– Я никого никогда не любил. Мне так кажется. Я вспомнила, что несколько часов назад он был другого мнения. Мокки тоже вспомнил об этом. Его рука сжалась. – Так ты сейчас лжешь или тогда лгал, Бакоа? – спросила я. – Терпеть не могу такие прямые вопросы. Но… сейчас, – сказал он твердо и, повернувшись на бок, в упор посмотрел на меня своими черными глазами. Я серьезно. Потом, паясничая, подмигнул: – Ну, мне так кажется. Мы синхронно усмехнулись. Мокки потянулся вперед и снова поцеловал меня. Губы у него были истерзанные и искусанные, очень красные и опухшие – видно даже в тусклом свете луны. Еще бы… – Если хочешь знать, я тебя тоже люблю не так, как надо, – после паузы сказала я. – Ты меня пугаешь. И заводишь. И при этом я доверяю тебе. Ты мой самый близкий человек в последние годы, Мокки. Однако… Скажем так, где-то глубоко внутри я всегда знала, что обычных романтических отношений у нас не получится. Либо я подсознательно догадывалась о твоей тайне, либо меня слишком уж смущал твой очевидно отвратительный нрав. Он лениво царапнул меня по ребру: эй. – Ты тоже мой самый близкий человек. – проворчал Мокки. – Не в последние годы, а вообще. И меня всегда ярость брала, что при таком раскладе ничего не работало. Я бы сказал: «Пошло оно к пеплу, я тут все уничтожу, я себя перекрою, любой ценой, а я сделаю, как мне хочется», но в вашем светском, чтоб его, обществе говорят: «Очень жаль». А жизнь – светская стерва. Обобрать получится, переубедить – нет… Очень жаль. – Очень жаль, – эхом отозвалась я. – Однако твой сегодняшний план был скорее из серии «Пошло оно к пеплу». Мы рассмеялись. – Кстати, мне понравилось. – Из-за зелья, еще бы. – Да нет, я просто как-то не думал, что этим можно заниматься… ну… – он замялся и, небом клянусь, покраснел. – Так. Тот факт, что дерзкого и психованного преступного элемента Мокки смущали разговоры на подобные темы, привел меня в шоковое состояние. Я высоко и неверяще вскинула брови. Бакоа улыбался. Да уж. Вот это дурдом. – Расскажешь кому-то – и я тебя убью, – наконец стерев улыбку, максимально холодно сообщил он. – Вас обоих. – Ну да, естественно. Но эта угроза лучше подойдет для утра, – фыркнула я. – Сейчас я тебе не верю, извини. – Утром будет не до угроз. Чую, зелье старушки Галасы добьет нашу психику, как только выветрится. И твою, и, конечно, мою. Только аристократишка будет в относительном порядке, он, кажется, по жизни ко всему готов. Хотя взгляд у него вначале был ошарашенный… – Ты так и будешь дальше звать его аристократишкой? – Конечно. Это традиция. Могу «лисом», но это немного палевно, не находишь? – Имя предлагать бессмысленно, я поняла. А про зелье: я думала, оно уже выветрилось. – Смешно, – язвительно буркнул вор. – Джерри, тогда бы меня здесь не было. Ты почувствуешь, когда оно закончится, поверь. Я тотчас перестану быть душкой, у меня сейчас тот период, когда я и без зелья не очень… Знаешь, я всю жизнь как на долбаных качелях: то чувствую себя почти богом, удачливым и неостановимым, то утопаю в собственном ничтожестве и оттого постоянно зол. «А то я не замечала», – мысленно цокнула языком я. – В последние дни был второй вариант… – продолжал вор. – И то, что я с горя накидался психотропными зельями, буквально заставив себя воспарить, да еще и в итоге втянул вас с придурком, приведет к страшной расплате. Знаешь, это как похмелье, только в миллион раз хуже, потому что таблетки от головы не лечат душу. Чем выше я взлетаю в хорошие дни, тем ниже падаю в плохие. А конкретно сегодня, – он облизнул губы и прикрыл глаза. – Конкретно сейчас я был счастливее, чем когда-либо за последние годы. Так что не подходите ко мне еще пару суток. Оба. Себе дороже. Я буду зол на себя и неадекватен, способен на глупости. Лучше переждать. – Да уж действительно, – с чувством проговорила я. – Нам ведь совсем не надо срочно спасать чью-то жизнь, можно хоть полгода отдыхать. Или ты думаешь, что теперь ему и умереть не жалко? Острая боль промелькнула в лице вора. Он цыкнул на меня: тише. Я замерла, скосив глаза в другую сторону и прислушиваясь, но всё было так же сонно и тихо, не считая дождя. Талвани спал крепко и потрясающе безмятежно. На сердце у меня потяжелело, и тоскливое молчание затопило комнату. – По-твоему, я зря это устроил? – какое-то время спустя запальчиво спросил Бакоа. Хотя нет. Это не вызов в его голосе. Это отчаяние. Я старательно обдумала вопрос. Потом повернулась на бок, осторожно убрала прядку русых волос со лба Бакоа и заглянула ему в глаза. Привет, Мокки-без-маски. Вот ты какой. Интересно, смогу ли я смотреть на него завтра. Есть нехилый шанс, что я скорее предпочту облиться керосином и поджечь себя от столового канделябра, чем вообще оказаться в поле зрения Бакоа и Тилваса. И постояльцев соседних комнат. Мокки просит не трогать его два дня? Пф. Умоляй он меня об обратном, вот тогда бы у нас возникли проблемы. – Думаю, это было очень нужно, – сказала я. – Правда, я не уверена в некоторых нюансах, например… Он закатил глаза, и я снова поцеловала его. Осторожно. Нежно. Мокки обнял меня и ткнулся острым носом мне в шею. От него терпко пахло мускусом и перцем. Так мы наконец и уснули. 29 Все нормально? Нет Nunc ad bella trahor, et iam quis forsitan hostis Haesura in nostro tela gerit latere. «А нынче уж готовят нас к войне, И враг копье несет, каким пронзят мне сердце». Как и следовало ожидать, пробуждение было непростым. Мне снилось, что я лежу в лодке, а вокруг плещутся волны. Меня укачивало даже во сне – что уж говорить о бескомпромиссной реальности. Мои глаза открылись еще до того, как я вспомнила, чем закончился вчерашний вечер, и я моргнула, глядя на разрушения, постигшие гостиничную комнату. Мокки лежал, положив одну руку под щеку, другой вцепившись в ворсистый мягкий ковер. Костяшки его пальцев побелели, а между бровей залегла морщинка, как будто он напряженно что-то высчитывал. Идиллическая гора перьевых подушек и одеял, похоронившая под собой Талвани, высилась по другую сторону от меня. Меня затапливали противоречивые эмоции. Я мечтала задержаться в этом манящем сонном царстве, но в то же время мне хотелось убиться. А еще – немедленно вскрыть черепушку Бакоа самой острой из его отмычек и спросить, о чем, прах побери, он все-таки думал и как представляет нашу дальнейшую коммуникацию? Слышит ли Мокки тот же звон разбившегося золотого века, что и я? Или он всегда с ним жил? Или его золотой век кончился в Рамбле, как мой – в Зайверино, а Тилваса – в Нчардирке? Что тогда мы утратили сегодня? Или золотые века склонны к регенерации? Ну, в одном Бакоа был точно прав: эффект выветрившегося зелья чувствуется на всю катушку, ни с чем не спутаешь. В голове у меня гудело. Шипя, я поднялась и двинулась в сторону окна. Распахнутое ночью, сейчас оно было закрыто и плотно зашторено – кое-кто «вовремя» позаботился о приватности. Из-за уходящих в пол портьер я даже примерно не могла представить, какое сейчас время суток, и это меня откровенно фрустрировало. На полпути я натянула штаны и майку и оглянулась через плечо. Не мираж. М-да… Это полный кошмар, но я рада, что это случилось. И одновременно мне так обидно, что оно уже в прошлом. Рано или поздно это должно было произойти – или бездарно сойти на нет с учетом обстоятельств. Ведь нельзя вечно жить предчувствием и предвкушением. У возможностей тоже есть срок годности, и в этом плане… Да, мы выжали максимум из ситуации. При виде сумрачной комнаты, перьев, белеющих тут и там, и поблескивающего в темноте флакона духов, упавшего с полки, мое сердце болезненно сжималось. Всё это было до странности красиво, и мне вспомнились Патрик с Клариссой, двое из моих университетских друзей. Случившееся было бы очень в их духе. Они всегда были такими – увлекающимися: превращали свою жизнь в рассыпающееся искусство, пропитанное отвращением к повседневности, и обставляли свои миры с такой меланхоличной роскошью и восхитительным равнодушием к общепринятым нормам, что оставалось только удивляться. Драматургия в каждой реплике. Эксперименты и нетерпеливое эстетство. Подойдешь на шаг ближе, останешься в их дортуаре после заката – и всё, тебя унесет куда-то в тенистую область, имеющую мало общего с реальностью. – Главное, чтобы было интересно, – всегда говорил Патрик, любитель бархатных халатов и шолоховской поэзии. – А что большинство ругается – что ж, быть большинством как раз неинтересно. – Живи и не мешай жить другим, – поддерживала Кларисса. Я скучала по ним. По их голосам. Манерам. Шуткам. Ужасно Серьезным Спорам. Не разорви их Дерек на десятки кровавых кусков, Патрик и Кларисса аплодировали бы мне сейчас. Меня замутило, и я рывком раздвинула шторы. Судя по ослепительно-лимонадному свету, льющемуся с западной части небес, времени было никак не меньше трех пополудни. Милый садовник вовсю махал тяпкой у гостиничной клумбы, пара девушек в расшитых цветами таори сплетничала в летнем кафе, на углу улицы стояла дорогая карета – кажется, кто-то приехал за покупками вон в тот салон «Изысканных шелков и затей»… Увидев в оконном стекле свое растрепанное отражение, резко контрастирующее с миленькой пасторалькой снаружи, я тихо выругалась и на цыпочках направилась к двери. Свежий, пахнущий лимонами и печеньем коридор простирался в обе стороны. На первом этаже был слышен смех и разговоры постояльцев: в это время Фехху и Зармирка подают им чай и бобовые пирожные на тонком фарфоре. Я застыла у лестницы, думая, как быть. Являться в таком виде в обеденный зал не хотелось, но и возвращаться не вариант. Я решила прокрасться в общую ванную, гадая, смогу ли раздобыть точную копию разбившейся ночью маг-сферы, и если да, то как быстро. Я не хотела, чтобы Фехху и Зармирка пожалели о том, что по-приятельски поселили меня в лучший номер. – А мы не зря по-приятельски поселили тебя в лучший номер, да? – вдруг рассмеялись у меня за плечом, и я чуть не кувыркнулась с лестницы: услышать свои мысли со стороны всегда бывает неожиданно, особенно в такой ситуации. Зармирка в светлом платье и фартуке успела схватить меня за плечо и вернуть обратно в вертикальное положение за какую-то долю секунды. Во второй руке она держала поднос, уставленный крохотными чайными чашечками, – он даже не дрогнул от этого маневра. Вот что значит старая бойцовская школа. Пухленькая хозяйка гостиницы окинула меня оценивающим взглядом. Ее каштановые кудри были подвязаны пестрым платком. – Сейчас отнесу этот поднос дорогим гостям из Пика Волн – ваши соседи, кстати, говорят, не выспались почему-то, – и налью тебе крепкого зеленого чая. Я хочу все знать.