Зиновий Петрович вполне сдержанно, но язвительно попенял тому (прямой связью по УКВ): «Ежели неисправность не поддаётся быстрому ремонту, Николай Михайлович, надобно не балаганить с временной починкой, а подав предварительную записку, провести нормальные работы с помощью артурских мастеровых». Вместо «Александра» Рожественский распорядился взять в дело канонерские лодки «Отважный» и «Гиляк», сняв их с другой задачи (траление подступов осуществлялось и в заливе Дзиньчжоу, где полагалось устроить корабельную артиллерийскую позицию для обстрела узкого перешейка). Сегодня буксиры вывели и трофейный японский пароход, что намеревались пускать на пробу или убой вперед в протраленные проходы японских минных заграждений (ему даже название менять не стали – какой-то «Камикава-мару»). Для этого посудину основательно нагрузили, осадив в воду ниже ватерлинии, да так, что даже опасались за неё на перегоне – с зюйдоста сегодня волна шла злая, норовящая захлестнуть всё низкобортное. «Богатырь» и «Новик» между тем уже превращались в дымящие точки, погнав перед собой пару обязательных вражеских разведчиков-дестроеров. День начался. * * * Сразу стоит оговориться, что Рожественский, закладывая «трое суток» на взятие порта Дальний и прилегающих к нему акваторий, был реалистично объективен, и сегодня японцам удастся удержать залив. Фактически на последнем вздохе. Можно сказать, на выдохе природы – в первую очередь усилившийся ветер с юго-восточных румбов гнал волну прямиком в залив, где образовывались высокие пенистые гребни, крайне затрудняющие работу маломерных тральщиков. Во вторую очередь из-за непогоды и нависающей хмари раньше времени начало темнеть. Хотя практически и окончательно подавить артиллерию японцев (за малым исключением) можно было уже к вечеру. Уже к вечеру и далее дожимать, перетопив всё возможное японоплавающее… Начиная расстреливать всё, что могло оказывать сопротивление и на берегу. Но Рожественский остерёгся задерживаться в ещё плохо контролируемом заливе в условиях быстро наступающих сумерек, когда из полумглы, а затем и полной темноты могли налететь многочисленные миноносцы противника. А так… С раннего утра завязка сражения у группы Саншан-тау уже имела место быть – японцы по первому свету наглядно проводили минирование акватории, перестреливаясь с островными батареями русского десанта, кои по возможности, насколько дотягивались дальностью своих пушек, пытались этому мешать. Получалось не ахти как, что у одних, что у других. Погодя свою лепту стали вносить снаряды дальнобойных корабельных орудий подоспевшего «Богатыря». Японцы оттянулись вглубь. А вскоре загромыхали двенадцатидюймовые – «Суворов» пожаловали-с! Взлом минно-артиллерийской позиции Талиенванского залива развивался по вчерашнему сценарию. Даже с учётом, что японцы подновили минирование в протраленных проходах, дело должно было спориться быстрее. Сохранились проставленые вершки – в створы устремились тральные группы, тремя последовательными эшелонами, затем пароход-жертва, канонерки, и лишь вслед за всем этим тащил своё самое ценное брюхо-днище броненосец. «Богатырь» остался за внешним периметром нести патрульную службу – Рожественский не хотел пересыщать количество боевых единиц в опасных минами водах. «Новик» ушёл в Порт-Артур – Шульц таки выпросил паузу для своего корабля для текущих ремонтов и профилактики. Японцы пока держались вне выстрела и обстрела, но заведомо тактику менять не собирались, затеяв уже проверенную игру на маневрировании канонерками и неказистыми крейсерами. Даже припозднившийся «Чин-иен» отыграл по-вчерашнему – пришёл, пострелял, получил, отвалил! Правда, не столь накоротке, а сумев продержаться целых два часа. На эти самые «два часа», несмотря на избиение его самого, фактически не дал нормально работать тральщиками, утопив две единицы дивизиона. Более того, сумел даже влепить «Суворову»! Злой как чёрт после недавнего купания, Катаока, углядев, что русский броненосец приблизился на приемлемую дистанцию, приказал перенести огонь на самого опасного врага. Тут-то «Чин-пенсионер» и показал, что ещё на что-то способен, двинув на встречный бой! Расположение башен главного калибра позволяло ему вести погонный огонь сразу из четырёх стволов (на тот момент уже из трёх)! И чёрт с ним, что при этом дульные газы сметали лёгкие конструкции бака. И чёрт с ним, что курсовой атакой сам попадал на нитку анфилады ответного встречного огня! Конечно, при ходовых качествах «старика» это был не бросок, а выдвижение! Но попал! …Спустя получасье отползая «полным назад», густо-покрытый дымом по всей длине корпуса, куда влетало, круша, сбивая, размашисто заваливая фок-мачту, накрывая стальные купола башенноподобных барбетов, с вновь заклиненными, а то и окончательно перекошенными погонами. «Чин-иеновский» двенадцатидюймовый фугас ударил «Суворову» в фальшборт в районе среднего мостика, пробив, косметически поковеркав и опалив шимозой железо. Некогда на том месте стояла нештатная сорокасемимиллиметровая пушка, но всю эту мелочовку уже окончательно списали на берег. Набежавшие пожарные команды тушили горящую, волдырящуюся краску. А бывший «Дженьюань», всё-таки крепкой штеттинской выделки, продолжая волочить за собой дымы, успел соскочить с плахи[39]. Почему откровенно устаревший броненосец уже дважды, лишь попортив «шкурку», оставался на плаву, объяснялось не каким-то особым везением или своевременным выходом из боя. Просто на «Суворове» после сражения с Того очень мало осталось бронебойных снарядов (тех, которые нормально взрывались). Особенно к трехсотпятимиллиметровым орудиям. Новые комплекты боеприпасов ожидались лишь с приходом эскадры Небогатова. Второй канал поставки был возможен только после окончательной деблокады Порт-Артура с суши, что тоже будет не так скоро. А Рожественский уже строил дальнейшие планы на японскую метрополию, на уцелевшие корабли Объёдинённого флота. Однако вернёмся к бою. В то время как «бодались» два броненосца, «Гиляк» и «Отважный» сцепились с «Хасидате» и «Сайеном», занимавшими позицию в стороне к северу. В том числе взяли под соответствующий обстрел отстоящие ещё дальше канлодки, насколько те попадали в секторы огня и дистанции. Дело шло ни шатко, ни валко, причём с обеих сторон. «Гиляку» и «Отважному» прилетало меньше, чем могло, – японцы, имея в этом споре больше стволов, акцентировались на задаче помешать тралению. Сами же, находясь в движении, всякий раз сбивали пристрелку русским комендорам. Но, несмотря на это «шатко-валко», перестрелка велась с максимальной интенсивностью – вокруг кораблей частило всплесками, снаряды падали недолётами, перелётами, разбрасывая вместе с брызгами свистящие осколки… редко, но всё же пыхало пламенем и дымными клубами попаданий, корёжа небронированные борта и надстройки лёгких кораблей. Много ли им надо безбронным. Между тем тральные дивизионы и вовсе были вынуждены отступить под невыносимым артогнём. Всё это тянулось ровно до того, как, отогнав «Чин-иен», в дело не вступили калибры «Суворова». Теперь разгром оставшихся японских кораблей был лишь делом времени. Другое дело, что время давно перевалило за полдень. Первой, как ни странно, досталось отстоящей дальше «Иваки»! Красочно сказать, один прямой удар трехсотпятимиллиметрового фугаса разнёс шестисоттонную канлодку в пыль, раскидав в разные стороны обломки, испятнавшие море десятками пенистых шлепков. У всех, кто потрясённо смотрел на этот впечатляющий фейерверк, возникло только одно объяснение – «детонация погребов». Спустя полчаса получил серьёзное попадание «Сайен». Тем не менее, выйдя из боя, крейсер справился с пожарами и разрухой, далее сместив позицию влево, тем самым прячась за русскими же канонерками, перекрывшими прямую директрису «Суворову». Неплохой ход, с учётом того, что это позволило японскому крейсеру продержаться до конца боя. Хронометр считал минуты и залпы, стрелки оттикали двадцать пять, комендоры сбились со счёта, и пришло время «Хасидате» – разрывом на баке главный огневой аргумент вредителя Бертэна[40] окончательно замолчал, свесив стволяку на борт. Многочисленные и тесно стоящие орудия среднего калибра по большей части тоже оказались выбиты. Заметно скособоченный «Хасидате» ушёл вслед за флагманом, наверняка ещё и борясь с затоплениями. Туда была бы дорога и «Такао», но основательно избитый, не имеющий брони крейсер, имея на левый борт пятнадцатиградусный крен, погрузившись в воду до иллюминаторов, потерял ход, дрейфуя в глубину залива под давлением устойчивого зюйд-оста. Внимания на него уже не обращали. Оставаясь в том же плачевном состоянии, «Такао» откочевал в северную часть акватории, где спустя какое-то время приткнулся к отмели. Команда, свесив головы с борта, с ужасом обнаружила у ватерлинии сорванную с троса прибитую течением мину – чёрный шар колыхало на волне, и «рога» контактных взрывателей угрожающе пытались «боднуть» корпус корабля. Деморализованный, обезглавленный на командный состав экипаж спешно высадился на берег, не предприняв никаких действий по спасению или подрыву обречённого судна. Только спустя два дня брошенному крейсеру уделили внимание «мародёры» из команд траления и зачистки залива от японских мин, обезвредив и эту безмолвную под ватерлинией, так и не сработавшую, сняв с борта всё ценное. А впоследствии и вовсе отбуксировав посудину в Дальний. Но это забегая вперёд, а пока… А пока густо чадила «Цукуси», выписывая циркуляцию среди всплесков накрытий – добить её было поручено «Отважному» («Гиляк» на тот момент сам боролся с пожарами). Два тридцать пополудни: с серьёзным носовым дифферентом вышла из боя «Майя», должно быть, плохо управляясь – на продольной раскачке винто-рулевая группа то и дело выныривала из воды. Падение двенадцатидюймового «суворовского» фугаса близ носовой оконечности канлодки оказалось достаточным, чтобы гидроударом вызвать разрушения и течи в корпусе. Следующей на очереди оказалась канонерская лодка «Удзи», которая после всего двух шестидюймовых снарядов опрокинулась, размашисто шлёпнув единственной мачтой об воду. Судно утонуло за считанные минуты. И всё бы прекрасно, если бы не подорвался на мине пароход-трал «Камикава-мару». И это в уже расчищенном фарватере! И без того бдительная вахта «Суворова» утроила внимание за водной поверхностью. – Мина лево по скуле! – донеслось от сигнальщиков с крыла мостика. Командир корабля и офицеры порывом сместились на окрик, кто-то вскинул бинокль, кто-то шарил взглядом по гуляющим водам, не отвлекаясь на оптику. – Вон она! Вашбродь! – снова от сигнальщиков. Точно поплавок на волнах, «чёрная» то заметно лоснилась округлостью, то окуналась в пенные барашки, устрашающе топорща рожки. – Право малый на борт! Рулевой закрутил штурвальным колесом, нос корабля неторопливо повело, покатило в сторону от опасности. – Что там? – Подоспел Рожественский, на время покидавший ходовой мостик. – Мины, Зиновий Петрович, – сохраняя спокойствие, ответил Игнациус, – по всей видимости, плавающие. Уж не знаю, сорвались ли с минрепов… Ох, как бы не специально японцами набросаны, пущим риском и для себя, при таком-то направлении ветра. Им, чертям узкоглазым, терять уж нечего! Всё одно на дно! Но прорывателю нашему трофейному конец. «Камикава-мару» медленно валило на борт, крен дорос уж градусов до десяти и только споро увеличивался. Там творился полный аврал – немногочисленная команда покидала судно, спуская шлюпкималомерки, одну на сильной волне перевернуло, люди плюхались в холодные воды. – Вот что эти головотяпы там творят! – покачал головой Рожественский, однако, подняв бинокль, всё внимание перевёл дальше по курсовой линии. Впереди в зоне тралящего каравана начали одна за другой детонировать зацепленные тралами мины – море глухо подбрасывало косматые пенные колоссы, тяжело и шумно оседающие, расходящиеся кругами. Пароход уже скрылся под водой, людей подобрали, уцелевшую переполненную шлюпку подняли на борт броненосца. Вскоре пришлось принять и паровые катера тралящего дивизиона – их уже так кидало на волнах, что дальнейшие работы становились опасными. Через полчаса стало очевидно, что не дойдя и до середины залива, тральщики наткнулись на ещё одну линию заграждений, оказавшуюся весьма широкой и плотной. Движение вперёд замедлилось. Почти остановилось.