Высокие ваканты (экипажи, скачки, рауты, вояжи…)[42] Неожиданно и ожидаемо решалось многое… Обязательно подняв вопросы касательно Тихоокеанского региона… затронув в том числе среднеазиатские противоречия… и непосредственно теснясь и толкаясь в границах старушки Европы. Две встречи, три фигуранта. Что их единило? Кровь, родство, статус, положение! Вообще при взгляде на все европейские высшие круги, переплетённые родовитыми матримониальными связями, королевскими, князе-графьёвскими фамилиями, так и просится на злой язык сравнение с выставкой породистых четвероногих. Когда они, разодетые, увешанные медалями достоинств и наград, с бантиками-ленточками, горделиво и важно взирают с фотографий… иль со старых исцарапанных лент кинохроники. Верша миром и судьбами народов – приближённых, служивых, разночинных и остальных нижестоящих яко дворняжьих подданных. А сами-то – на поводке… Наш рассейский Николай, даром что самодержец, никогда особо и не был свободен в выборе позиций – ему помимо профессионалов-министров приходилось в довесок лавировать во мнениях и самомнениях великих дядьёв. И вот, может, только в последнее время государь император обрёл вместе с информационной составляющей, в дополнение к своему тихому тактичному упрямству, хоть какую-то жёсткость во взглядах и решениях. И то – как сказать. Вторым лицом намечающихся событий вышагивал Вильгельм II. Весьма одиозная фигура. Казалось бы, своенравная и не подотчётная во внешней политике, однако исключительно точечно «кастрируемая» рейхсканцлером и статс-секретарём, вздумай кайзер увлечься, поставив личное отношение выше политических соображений. Эти фон-господа (фон Бюлов и фон Рихтгофен) во время морского ваканта двух монархов оставались в стороне, тем не менее прекрасно понимали цели раута – какие вопросы будут стоять на повестке[43]. Более того, они уже давно планировали подобную встречу, заготовив тезисы… разложив всё по пунктам… на айнс, цвайн, драй! Следующей и третьей стороной выступал Эдуард VII. К тому (этому) времени роль «короны» в управлении британским государством была уже несколько принижена. Сам король в приватных, а с некоторых пор почти заговорческих беседах со своим давним дружком Фишером мрачно признавался: «…премьер-министр практически не советуется со мной». Но в целом Уайтхолл расчётливо из-под пенсне взирал на личные связи Эдуарда, используя монарха для предварительного установления контактов. Уж затем к переговорным процессам подключался статс-секретарь… Последние подписи были за премьер-министром. * * * А мир шёл своим последовательным курсом, события следовали с выстраданной необходимостью логикой, согласно хронологической колее. Однако новые вводные (это и «Ямал», и иное соотношение сил в русско-японской) встряхнули цепочку последовательности, меняя, смещая графики, заставив торопиться, завертев быстрей процессы. По сути, Вильгельм ехал с тем же, что в другой бы раз назвали «Бьёркским договором». Сей проект был инспирирован уже помянутыми фон-господами с целью обезопасить Германию с восточных границ, случись конфликт с Англией. А возможно и с Францией. И должен был состояться (договор) совсем скоро – в 1905 году, в июле. Так что в этом случае разница по датам вырисовывалась небольшая. Не было спонтанности и у англичан. Как бы мы тут ни ерничали про «хитрое седалище» британского монарха, Эдуард VII прекрасно видел, что международная ситуация начала двадцатого века требовала сближения с Россией. Воинственная риторика Вильгельма подкреплялась возрастающей мощью рейха – в этом сквозила прямая угроза для Британии… её колониям. Непосредственно уже сейчас разведка докладывала о всяческих зазывах Вильгельма к диалогу с Николаем – ясно, что это попытки кайзера перетянуть одеяло на себя. В связи с этим Англия срочно искала, чем и кем прикрыть тылы (вот и опять афедрон вылез). Первыми подвернулись соседи через Ла-Манш – удачно! И уже весной 1904 года подписанные англо-французские соглашения дали повод думать, что это послужит примером для Петербурга активизировать российско-британское сближение. О чём Эдуард VII напрямую намекнул послу России в Дании, будучи с недавним апрельским визитом в Копенгагене. Более того, выразил готовность всячески способствовать разрешению кризиса на Дальнем Востоке. Нонсенс! Всё это сопровождалось записками-посланиями… Впрочем, ознакомившись с их копиями, лорды-министры сочли, что момент для переговоров пока неподходящий: «…вот закончится война на Дальнем Востоке, поулягутся страсти, русские поостынут, подзабудут свои обиды на Альбион, что пособлял макакам. Вот тогда…» Итогом лишь через два года к тысяча девятьсот седьмому всё плавно и подошло бы. Эдуард тогда назвал эти англо-российские соглашения «триумфом британской дипломатии». Но! Но вот пока ещё конец «девятьсот четвёртого», Рожественский в Порт-Артуре, осада практически снята. Для Лондона стало окончательно ясно, что узкоглазые подопечные завели дело в тупик. Требовалось срочное вмешательство – выступить посредником, регулятором, дабы не потерять контроль над ситуацией в послевоенном устройстве на тихоокеанском театре. Поскольку там ещё в недалёкой перспективе вероятны противоречия и с САСШ. Естественно, что пэры-лорды были в теме загадочной «арктической истории». Почти со всеми её неясностями и осложнениями, где фигурирует «красный ледокол» под американским флагом. Правда, секретный рапорт Фишера, списавший два крейсера его величества близ Камчатки, был подан как трагическое стечение обстоятельств в опасных северных широтах. И о радикальных приказах первого лорда Адмиралтейства (с согласия короля) им известно не было. Вряд ли подобные авантюры сыскали бы одобрение в парламенте и в обеих палатах. * * * – В сообразности, оценивая сложившееся международное политическое настроение, помыслы оппонентов мне ясны, – говорил Романов, ещё будучи в Царском Селе, только планируя отбытие на Балтику. И поводя плечами, поглядывая на двух доверенных, добавлял: – Адекватно взвешивая ситуацию, опираясь на приоритетные знания… – Ваше величество, – осторожничал на всякий случай Авелан, – обстоятельства столь прогнозируемы, сколь и переменчивы… – Простите, я не так уж силён в политических, тем более подковёрных дипломатиях, – поймал момент Гладков, практически уже «сидящий на чемоданах», дорабатывающий последние денёчки перед отъездом на Колу, – но соглашусь – наскоро проведённый анализ показывает, что два монарха (благо, что порознь) идут с заведомо известными предложениями. Что ж, тем лучше! Ничего не надо выдумывать. Не дёргаться! Пусть уж они дёргаются и предлагают. Единственным существенным нашим предложением, которое кардинально выходит из исторической канвы, будут нефтяные месторождения саудитов. В обмен на удобную и лояльную к нам позицию Великобритании по исходу войны с Японией. Однако давайте не забывать, что внесло главную нестабильность в текущую историческую последовательность! Катализатор – «Ямал»! По моему мнению, на рауте надо быть готовым к любым каверзным, хуже, если не совсем к прямым вопросам. Их, эти вопросы, уже сейчас следует разбить на категории: «ледокол американский», «марсианский», чёрт возьми! Или что хуже, и если встанет по правде – «судно из будущего»! Ко всем категориям затронутых тем необходимо подготовить последовательные, непротиворечивые трактовки. На все случаи. В том числе предвосхитить всяческие подозрения по последним патентам, заказам на иностранных заводах, особенно по оборонным. Задача – даже если что-то и просочилось, вывернуть факты так, чтобы совершенно исключить правдивую версию. Решительно запутать всяческие следы. Строго гнуть своё, гнать, простите за жаргонизм, волну, как то: судно исключительно «американец», тем более что погибло, наскочив на рифы… или якобы японские рейдеры тут виной. Но вообще щекотливый инцидент с английскими крейсерами у Камчатки показывает, что с информированностью у британцев всё далеко не так непросто. Что-то у них есть! Иначе… – И более того, – пробурчал Авелан, – их наглое нападение это прямой намёк на корабли в Вэйхайвэе. – Да-да, – согласился Романов, – англичане один свой ход уже сделали. Надеюсь, инсценировка с гибелью «Ямала» на какое-то время их обманет. Дай бог бы вообще… Новая служба контрразведки, вкупе с ведомством Ширинкина, ведёт кропотливую работу. Агенты и шпионы иностранных разведок… теперь имена многих известны… – кивок в сторону Гладкова, – намеренно не подверглись аресту. Их… как это сказал Евгений Никифорович, «разрабатывают», «скармливая» им однородную легенду. То же самое касается прочих выявленных, особливо высокопоставленных и чиновных почитателей заморских меню. Это тех господ, что вы называете лоббистами интересов других государств, агентами влияния, а попросту предателей. Самой, пожалуй, одиозной считаю затею с придворными размножителями нелепиц – о всяких спиритических сеансах при дворе, пророчествах, якобы могущих обосновать слухи о знаниях из будущего. – А германская разведка? – не унимался Алфеич. – Дойчи на просторах России чувствуют себя почти как дома. Радикального немцы пока ничего не предприняли. Возможно, из-за того, что фактами они и не обладают, а лишь следами фактов. На первом заходе, ваше величество, у нас Вильгельм, а если кайзер и вовсе готовит свой неожиданный демарш? – Что вы имеете в виду? – А как заявится он не на «Гогенцоллерне», а на «Виттельсбахе»?![44] Да под дулами… – Да господь с вами! – Романов изобразил рукой нечто похожее на «чур меня!». – Мы, слава богу, живём не в вашем беспринципном, утратившем всякое благородство веке. У нас ещё чтут честь и фамилии. – Ну, ладно, – пожал плечами Александр Алфеевич, – я лишь усугубил… для понимания серьёзности ставок. – Спасибо! – сарказм императора был смазан мелькнувшей тревогой. Призадумался. * * * Напрасно Романов брюзжал и сетовал, что на море будет сильно ветрено и штормово. О да, до Готланда немного позавывало, но уже близ Борнхольма утихло до умеренности, покачивая «Штандарт» с «подветренной» на якорях. Расфуфыренный Вильгельм легко перескочил с катера на поданный с яхты трап. Взбежал наверх, приветствовав деланым или искренним расположением, с улыбкой топорща усы. На палубе вместе с тем было довольно стыло, поэтому делегации поспешили вниз в уютные кают-компании. Тем более что Николай успел продрогнуть, проторчав с час на мостике, сам томительно выглядывая в бинокль, когда на горизонте загустели дымы, а затем и появился ожидаемый силуэт судна – нет, не «Виттельсбаха». Уж, признаться грешным делом, где-то в глубине подтачивало – Романов мысленно выругался: «Всё-таки возмутитель Гладков сумел внести сумятицу в думы. Да и Балтика, невзирая на сравнительную распогожесть, тягостно мрачна, так и прочит хмурыми предположениями». Впрочем, стакнувшись лицом к лицу с высоким гостем, русский император неожиданно поймал себя на мысли, что совсем не видит каких-либо затруднений в этих переговорах. Притом, что в итоге был намерен обмануть Вильгельма – спустя время по возвращению в Россию сей наметившийся договор попросту и без зазрения дезавуировать. И даже совесть не мучила. А вот следующая запланированная встреча с Эдуардом беспокоила – в этой игре ожидались разноплановые подоплёки, точно скрытые пласты и слои в лабиринтах политических вариаций. Вильгельм же, едва ступил на борт судна, на взгляд Романова, «читался» со всеми потрохами его помыслов. Для начала сыпал приличествующими вопросами о здоровье супруги и наследника. Быстро перескочил на европейские политические сплетни, естественно, более затрагивающие интересы Германии (и фарватером – России). Здравил с успехами на Дальнем Востоке, ратовал за скорую и окончательную победу. И тут же доверительно предупреждал, дескать, враг ещё силён, а за его спиной стоит коварный Альбион[45]. И практически с ходу начал излагать основные пункты соглашения, которые, что уж там… принимающей стороне по большому счёту были известны. Честно говоря, Романов испытывал даже нечто похожее на снисходительную скуку, стараясь со всей сдержанностью и самообладанием не ввязываться в дискуссии. Всячески декларируя покладистость, потакая и соглашаясь, не видя необходимости ни убеждать, ни перечить, зная, что «завтра» всё это будет иметь посредственное значение. «Господи, – бродило в голове российского самодержца, – как легко быть прозорливым и великомудрым, обладая теми предгадательными знаниями, коими владею я. И пусть я предвзят…»