Она показывает пальцем местечко невдалеке от моря, на новой красной линии. – Десять дней назад здесь рухнул в море домишко времен Второй мировой, – говорит она. Она тычет в другую половину карты, подальше от берега. – Здесь построили новый забор, – говорит она. – Взгляни. Она тычет в слово «общинная» во фразе «общинная земля». Видимо, на участке земли недалеко от деревни возвели трехметровый забор с колючим ленточным заграждением наверху. На столбах вдоль всей протяженности – камеры слежения. Он огораживает кусок земли, где нет ничего, кроме дрока, песчаных низин, пучков высокой травы, одиноких деревьев, куп диких цветов. – Сходи посмотри на него, – говорит мама. – Ты должна что-то с этим сделать. – Что я могу с этим сделать? – спрашивает Элизавет. – Я преподаю историю искусств. Мама качает головой. – Поймешь, что надо делать, – говорит она. – Ты молодая. Давай. Пойдем вместе. Они идут по дороге с односторонним движением. По обе ее стороны растет высокая трава. – Не верится, что он еще жив, твой мистер Глюк, – говорит мама. – Так говорят почти все в «Молтингсе», – говорит Элизавет. – Он уже тогда был таким старым, – говорит мама. – Ему, наверно, больше ста лет. Наверняка. В 90-х ему уже стукнуло восемьдесят. Помнишь, он ходил по улице, весь сгорбленный от старости. – Этого я совсем не помню, – говорит Элизавет. – Как будто нес на спине бремя всего мира, – говорит мама. – Ты всегда говорила, что он похож на танцора, – говорит Элизавет. – Старого танцора, – говорит мама. – Он был весь согнутый. – Ты говорила, он гибкий, – говорит Элизавет. Потом она говорит: – Господи. Груда сетки-рабицы пересекает путь, которым Элизавет проходила несколько раз, с тех пор как мама переселилась сюда, и преграждает дорогу, насколько хватает глаз, куда бы она ни повернула голову. Мама садится на взрыхленный грунт возле забора. – Устала, – говорит она. – Тут же всего две мили, – говорит Элизавет. – Я не об этом, – говорит она. – Я устала от новостей. Устала о того, как они муссируют одно и отвлекают внимание от другого – того, что поистине ужасно. Я устала от сарказма. Устала от злобы. Устала от подлости. Устала от корыстолюбия. Устала от того, что мы даже не пытаемся положить этому конец. Устала от того, что мы это поощряем. Устала от насилия, которое совершается, и от насилия, которое только на подходе, приближается, пока еще не совершилось. Устала от лжецов. Устала от оправданных лжецов. Устала от того, как лжецы этому потворствовали. Устала гадать о том, сделали они это по глупости или же намеренно. Устала от лживых правительств. Устала от людей, которым уже все равно, лгут им или нет. Устала от того, что меня заставляют испытывать этот страх. Устала от агрессии. Устала от трусистости. – По-моему, нет такого слова, – говорит Элизавет. – Я устала от того, что не знаю правильных слов, – говорит мама. Элизавет думает о кирпичах старого разрушенного домишка под водой, о том, как из их пор вырываются пузырьки воздуха, когда их накрывает прилив. «Я кирпич под водой», – думает она. Почувствовав, что дочь отвлеклась, мама откидывается на забор. Элизавет, уже уставшая от мамы (хотя провела с ней всего полтора часа), тычет пальцем в маленькие зажимы, расположенные в разных местах на проволоке. – Осторожно, – говорит она. – Кажется, она под напряжением. По всей стране царили горе и радость. По всей стране случившееся хлестало вокруг, словно электрический провод под напряжением, сорванный с опоры в грозу и хлещущий в воздухе по деревьям, крышам, машинам. По всей стране люди чувствовали, что это неправильно. По всей стране люди чувствовали, что это правильно. По всей стране люди чувствовали, что они на самом деле проиграли. По всей стране люди чувствовали, что они на самом деле выиграли. По всей стране люди чувствовали, что они поступили правильно, а другие – неправильно. По всей стране люди искали в гугле: «Что такое ЕС?» По всей стране люди искали в гугле: «Переезд в Шотландию». По всей стране люди искали в гугле: «Заявление об оформлении ирландского паспорта». По всей стране люди называли друг друга мудаками. По всей стране люди чувствовали себя в опасности. По всей стране люди катались со смеху. По всей стране люди чувствовали, что получили легальный статус. По всей стране люди чувствовали себя ограбленными и испытывали шок. По всей стране люди чувствовали себя праведными. По всей стране людей тошнило. По всей стране люди чувствовали бремя истории на плечах. По всей стране люди чувствовали, что история ничего не значила. По всей стране люди чувствовали, что их не принимали в расчет. По всей стране люди возлагали на это свои надежды. По всей стране люди размахивали флагами под дождем. По всей стране люди рисовали граффити со свастикой. По всей стране люди угрожали другим людям. По всем стране люди приказывали людям убираться. По всей стране медиа сходили с ума. По всей стране политики лгали. По всей стране политики размежевывались. По всей стране политики испарялись. По всей стране испарялись обещания. По всей стране испарялись деньги. По всей стране делами заправляли социальные сети. По всей стране дела складывались скверно. По всей стране никто об этом не говорил. По всей стране никто не говорил ни о чем другом. По всей стране разливалась расистская желчь. По всей стране люди говорили, дело не в том, что им не нравились иммигранты. По всей стране люди говорили, что все дело в контролировании. По всей стране все изменилось в одночасье. По всей стране имущие и неимущие остались такими же. По всей стране привычный крошечный процент людей выкачивал деньги из привычного огромного процента людей. По всей стране – деньги деньги деньги деньги. По всей стране – нет денег нет денег нет денег нет денег. По всей стране страна раскололась на части. По всей стране страны плыли по течению. По всей стране страна разделилась: тут забор, там стена, тут прочерчена линия, там перечеркнута линия, линия, которую нельзя пересекать здесь, линия, которую лучше не пересекать там, красивая линия здесь, танец в линию там, линия, о которой ты даже не знаешь, проходит здесь, линия, которую ты не можешь себе позволить, там, целая новая линия огня, линия фронта, конец линии/строки, здесь/там. Это было в понедельник, обычным теплым днем в конце сентября 2015 года, в Ницце, на юге Франции. Люди вышли на улицу и уставились на фасад Дворца префектуры, вдоль которого быстро спустился длинный красный флаг со свастикой, закрывший собой балконы. Кто-то взвизгнул. В толпе закричали и стали тыкать пальцами. Но это просто экранизировали мемуары, используя дворец для воссоздания отеля «Эксельсиор», где размещались контора и квартира офицера СС Алоиса Бруннера, после того как итальянцы сдались союзникам, а к власти пришла гестапо. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.