгадаю. Я открыла кран с ледяной водой и, сцепив зубы, начала прижимать мокрые холодные ладони к коже, стараясь остудить ее. Вскоре стало полегче. В комнату постучались. Я завернулась в полотенце и пошла открывать. – Твоя агрессивная любовь прискакала: ждет внизу и бьет копытом, – отрапортовал Талвани, оказавшийся на пороге. Аристократ тоже прихорошился и приоделся. Его мокрые после душа каштановые волосы слегка завивались. Он окинул меня в полотенце заинтригованным взглядом, а потом – то ли вспомнив о приличиях, то ли заскучав, – перевел глаза куда-то мне за спину. На мгновение на его лице скользнуло удивление, но он тотчас тщательно его потушил. – Сейчас спущусь, – кивнула я и захлопнула дверь. Обернувшись, я поняла, что Талвани смотрел на зеркало в дальнем конце комнаты. И в зеркале этом минуту назад отражалась моя татуированная спина. 8 В таверне у Ричарда Animi nostri sunt inimici nostri. «Наши чувства являются нашими врагами». Вскоре мы втроем сидели в самом темном углу таверны. На самом деле таверна Ричарда представляла собой целый комплекс из нескольких домиков-гостиниц. На первом этаже каждого был расположен зал для еды и увеселений, выше находились спальни. Здесь отдыхала публика всех сортов, потому что это было самое крупное заведение на Рассветном тракте – таверна виднелась издалека, а для уставших путников зачастую именно это являлось главным показателем успеха. Сам Ричард – кошкоглавый толстяк в расшитом алом халате, приехавший из пустынь Иджикаяна – славился тем, что каждый вечер величаво обходил свои владения, дом за домом, что-то гортанно урча и подергивая ушами с кисточками. Сегодня мы уже успели лицезреть это зрелище: томный кот, плавно рассекающий толпу постояльцев… И потом так же гордо исчезающий во тьме. Мне кажется, Ричард в такие моменты чувствует себя примой столичной оперы. Возможно, ради таких моментов он и живет. Сейчас зал был забит посетителями, официанты так и сновали туда-сюда, как серебристые рыбки. Остро пахло жареным луком и копчеными осьминогами, симпатичная барменша щедро наливала всем сливовое вино из прозрачного кувшина. Сквозь стекло было видно, как буро-лиловые плоды болтаются там, сталкиваясь и медленно расплываясь по сторонам. Мокки Бакоа, нимало не смущаясь людей вокруг, протирал и полировал многочисленные отмычки, разложенные на столе длинным рядом. Раненую руку вора уже подлатал знахарь-пилигрим, и теперь Бакоа ловко крутил острые щупы между пальцами. Я проводила ревизию магических свитков, купленных по дороге в таверну, а Талвани объяснял, что он хотел украсть в замке Льовезов. И зачем. – Как я уже рассказал Джеремии, я артефактор. И сейчас я работаю над одним проектом, для которого мне не хватает пары вещей. Ради этих вещей я и приехал в Пик Грёз. Одна из них – древняя статуэтка пэйярту, которая хранится в родовом склепе замка Льовезов. – Пэйярту? – проворчал Мокки Бакоа. – Это миленькая беленькая лисичка? – Этот безжалостный белый лис, – со смешком поправил Талвани, потом кивнул мне: – Мы с тобой сегодня видели его изображение на воротах. – Да, я помню. – Прекрасно. Собственно, я хочу украсть статуэтку из замка. – Почему не купить? – вскинула бровь я. – Так у меня же есть вы, замечательные воры. К чему тогда лишние траты? – Талвани широко улыбнулся и, откинувшись на спинку стула, самодовольно отхлебнул вина. Мокки аж притормозил в полировке: так и замер с тряпочкой в руке, и лишь опасно прищурил глаза, глядя на Тилваса исподлобья. Я тоже была слегка удивлена такой бессовестностью благородного господина. – Сгорел сарай, гори и хата? – Я флегматично глотнула вина. – Да, гулять так гулять, – так же поговоркой беспечно ответил аристократ. – Гхм. С каждой твоей репликой я всё больше понимаю тех, кто заказал твое убийство. Может, мы им зря мешаем? – Джерри, учитывая, сколько денег пообещал мне аристократишка, мы можем просто сами потом заказать его тем же Алым, – подумав, хрипло хмыкнул Бакоа. – А пока… Признаться, мне нравится такой настрой, – и он, отложив отмычку, одобрительно поднял чашу с вином. – Единственное, меня напрягают подобные совпадения. Как бы нам убедиться в том, что ты не врешь, Тилвас? И что все это – не одна большая подстава? – Я клянусь, что это не подстава. – Очень смешно. С каких пор клятва незнакомца чего-то стоит? Только не вздумай оправдываться голубой кровью. Почему у тебя, кстати, не синие волосы, если ты знатный шэрхен? – Моя мать из Шолоха. Ее гены оказались сильнее. – А. А ведь ты из угасшего рода. Значит ли это, что вся твоя семья мертва? – Мокки! – воскликнула я, пораженная его бестактностью. Но Тилвас ответил. – Насколько я знаю, – он пожал плечами, – мои отец и матушка здравствуют где-то в Лесном королевстве. А вот все, кто жил здесь, в Шэрхенмисте – да, мертвы. Ты хочешь знать подробности, вор? В последние слова артефактора, произнесенные безупречно светским тоном, неожиданно прокралась настолько горькая нотка, что волосы встали дыбом у меня на загривке. По таверне будто пронесся холодок нехорошей смерти. Мокки, не моргая, медленно покачал головой и вернулся к полировке. Какое-то время мы молчали. Потом Бакоа хлопнул ладонью по столу: – Вернемся к насущным делам. В замке мы разделимся. Я достану колье, а вы вдвоем развлекайтесь в склепе. – Даже так? – Тилвас удивленно вскинул брови. – Я думал, я пойду за статуэткой один. Неужели ты не будешь ревновать ко мне свою Джеремию? Я пнула Тилваса ногой под столом. Лицо Мокки застыло. – С чего бы я должен ее ревновать? – Вас двоих явно связывает нечто большее, чем ваша, с позволения сказать, профессия. Я имею в виду: едва ли такой человек, как ты, вор, по первому щелчку рванул бы через полстраны на сложную кражу ради случайной коллеги, да еще и оставив своих ребят в непростой ситуации. И на «просто друзей» вы не похожи. Откуда такая близость? – Тилвас, – тихо, с угрозой сказала я. – Что? Я просто хочу знать, почему этот псих так с тобой носится. – Я с ней не ношусь, – процедил Бакоа. – Вас связывает общая тайна? Ты ее личный телохранитель? Или все куда банальнее: вы просто спите друг с другом – на постоянной основе или так, для развлечения, по выходным? Мокки вцепился в края стола так, что, казалось, был готов перевернуть его. Лицо вора побледнело. – Радуйся, аристократишка, что у меня сегодня мирное настроение, – сузив глаза, наконец отчеканил он. – Что касается Джеремии Барк: она для меня никто. Мне на нее плевать. Я всегда делаю только то, что мне выгодно, ясно?