Тишина в разгромленном магазине стояла такая, что каждый шаг Лайта звучал, как выстрел. Здесь можно было найти что угодно, но только не то, что нужно. Лайт заблудился среди курганов опрокинутой мебели и липких озер краски. Судя по отпечаткам ног, буквально пару часов назад здесь было людно. «Может, ключ у них? – мысль выскользнула на улицу вдогонку следам, но Лайт не спешил за ними. – Мириам, радость моя, подскажи. Сейчас тот самый случай, когда я обменял бы сотню бесценных, но непонятных видений на одно – конкретное». По опрокинутой гладильной доске, потешно задирая негнущиеся ноги, промаршировали двое пластмассовых солдат. Один имел белые усы и нес на вытянутых руках ружье, похожее на рыбу с прикладом. Другой, ободранный, установил между ними забор из печенья. Лайт, затаив дыхание, следил за их пантомимой. Первый дернул ружьем. Приказал что-то. Второй ткнул рукой в сторону Лайта. С его стороны на доску вскарабкались еще двое. У Лайта перехватило дыхание. Напротив совершенно одинаковых фигурок солдат – он готов был поклясться, что узнал их – стояла безумная крючкозубая парочка. Усатый спрятался за печеньем. Ободранный нырнул с доски. Ненормальные разделились, девица двинулась за беглецом, ее муж занялся ружьем. Печенье разлетелось в крошку. Фигурки попадали на пол, на гладильную доску величаво, как правитель на трон, взошел игрушечный бульдозер. Давешний оборванец сидел в кабине и дергал за рычаги. Он подогнал машину к самому краю и выпрыгнул из нее. Его рука выронила ключ на веревочке, она зацепилась за гвоздь в стене, и ключ повис, дразня отраженными бликами. К величайшей жалости Лайта, он не был даже копией. Безделица. Игрушка. – Бульдозер, – отвесил губу Лайт. Он не верил в подобные совпадения. «Save them!» – мелькнул росчерк по зеркалу, и Лайт узнал почерк любимой. Невозможно спутать эти архаичные завитки у h или m. Мириам писала, словно летела. – Кого спасти? Солдатиков? Выживших? – Лайт раз за разом прокручивал в голове игрушечную битву. – Клюююююююююч! – металлическим стоном донеслось с улицы. В голосе Шейлы слышалось подлинное мучение. Кукла рассыпалась на части. Вмешательство Лайта стало временным облегчением, но не спасением. – Спешииииии! Лайт прикрыл глаза ладонью и попытался сосредоточиться, вспомнить, как выглядел магазин до знакомства с грабителями. Здесь стреляли? Он отказывался разбираться, кровь разбрызгана по полу или похожая на нее краска. На его долю хватило насилия. Лайт заходил к Мо пару раз. Брал большую рулетку для разметки земельных участков, интересовался лаком, хотел замазать сколы на антикварной мебели, чтобы не сразу бросались в глаза. Старик никогда не покидал прилавка. Если требовалось что-то подсказать, орал на весь магазин и ругался последними словами, когда покупатели не могли разобраться сами, где стоит нужный товар. Также Мо не стеснялся попросить вывернуть карманы, если подозревал, что у него что-то умыкнули. Однажды Лайт видел, как он достал ружье и грозил им, но поверить, что Мо способен спустить курок? Ну уж нет. Дыры в стенах и потолке говорили обратное. – Белые усы, – расшифровал Лайт и перелез через баррикаду обрушившихся полок. Нужно расставить героев драмы по местам и пройти их маршрутом. Стойку забрызгали коричневые пятна. Лайт принюхался. Бренди. Похоже на Мо. Лайт не помнил, носил тот усы или нет. Под прилавком высилась груда барахла, найти в этом помойном Эльдорадо ключ казалось нереальным. – Печенье, – Лайт провел ладонью по рифленому дереву прилавка, и реальность замкнула сцену, которую вытанцовывали перед ним игрушки. Мо стоял за прилавком. Тот, второй – напротив. Старик навел на него ствол, парень прыгнул. Лайт вернулся в торговый зал, встал на четвереньки и пополз по остывающему следу, который рисовало его воображение. Здесь парень упал, из его карманов посыпалась мелочь, обломки проволоки, куски ваты и обрывки линолеума – ничего не напоминает, Лайт?! – Он неуклюже повторил кувырок по полу, затем, не вставая, рванул вперед – к дальней стене магазина. Ключ мог отлететь куда-то сюда. Приоткрытая дверь подсобки походила на дыру в портьере. Намекала. Темнота смердела проблемами. – Открою. Увижу, что ключа нет. Закрою. Уйду, – пообещал себе Лайт. Четкий план, твердое слово успокаивали и помогали рукам не трястись. Он поднялся с пола и взялся за дверную ручку. Сомнения раздирали живот. – Не стоит этого делать, ей-богу, – прошептал Лайт, морщась не от предчувствий – он знал, в комнате за дверью случилось настоящее дерьмо, с улицы неслись жалобные звуки, Лайт старался не вслушиваться, он никак не мог открыть дверь, раскачивался и бормотал: – Ты уже спас ее. Пусть теперь сама. В самом деле, не надо! – Все это время рука продолжала поворачивать ручку, хотя дверь была открыта, стоило слегка потянуть ее на себя, но упрямая интуиция выла хором со всей стаей – шестым-седьмым-и-десятым чувством. – Да не может там быть ничего ужасного! – рявкнул на свой внутренний зоопарк Лайт и шарахнул дверью о стену. Свет пролился в комнату, пачкая все вокруг тенями. Отдельно задержался на паре голых девичьих ног, торчавших из-под опрокинутых пластиковых бочек. Лайт отпрянул и едва не кончился сам – в спину ему уперлось что-то кривое и твердое. – А! Ты чего! А?! – сдавленно завопил он. Шейла смотрела мимо. Ее рот беспрерывно шуршал картоном, точно она жевала и не могла остановиться. Горло Лайта пережало трахею, тело дрожало, как желе. Кукла отодвинула Лайта в сторону и вцепилась в лодыжки мертвой. Выволокла в торговый зал, не обращая на Лайта никакого внимания, уселась трупу на грудь и принялась тереться о мертвое лицо своей маской. Шея убитой была чудовищно разворочена. У Лайта отнялись ноги, и он рухнул, где стоял. Кукла священнодействовала. Поднимала умершей веки, совала обломки своих пальцев в ее маленькие ушные раковины, наматывала пук волос себе на липкую ладонь, вырывала их и пыталась жевать. Труп не отзывался. – Старая! – горевала Шейла. – Пусти! Пусти же! Не хочу! Не хочу так! Лайт мотал головой. Любые клятвы рассыпались в прах перед лицом такого партнерства. «Прости, любимая!» – С похожей решимостью рвут брачный контракт и сбегают за границу, оставив без цента в пустой квартире с отключенным светом. Лайт включил заднюю. Ему было не впервой. Незаметно, как клок шерсти, несомый ветром, Лайт отполз в сторону выхода и постарался не слишком сильно хрустеть мусором. Плевать он хотел на полицейские ленты, впоровшись в самый центр расставленной паутины. Лайт сбегал. Осень бросалась ему под ноги, норовила задержать ямами на асфальте, обломанными ветвями, скользкими лужами и восставшим канализационным люком. Лайт был ловок, как никогда, он упреждал любую ловушку, скользил, подпрыгивал и уворачивался. Накатил азарт, такой неуместный, но горячий. Скрываться, бежать, прятаться оказалось так здорово. Лайт должен пропасть. Иначе он сгорит заживо. Разум уже отказывался понимать происходящее. Бежать. Бежать! Лайт обогнул магазинчик Мо. Где-то здесь был овраг. Отличное место, чтобы затеряться. Сбить со следа. Лайт замешкался, влево или вправо, прямо перед ним качались голые деревья, отбрасывали жуткие тени от света единственного фонаря. Листва облетела, овраг шелестел армией из сотни костлявых призраков. Вот он, овраг, но как туда спуститься, чтобы не переломать ноги? Ищи. Скорей! Вот. Нашел! Под ноги удачно подвернулись ступени, густо заросшие желтой травой. Лайт кубарем скатился по старой лестнице, едва не подвернув ногу. Прямо за лестницей начиналось царство травы, серое ее воинство, разбитое первыми заморозками, поднималось Лайту до пояса, едва заметная в нем тропинка разбегалась, уходя по сторонам. Лайт прищурился: можно было спуститься еще ниже, окончательно затеряться в сумраке. «Решат, что ушел поверху», – пыхтел Лайт, сползая по склону. Гладкие подошвы туфель отчаянно скользили, приходилось страховаться рукой. В какой-то момент спуск показался достаточно пологим, Лайт отлепился от мокрой глины и тут же полетел кубарем. Ему удалось подобраться, лишь раз земля больно двинула по спине, и тут же лапы древесных скелетов вцепились в тело, раздирая плащ и брюки. С минуту Лайт лежал, оглушенный падением. Овраг дышал сыростью и запахом гниющих растений. Спина промокла насквозь. Одна туфля слетела и потерялась. Лайт привстал и понял, что запутался плащом в ветвях. К черту плащ! – Недалеко свалил, – напомнил себе Лайт. Босая нога быстро замерзала, обутая хлюпала жидкой грязью. В темноте оглушительно запиликал мобильник. Лайт схватился за карман и вспомнил, что оставил свой дома. Сигнал не унимался. Лайт силился разглядеть, откуда идет звук, и когда нашел, безумно пожалел об этом. Из кустов торчали мужские ноги. Второй раз за день Лайт обнаружил тело. «Это не твоя проблема! – орал разум и хлестал по щекам. – Брось! Билет на поезд – вот твоя цель! Прекрати!» Но он не мог. Сила, сродни той, что привела Лайта в дом с заколоченными окнами, страсть, ради которой он скрипел ступенями на второй этаж, сострадание, заставившее бинтовать рассыпавшуюся куклу, проснулась в нем и сейчас. Забыв про порезы и холод, Лайт выпутался из кустов и подполз к телу. Оно лежало, уткнувшись лицом в грязь. У Лайта не было фонарика, чтобы толком его рассмотреть, но с виду с человеком все было в порядке. «Он мертв, – у Лайта не было и тени сомнений. – Не трогай. Беги!» Лайт глубоко затянулся холодным воздухом и взял труп за ноги. Мертвец застрял неглубоко. Кусты отдали его с некоторой брезгливостью. «На свеженькое потянуло», – бредил Лайт. Враги стояли вокруг них. Враги качали ветвями. Враги проклинали его своим скрипом. Даже природа против агента по недвижимости Лайта Филлсона. Naturetraitor. «С тобой тоже поквитаюсь!» – пообещал Лайт и перевернул тело на спину. Совсем мальчишка. Глаза безмятежны, горло вырвано. Из раны вывалился жук и скрылся в траве. – Кто с тобой так?.. – охнул Лайт и сам подавился ответом. Рот парня поставили на замок. Три рыболовных крючка скрепляли губы, намекали: «Рыба – знай свое место!» Из уголка рта наружу торчал плетеный хвостик. Лайт приблизил лицо почти вплотную, чтобы рассмотреть получше. Веревочка. – Ключ! Крючки сидели туго. Губы не давали распечатать рот. Лайт вымазал руки тяжелой сургучной кровью. Стоило раздвинуть челюсти, как конец веревки нырнул вглубь. – Дьявол! – взбесился Лайт. Придется лезть в рот к трупу. Лайт бессильно сжимал кулаки. Ветер стучал над обрывом почтовым ящиком. Лайт присел над телом, раздувая ноздри в беспомощной ярости. «Благодарение Господу, что тело еще не пахнет!» – Кожа ощутила холодную влажность языка, костяшки пальцев коснулись верхних зубов. Парень открыл глаза. Лайт отпрыгнул на несколько футов. Не удержался на ногах, полз на заднице, закапываясь пятками в грязь, ни на секунду не прекращая орать. Парень бился на земле, пытался заткнуть руками развороченное горло. Кровь хлестала фонтаном. Несчастный силился что-то сказать, но выходил лишь харкающий клекот. Лайт опомнился и ринулся на помощь. Мальчишку еще можно спасти! Лайт оторвал подол рубашки, прижал к ране, жажда жизни билась сквозь пальцы затухающими всплесками. Глаза парня помутнели и закатились. Рука, сжимавшая горло, сползла на грудь. Щеки Лайта обжигали слезы. Никого на свете он не жалел больше, чем этого мальчишку. Собственная жизнь казалась менее ценной, чем шанс, секундная прихоть Судьбы, не позволившая ему спасти парнишку. Лайт отшвырнул тряпку, горячую от крови. Пальцы мальчишки, так яростно боровшиеся за жизнь, сжимали тонкую веревку. Плетеный хвостик. Лайт разжал хватку, еще не окоченевшие, почти живые пальцы легко отдали добычу. Лайт не верил собственным глазам. Ладонь хранила ключ. Необычной формы железку, по виду непригодную для открывания замков. – Все ради этого?! – завопил Лайт, потрясая ключом, готовый зашвырнуть его в глубь кустов, если не получит немедленного ответа. На краю оврага стояла кукла. Свет фонаря падал прямо на нее, выделяя неуклюжий силуэт на фоне пасмурной ночи. Кукла кивнула, точно благодарила. Тоска обезглавила волю Лайта. Такое с ним уже случалось. Да что там, ровно так он и жил. Похмелье, тяжелое, как свинец, придавило Лайта к земле. Никакой свободы! Бегство, азарт, пьянящее чувство вседозволенности – Лайт вел себя, как волк, уходящий от загонщиков, они гремели в колотушки, и он бежал точно под прицелы охотников. – Мириам! – заорал Лайт Филлсон. – Хватит со мной так! – И где-то далеко, в доме на холме призрак мисс Дутль отшатнулся от разбитого окна, она схватилась за лицо, точно получила яростную пощечину. – Я больше не буду, милый, – пролепетала Мириам Дутль и впервые не сумела найти себе оправданий. Лайт перестал верить стечению обстоятельств. Происходящее вела четкая закономерность. Он – рыба на крючке. Максимум, на что он способен, вырваться из рук рыбака, который снял его с крючка, и нырнуть обратно в воду. Сейчас его ведут, скоро будут подсекать, а пока – делай вид, что веришь, будто свободен. Верить ногами – Мамаша притащила нас в корзине с бельем, – шепотом делился Мак-Брайт, и горячая слюна капала Ньютону за шиворот. – Троих скулящих щенков. Папаша избил бы ее до полусмерти, а нас бросил на корм свиньям, но в тот вечер удача улыбнулась мне и братьям, у отца гостила его мать – Дебора Мак-Брайт. Старуха вышла на крыльцо, услышав наши вопли, и не позволила тронуть свое галдящее потомство. Она же выкормила нас и поставила на ноги. За дверями салуна в плену музыки и разврата колыхался табачный дым. Рэндж смотрел на окна второго этажа, но только одно горело тусклым гостеприимством. Свеча на подоконнике ждала своего принца. – Грю вырос зазнайкой. Мне всегда хотелось выбить ему зубы. Смотреть, как он будет харкать кровью и молить о пощаде. Бабуля считала меня слишком грубым, я называю это честностью – никогда не боюсь сказать человеку, что хочу его убить. Вот и ее решил не разубеждать. В день, когда пришла пора делить наследство, только мне хватило сил задушить паучиху. Ночь покрывала Мак-Брайта. Его люди рассыпались по улице перед домом, двое спрятались в тени дилижанса, Бойл исчез в переулке, наверное, совершал обходной маневр. Макабра замотали в бухту троса, наружу торчали только брови и нос, и бросили в сундук. Рэндж стоял перед дверью салуна, неуместный щегол, одетый в свежий сюртук цвета темно-синих чернил. Мак-Брайт лихо сбил ему котелок на правое ухо. «Сэр, да, сэр». Руки и лицо вымыты до блеска, сапоги парадно сияют. Дерзкий, бросающийся в глаза карнавал.