Слявкойли… Сэр Айтеш вспомнил, как несколько лет назад отправлял новобранца Тилваса Талвани на остров Нчардирк за этой птичкой. Но юноша тогда провалил миссию, не сумев поймать птицу и разбив артефакт. Ему стерли память и, кажется, перестарались: после этого Тилвас Талвани легонько поехал кукухой – стал совершенно невыносимой бестолочью, эдаким хитрым лисом… Стоп. Сэр Айтеш замер. Что, если Тилвас не разбил амулет, а каким-то образом подселил в себя пэйярту? Белого Лиса как раз уже нигде не видели несколько лет. Птичка слявкойли тогда увидела это. Донесла горфусу, тоскующему в призрачной тюрьме, и… Тогда горфус взбесился. Если уж его главный враг, пэйярту, вселился в человека, то горфус тоже должен познать человеческую юдоль. Чтобы стать победителем, чтобы никакая пушистая дрянь не смогла его обойти. И чтобы воспользоваться всеми теми возможностями, которые дает плоть для раскрытия самых страшных пороков его бессмертной души… Надо просто дождаться, пока кто-нибудь, у кого есть дар, не проведет любой ритуал вызова. И тогда откликнуться. Айтеш содрогнулся, подумав об этом, и – чего не случалось с ним никогда прежде – коснулся лба в молитвенном жесте. Если горфус живет в сенаторе, нам всем конец. Сэр Айтеш написал сенатору Лорчу, что вновь пришлет к нему Пэрри, чтобы тот провел профилактические обследования. Но вместо этого Айтеш воспользовался обрядом Примерки Чужого Лица и сам под личиной заклинателя явился в зимнее поместье сенатора – замок на утесе одного из далеких восточных островов. У них вышел очень занимательный диалог… Душевная беседа нанимателя и подчиненного, которому в последнее время ставилась одна-единственная главная цель: – Найти. Гребаного. Пэйярту, – прошипел Лорч, сбрасывая со стола горы бумаг. – Это что, так сложно с учетом того, что у него на груди болтается сраный амулет? – Я все сделаю, господин Лорч, – ошарашенно отвечал Айтеш под видом заклинателя. А на обратном пути из замка он «заблудился». И попал в подвалы. И пропавшие рёххи как-то удивительно удачно нашлись… «Рёххов ведь нельзя полноценно убить, да? Развеивание не приносит им боли, – тоскливо думал сэр Айтеш, стоя перед пыточным подземельем, слыша плач своих пациентов. – Зато можно бесконечно пытать, пока они в человеческих телах. Наслаждаться той властью, какой никогда не было у одного рёхха над другим, неважно, неподражаемый он, характерный или робкий. Гурхов садист. Бешеное животное. Боги, как я мог допустить это? И как мне от него избавиться?» И в этот момент кто-то шагнул к сэру Айтешу сзади и обхватил голову стальной хваткой. – Ты просчитался, старик. Пэрри не зовет меня «господином Лорчем». Я – Хозяин, – шепнул сенатор перед тем, как переломить ученому шею. * * * Долгое время после рассказа Галасы Дарети мы сидели в молчании. Думаю, каждого из нас устрашала мысль о том, что случилось. И что случается – прямо сейчас с теми рёххами. И случится – с нами, с городом, с миром. – Я не могла увидеть дальше, – тихо сказала целительница, – потому что жизнь сэра Айтеша оборвалась там. Но я полагаю, что сенатор Лорч выставил его смерть несчастным случаем. Вернул тело Айтеша и все его вещи в Орден. А потом сам забрал из Ордена все, что могло пригодиться для его… игр. И остальное бросил в запустении. Тилвас полулежал в кресле, вытянув к камину свои бесконечно длинные ноги в закатанных до колена брюках. Мы все были мокрые после дождя, сопровождавшего наш побег из резиденции Ордена, и сейчас, во время рассказа Галасы, потихоньку разоблачались под уютный треск огня в камине. И пили. Кто-то чай. Кто-то не чай. Талвани пошевелил пальцами на голых ступнях и рассеянно зачесал волосы назад ото лба. – Что ж… Давайте думать, как мы можем разобраться с сенатором Лорчем. – Его же методом, нет? Пыточная камера и вечное заключение? – мрачно предложил Мокки, перевязанный бинтом и раскинувшийся на кушетке так, что Галасе оставалось место на самом краешке. И мы стали думать. Еще. И еще. Иногда безуспешно пытаясь отвлечься на беседы или игру в карты – просто чтобы головы не взорвались. За витражными окнами зажегся рассвет, а потом потух, переродившись в серо-комковатый весенний день без особых примет. Галаса дважды ходила на кухню, возвращаясь оттуда сначала с вяленым оленьим мясом, кумкватом и орехами, а потом – с пирожными из рисового теста и бобов. В бывшем убежище Скользких было немало припасов, и все они строго продолжали тематику старых островных традиций, что выглядело органичным, но неожиданным в целом. Впрочем, учитывая, что хранителем убежища являлся Жан, а он всегда был затейником с острым чувством прекрасного, стилистика дома уже не казалась такой уж удивительной. Мокки так впечатлился добычей целительницы, что даже подвинулся на кушетке: теперь они с Галасой делили ее более или менее пополам. Тилвас так и лежал на второй, только теперь окружив себя безумным количеством бумаг, в которые записывал все наши идеи и расчеты. Я предпочитала оставаться на циновке поближе к камину. В конце концов у меня затекло все, что могло затечь. Мозг не варил. Когда Галаса пошла на кухню третий раз – на сей раз за бодрящим зеленым чаем, чтобы дать нам еще немного энергии, – я присоединилась к ней. Целительница была какая-то нервная. Точнее… Мы все нервничали, безусловно. Но за пять лет жизни во лжи я научилась видеть, когда кто-то другой что-то скрывает. И сейчас таким человеком была Дарети. – Галаса, вы о чем-то умалчиваете, – в лоб, хоть и тихо, сказала я, и она тяжело сглотнула. – Вы видели что-то еще, о чем не сказали нам? Рука целительницы дрогнула, пока она наливала чай в маленькие чашечки-наперстки. Поколебавшись, она посмотрела прямо на меня и сказала: – Нет. Я ничего не видела, Джеремия. Конечно, она врала. – Вы не имеете права скрывать от нас… – строго начала я, но целительница вдруг резко шикнула: – Хватит, Джеремия! Замолчите же! – что определенно было несвойственно ее мягкому характеру. Замерев от удивления, я смотрела, как Галаса подхватывает поднос с крохотными чайными чашечками и возвращается в гостиную. Впрочем, пробуждающий напиток определенно запоздал. Тилвас уже отключился, как был, в кресле, закинув голову назад. Мокки свернулся на кушетке в неожиданно уютный крендель. Мы не стали их будить: план действий на ближайшие дни был уже более или менее составлен, и сейчас скорее нужно было набираться сил, которые мы слишком долго брали взаймы у самих себя, чем проводить еще несколько часов за мозговым штурмом на грани шизофрении. Тем более нас с Талвани через пару дней ждет ритуал подселения. Мне определенно нужно было полноценно ожить к этому моменту. – Займешь спальню? – предложила мне Галаса. – Она ваша, – покачала головой я. 36 Ритуал Omnia vincit amor, et nos cedamus amori. «Все побеждает любовь, давайте и мы покоримся любви». Я с надеждой затаила дыхание и рывком распахнула последний из кухонных ящиков. На мгновение мне показалось, что мои поиски наконец-то увенчались успехом, но… Разочарованный стон вырвался из моей груди при виде скучного наполнения. Рис, маринованные овощи, водоросли, имбирь, черствые паровые булочки, снова рис. Да что ж такое-то. Впрочем, я не оставляла парадоксальной надежды. Закрыла ящик и открыла вновь. Ну вдруг что-то изменится. Содержимое, увы, осталось прежним и совершенно не прельщало. – Матерь всеблагая, Джерри, что ты здесь устроила?! – раздался сзади удивленный вздох Тилваса. Я цокнула языком, оборачиваясь. Кухню заливал закатный свет из круглого окна. В его оранжевом сиянии сонный и взъерошенный Тилвас был похож на апельсиновый леденец. Я неловко пригладила волосы, обозревая учиненный мной бардак, и голым большим пальцем одной ноги зацепила за палец другой. – Я хотела хлопья на завтрак. Удивительно, как угрюмо прозвучал мой голос. Тилвас едва ли не поперхнулся. – Хлопья, – сказал он. – Хлопья, – подтвердила я. – Мы больше месяца не были в столице. На днях мы, возможно, умрем. Хотя нет, погоди, есть шанс, что ты и я и вовсе откинемся прямо сегодня. Я хочу, гурх бы его побрал, нормально поесть напоследок!.. Я вновь рефлекторно открыла ящик – и с досадой его захлопнула. Тилвас широко зевнул и сел на пол, выложенный лимонно-серыми мраморными плитами. – Волнуешься перед ритуалом? – спросил он без тени насмешки. – Да. – Я схожу и куплю тебе хлопья. – Не надо. Я поморщилась, недовольная собственными капризами. Потом налила вчерашний чай в две кружки, подхватила другую еду – не такую приятную, но тоже подходящую для внеурочного завтрака, так и быть, – и пошла обратно в гостиную.