Предисловие автора Для тех, кому эту книгу пришлось ждать год, я подготовил краткие заметки к третьей части, чтобы освежить ваши воспоминания и не заставлять для этого персонажей неловко рассказывать друг другу то, что они уже и так знают. Здесь я привожу лишь то, что существенно для дальнейшей истории. 1. У Ялана Кендета, внука Красной Королевы, желаний немного. Он хочет вернуться в столицу своей бабушки и жить в богатстве и в безопасности. А ещё он хотел бы помыкать своими старшими братьями, Мартусом и Дарином. 2. Жизнь в последнее время стала несколько более сложной. Ялан всё ещё питает страсть к свой прежней возлюбленной, Лизе де Вир, но она теперь замужем за его лучшим другом. К тому же на нём до сих пор висит внушительный долг перед воротилой преступного мира, Мэресом Аллусом, а ещё его разыскивают за мошенничество крупнейшие банки Флоренции. Плюс, он поклялся отомстить Эдрису Дину, человеку, который убил его мать и сестру. Сестра тогда была в утробе матери, и некромантский меч Эдриса (который теперь у Ялана), запер её в Аду, и теперь она готова вернуться в качестве нерождённой, чтобы служить Мёртвому Королю. У сестры Ялана был потенциал стать могущественной колдуньей, и из неё получится очень опасный нерождённый – чтобы такой сильный нерождённый мог вернуться в мир живых, требуется смерть близкого члена семьи. 3. Ялан совершил путешествие с ледяного севера в жаркие холмы Флоренции. Свой поход он начал с норсийцами Снорри и Туттугу из народа Ундорет, а затем в пути встретился с норсийской ведьмой по имени Кара, и с Хеннаном – мальчиком из Ошима. 4. Ялан и Снорри были связаны с духами тьмы и света – с Аслауг и Баракелем соответственно. Во время путешествия их узы разорвались. 5. У Ялана есть ключ Локи – артефакт, способный открыть любую дверь. Он нужен многим людям, и не в последнюю очередь Мёртвому Королю, который с его помощью может выбраться из Ада. 6. В этой книге я использую названия "Ад" и "Хель" для описания посмертной жизни, где путешествуют герои. Хель – так это место называют норсийцы. Ад – так его называют в христианском мире. 7. Туттугу умер в умбертидской тюрьме – там его пытал и убил Эдрис Дин. 8. В последний раз мы видели Ялана, Снорри, Кару и Хеннана в недрах соляной шахты, где обитал маг дверей, Келем. 9. Аслауг утащила Келема в мир тьмы. 10. Снорри прошёл через дверь в Хель, чтобы спасти свою семью. Ялан сказал, что пойдёт с ним, и отдал Каре ключ Локи, чтобы тот не попал в руки Мёртвого Короля. Но нервы Ялана сдали, и он не пошёл за Снорри. Тогда он украл ключ у Кары, а спустя мгновение кто-то открыл дверь со стороны Хель и протащил его туда. 11. Бабушка Ялана, Алиса Кендет, Красная Королева, много лет сражается в тайной войне с Синей Госпожой и её союзниками. Рука Синей Госпожи направляет Мёртвого Короля, а некромант Эдрис Дин – один из её агентов. 12. Красной Королеве помогают старшие брат с сестрой: Молчаливая Сестра, которая видит будущее, но никогда не говорит, и её искалеченный брат Гариус, который управляет своей торговой империей. 13. Война Красной Королевы ведётся из-за изменения, которое тысячу лет назад Зодчие сделали с реальностью – это изменение привнесло в мир магию незадолго до того, как предыдущее общество (наше, примерно через пятьдесят лет) было уничтожено в ядерной войне. 14. Изменение, которое сделали Зодчие, ускоряется по мере того, как люди всё больше используют магию – что, в свою очередь, позволяет использовать ещё больше магии. Этот опасный цикл разрушает реальность и ведёт к концу всего. 15. Красная Королева верит, что катастрофу можно предотвратить – или по крайней мере она должна попытаться. Синяя Госпожа хочет ускорить процесс, веря, что она и немногочисленные избранные смогут выжить и стать богами в том, что последует. 16. Доктор Тэпрут кажется управляющим цирка, но Ялан видел его в воспоминаниях бабушки шестьдесят лет назад – тогда он был начальником безопасности её деда, и с виду был почти того же возраста, что и сейчас… 17. Ошимское Колесо – это район на севере, где реальность ломается, и любой ужас из человеческого воображения может обрести форму. По данным Кары, в его центре расположена огромная машина Зодчих, таинственные механизмы скрыты в круглом тоннеле под землёй длиной во много миль. Пока неясно, какую именно роль оно играет в приближающейся катастрофе… ПРОЛОГ В глубине пустыни, посреди дюн, что выше любого минарета, люди кажутся крошечными, меньше муравьёв. Там палит солнце, шепчет ветер, и всё движется – так медленно, что и глаз не заметит, но оттого не менее верно. Пророк сказал, что песок ни добр, ни жесток, но, когда ты в печи Саха?ра, сложно не думать, что песок тебя ненавидит. Спина Тахнуна болела, а пересохший язык царапал нёбо. Он ехал, сгорбившись, покачиваясь в такт шагам верблюда, и, несмотря на тонкую ткань шеша, щурился от яркого света. Он не обращал внимания на неудобства. Спина, жажда, натирающее седло – всё это не имело значения. Важно было лишь то, что караван позади полагался на зрение Тахнуна. Если Аллах, да святится трижды его имя, одарит Тахнуна ясным зрением, тогда его предназначение будет исполнено. Так что Тахнун проезжал раскалённую милю за раскалённой милей, осматривая окрестности и созерцая прорву песка, громадную песчаную пустоту. Позади него, среди дюн, где уже сгущались тени наступающего вечера, змеёй вился караван. Вдоль каравана по склонам ехали товарищи Тахнуна, ха'тари, которые бдительно осматривали округу и охраняли мягких аль Эффем с их оскудевшей верой. Только ха'тари придерживались заповедей и по духу и по букве. В пустыне лишь такое жёсткое соблюдение обычаев позволяет человеку оставаться в живых. Другие люди могли и не умереть, пройдя по пустыне, но только ха'тари жили в Саха?ре, и от смерти их всегда отделял всего один пересохший колодец. Во всём они ступали по тонкой грани. Чистые. Избранные Аллахом. Танхун направил своего верблюда вверх по склону. Аль Эффем иногда давали имена своим животным. Ещё одна слабость племён, рождённых не в пустыне. К тому же они каждый день скупились на вторую и четвёртую молитву, не отдавая Аллаху всего, что ему причиталось. Налетел жаркий сухой ветер, с тихим шелестом сметая песок с фигурного гребня дюны. Добравшись до вершины, Танхун уставился вниз на очередную безжизненную долину, отутюженную солнцем. Он покачал головой, возвращаясь мыслями к каравану. Глянул назад, в сторону изгиба кромки следующей дюны, за которой его подопечные с трудом продвигались по проложенному Тахнуном пути. Конкретно эти аль Эффем пребывали на его попечении уже двадцать дней. Ещё два, и он доставит их в город. Надо вытерпеть ещё два дня, и шейх со своей семьёй перестанут оскорблять его своими безбожными упадническими выходками. Дочери были хуже всего. Они шли за верблюдами отца и носили не двенадцатиярдовые тобы, как ха'тари, а девятиярдовую мерзость, которая так туго обвивала их изгибы, что почти не скрывала самих женщин. Изгиб дюны приковал взгляд, и на миг Тахнун представил женское бедро. Он потряс головой, чтобы выбросить из неё этот образ, и сплюнул бы, если б его рот не пересох так сильно. – Боже, прости мне мои прегрешения. Ещё два дня. Два долгих дня. Слегка постанывавший Ветер вдруг без предупреждения взвыл, едва не сбив Тахнуна с седла. Его верблюд недовольно застонал, пытаясь отвернуть голову от жалящего песка. Тахнун голову не отворачивал. Не далее как в двадцати футах перед ним и в шести футах над дюной воздух замерцал, подобно миражу – вот только такого миража Тахнун не видывал за все свои сорок засушливых лет. Пустота пошла рябью, словно жидкое серебро, а потом порвалась, на миг явив какое-то иное место: некий каменный храм, освещённый смертельным оранжевым светом, разбудившим все недуги, которые игнорировал ха'тари, и каждый из них вмиг стал пульсирующей му?кой. Губы Тахнуна скривились, словно он набрал полный рот какой-то кислятины. Он с трудом удерживал верблюда – животное разделяло его страх. – Что? – прошептал он, но крики верблюда заглушили его шёпот. Сквозь прорехи в ткани мира Тахнун увидел обнажённую женщину. Её тело было высечено из всех мужских желаний, а каждый изгиб подчёркивала тень и ласкал тот же смертный свет. Десять долгих ударов сердца формы женщины приковывали взгляд Тахнуна, а потом, наконец, он посмотрел на её лицо и от потрясения выпал из седла. Даже ударившись о землю, он не выпустил саиф из руки. Демон уставился на него своими красными, словно кровь, глазами, разинув пасть и скаля клыки, подобные клыкам дюжины гигантских кобр. Тахнун снова взобрался на вершину дюны. Перепуганный верблюд сбежал, и удаляющийся топот его копыт стихал за спиной Тахнуна. До гребня он добрался как раз ко времени, когда изрезанная вуаль между ним и храмом широко распахнулась, как если бы всадник прорубился через стенку палатки. Суккуб стояла во всей красе, а перед ней из того места сквозь разорванный воздух вывалился полуобнажённый мужчина. Мужчина сильно ударился об песок, мгновенно вскочил и протянул руку вверх, туда, где суккуб уже собралась его преследовать и теперь пыталась пролезть в прореху, в которую он нырнул головой вперёд. Она потянулась к нему, из кончиков её пальцев показались иглоподобные когти, а мужчина ударил вверх, зажав что-то чёрное в руке, и тут же с ясно слышным щелчком всё исчезло. Дыра в другой мир – исчезла. Демоница с алыми глазами и идеальной грудью – исчезла. Древний храм исчез, смертельный свет того жуткого места снова скрылся за тонкой гранью, что оберегает нас от этого кошмара. – Блядь! Блядь! Блядь! – мужчина принялся прыгать с одной босой ноги на другую. – Жжёт! Жжёт! Жжёт! – Неверный, высокий, очень белый, с золотистыми волосами человека с дальнего севера за морем. – Блядь! Жжёт! Блядь! Жжёт! – Натягивая сапог, который, должно быть, вывалился вместе с ним, мужчина упал, обжёг голую спину о раскалённый песок, и снова вскочил на ноги. – Блядь! Блядь! Блядь! – Мужчина умудрился натянуть второй сапог, прежде чем снова свалился и исчез вверх ногами за дюной, выкрикивая непристойности. Тахнун медленно поднялся, убирая свой саиф в изогнутые ножны. Проклятия мужчины стихли вдали. Мужчины? Или демона? Он сбежал из ада, значит демон. Но слова были на языке старой империи, с отчетливым грубым акцентом северян, которые неприятно коверкали каждый слог. Ха'тари моргнул и в тот миг увидел на задней стороне век, как суккуб, словно нарисованная зелёным на красном, тянется к нему. Снова моргнул, раз, другой, третий. Её заманчивый и смертоносный образ никуда не делся. Со вздохом Тахнун потащился вслед за вопящим неверным, обещая себе никогда больше не беспокоиться о скандальных девятиярдовых тобах аль Эффем. ОДИН Мне нужно было всего лишь пройти по храму и не дать сбить себя с пути. Всего-то пара сотен шагов, не больше, и я мог бы выйти из Ада вратами судий, и, чёрт возьми, оказаться там, где захочу. А хотел я во дворец в Вермильоне. – Чёрт. – Я поднялся с обжигающего песка, который налип мне на губы, набился в глаза тысячами песчинок и, кажется, даже сыпался из ушей, когда я наклонял голову. Я присел на корточки, отплёвываясь и щурясь от яркого света. Солнце палило с бессмысленной яростью, и я почти чувствовал, как под ним сохнет кожа. – Вот дерьмо. Но всё же, она была роскошна. Тот кусочек моего разума, который знал, что это ловушка, только сейчас выбрался из-под девяти десятых более похотливых частей и принялся кричать: "Я же говорил!". – Охренеть. – Я встал. Передо мной круто изгибалась вверх громадная песчаная дюна – высоченная и чертовски горячая. – Ебучая пустыня. Прекрасно, просто прекрасно. На самом деле после мёртвых земель казалось, что даже в пустыне не так уж плохо. Конечно, она была слишком горячей и обжигала всякую плоть, которой касался песок, и скорее всего она убьёт меня в течение часа, если я не найду воду, но всё это было неважно, ведь я жив! Да, я не видел здесь ни намёка на живое, но сама ткань этого места не была соткана из злобы и отчаяния, и сама земля не высасывала жизнь, радость и надежду, как промокашка впитывает чернила. Я посмотрел вверх, на невероятную синеву неба. На самом деле оно было бледно-голубым, как будто слишком долго жарилось на солнце, но после неизменного мёртвого неба с его однообразным оранжевым светом любые цвета казались мне прекрасными: живые, энергичные, интенсивные. Я распростёр руки. – Чёрт, как хорошо быть живым! – Демон. – Голос, позади меня. Я медленно повернулся, держа руки разведёнными, а пустые ладони раскрытыми – ключ засунут под развязанный кушак, который едва удерживал мои штаны. Там стоял кочевник в чёрном халате и направлял на меня изогнутый меч. Свидетельство того, как он сюда поднимался, было начертано на склоне дюны позади него. Из-за вуалей, что носили эти кочевники, лица? мне не было видно, но он явно мне не обрадовался. – Ас-саламу алайкум, – сказал я ему. Пожалуй, вот и всё язычество, что я подхватил за год обучения в Хамаде. Это местная версия "Здрасте". – Ты. – Он резко дёрнул мечом вверх. – С неба! Я повернул ладони кверху и пожал плечами. Что я мог ему ответить? И к тому же, если этот человек понимал язык Империи так же, как говорил на нём, то хорошая ложь, скорее всего, всё равно пропала бы втуне. Он оглядел меня сверху донизу, и вуаль каким-то образом ничуть не скрывала глубин его неодобрения. – Ха'тари? – спросил я. В Хамаде местные жители полагались на наёмников, рождённых в пустыне, которые проводили их через пустоши. Я почти не сомневался, что их звали ха'тари. Мужчина ничего не сказал, лишь смотрел на меня, держа меч наготове. В конце концов он махнул им в сторону вершины склона: – Иди. Я кивнул и с трудом побрёл по следам кочевника, радуясь, что он не проткнул меня на месте и не оставил истекать кровью. Конечно, на самом деле, ему и не нужен был меч, чтобы убить меня. Даже если бы он просто оставил меня – это стало бы смертным приговором. Карабкаться по песчаной дюне намного труднее, чем по холму, будь он даже вдвое выше. Дюны засасывают ноги, крадут энергию из каждого шага, так что ты задыхаешься, не успев взобраться на высоту своего роста. Спустя десять шагов я уже наполовину изжарился, хотел пить, и у меня кружилась голова. Я с трудом поднимался по склону, опустив голову и стараясь не думать о том, как сильно, должно быть, солнце сжигало мою спину. От суккуба я сбежал скорее благодаря удаче, чем проницательности. В любом случае, чтобы позволить суккубу заманить себя, проницательность надо засунуть довольно глубоко. Да, она первая во всех мёртвых землях выглядела живой – и более того, она была мечтой во плоти, созданной обещать всё, что мужчина только может пожелать. Лиза де Вир. Грязный трюк. И всё равно, не сказал бы, что меня не предупреждали – так что, когда она потянула меня в свои объятья, и её улыбка стала пастью, полной клыков, шире ухмылки гиены, я удивился всего лишь частично. Каким-то образом я вывернулся, потеряв в процессе свою рубашку, но демоница набросилась на меня так быстро, что я не заметил, как тонки? там границы – очень, очень тонкие. Ключ разорвал их для меня, и я выпрыгнул в прореху. Я не знал, что меня ждало – уж точно ничего хорошего, но наверняка у этого "ничего хорошего" зубов меньше, чем у моей новой подруги. Снорри говорил мне, что границы тоньше там, где умирает много людей. Войны, чума, массовые казни… везде, где громадное количество душ отделяется от тел и должно попасть в мёртвые земли. Так что несколько удивительно было оказаться в пустыне, где никто не умирал, кроме меня. Каждая часть мира связана с определённой частью мёртвых земель – и где бы ни случилась катастрофа, барьеры между двумя мирами истончаются. Говорят, в День Тысячи Солнц умерло так много людей одновременно в таком огромном количестве мест, что граница между жизнью и смертью порвалась, и так до конца и не восстановилась. С тех пор некроманты используют эту слабость. – Вон! – Голос кочевника привёл меня в себя, и я обнаружил, что мы добрались до вершины дюны. Проследив за его клинком, я увидел внизу, в долине, между нашим гребнем и следующим, первую дюжину верблюдов, которые, как я надеялся, были частью большого каравана. – Слава Аллаху! – Я широко улыбнулся язычнику. В конце концов, в чужой монастырь… Прежде чем мы добрались до каравана, к нам съехались другие ха'тари – все в чёрной одежде, и один вёл убежавшего верблюда. Мой пленитель, или спаситель, взобрался на животное, как только его товарищ бросил ему поводья. Мне же пришлось спускаться с дюны, скользя на ногах. К тому времени, как мы добрались до каравана, он весь показался в поле зрения – по меньшей мере сотня верблюдов, большинство гружёные товарами: вокруг горбов поднимались высоко сложенные тюки, обёрнутые тканью, а с каждого бока свисало по два больших кувшина для хранения, конические основания которых доставали почти до песка. Около пары десятков верблюдов везли всадников, одетых в разнообразные белые, бледно-голубые или тёмные клетчатые одежды. Ещё дюжина язычников шла пешком – эти были закутаны в кучи чёрной ткани и, вероятно, изнывали от жары. Позади волочилась горстка тощих овец – необычная расточительность, с учётом того, сколько, должно быть, стоило их здесь поить.