— Это же… из твоей школы… как ее… Вот сволочь. Си-эн-эн охарактеризовал Элис Блэдел, одну из подруг Энди в школе, как «близкого друга семьи». Энди нашла пульт и включила звук. — …всегда была такой крутой мамой, — рассказывала репортерам Элис, которая не разговаривала с Энди больше десяти лет. — Можно было, знаете, поговорить с ней о своих проблемах, и, ну, она никого не осуждала, понимаете? — Элис пожимала плечами при каждом слове, словно ее били током. — Я не знаю, так странно было смотреть на нее на видео, потому что, ну, понимаете, ты такой: вау, это же миссис Оливер, но потом все как в «Убить Билла», когда мама абсолютно нормальная при своем ребенке, а на самом деле втайне она машина для убийств. Рот Энди все еще был набит арахисовым маслом, но она смогла выдавить из себя эти слова: — Машина для убийств? Гордон забрал у Энди пульт. Выключил звук. Уставился на Элис Блэдел, которая по-прежнему разевала рот, хотя вообще ни черта не знала. Энди налила еще виски в свой пустой стакан. Элис ушла с показа «Убить Билла», потому что, по ее словам, фильм был глупым, и теперь использовала его как культурную параллель. Гордон произнес: — Уверен, что она еще пожалеет о том, как выбирает выражения. Как она пожалела о том, что подхватила остроконечные кондиломы у Адама Хамфри. Он попытался заговорить еще раз: — Я не знал, что ты снова общаешься с Элис Блэдел. — Я и не общаюсь. Она эгоистичная корыстная сучка. — Энди проглотила весь бурбон за один присест. Закашлялась, когда он внезапно обжег ей горло, и налила еще. — Может, тебе стоит… — Они машины поднимают, — выпалила Энди, хотя хотела сказать не совсем то. — Матери, я имею в виду. Ну, на адреналине, когда они видят, что их дети в опасности. — Она подняла руки, изображая процесс поднятия перевернутого автомобиля. Гордон пригладил усы двумя пальцами. — Она была такая спокойная, — сказала Энди. — В дайнере. Гордон откинулся на стуле. Энди продолжила: — Люди кричали. Это было ужасно. Я не видела, как он стрелял. Первого выстрела не видела. А второй уже видела. — Она потерла ладонью подбородок. — Знаешь, как говорят в кино: «Я тебе башку снесу»? Так это и происходит. На самом деле так это и происходит. Гордон сложил руки на груди. — Мама побежала в мою сторону. — Картина снова встала у нее перед глазами. Крошечные кровавые точки как веснушки на лице Лоры. Ее руки, выброшенные вперед, чтобы стянуть Энди на пол. — Она выглядела испуганной, пап. Это был единственный момент, когда я помню ее испуганной. Он молчал. — Ты смотрел видео. Ты видел, что я делала. Ничего я не делала. Я была в панике. Совершенно беспомощная и бесполезная. Поэтому… — Она с большим трудом смогла облечь свой страх в слова. — Поэтому мама злится на меня? Потому что я струсила? — Совершенно точно нет. — Он решительно замотал головой. — Нет такого понятия как трусость в подобных ситуациях. Энди задумалась, прав ли он и, что важнее, согласна ли с ним ее мать. — Андреа… — Мама убила его. — Произнеся эти слова, она будто проглотила пылающий кусок угля. — Она могла бы забрать у него пистолет. Ей хватило бы на это времени — чтобы нагнуться и взять его, а вместо этого она выпрямилась и… Гордон ее не прерывал. — Ну правда, ведь хватило бы ей времени? Или нет смысла думать, что она была способна принимать рациональные решения? — Энди уже не ждала ответа. — Она выглядела спокойной на видео. Безмятежной, как ты выразился. Но, может, мы оба правы, потому что на самом деле у нее не было никакого выражения. Ничего, понимаешь? Ты видел ее лицо. Сама будничность. Он кивнул, но не прервал ее. — Когда все происходило, я смотрела сзади. Я к тому, что я была за ней, понимаешь? Когда все происходило. А потом я увидела видео спереди, и… там все выглядело иначе. — Энди пыталась как-то удержать ход своих путающихся мыслей. Она съела пару кусочков картошки, надеясь, что крахмал абсорбирует часть алкоголя. — Я помню момент, когда нож уже был в шее у Джоны и он поднял пистолет, — я очень четко помню, что он мог бы застрелить кого-то. Застрелить меня. Тут много сил не надо — нажать на курок, верно? Гордон кивнул. — Но если смотреть спереди, ты видишь мамино лицо и начинаешь сомневаться, правильно ли она поступила. Если бы она об этом подумала, то да, она могла бы забрать пистолет, но она не собиралась этого делать. Она собиралась убить его. И это было не из страха и не из чувства самосохранения, это было вроде как… сознательное решение. Словно она машина для убийств. — Энди поверить не могла, что воспользовалась мерзким выражением Элис Блэдел, чтобы описать свою мать. — Я просто не понимаю, пап. Почему мама не поговорила с полицией? Почему она не сказала им, что действовала в рамках самообороны? Почему она всех заставляет думать, что осознанно совершила убийство? — Я просто не понимаю, — повторила Энди. — Я не знаю, что и думать. Гордон опять пригладил усы. Это уже становилось нервной привычкой. Он не сразу ей ответил. Он привык очень осторожно выбирать выражения. А тут почва казалась особенно зыбкой. Никто из них не хотел сказать такие слова, которые потом нельзя будет взять обратно. Твоя мать убийца. Да, у нее был выбор. И она выбрала убить этого парня. В конце концов он сказал: — Я понятия не имею, как твоя мать могла сделать то, что сделала. Как могла думать таким образом. Принимать такие решения. Почему она так вела себя с полицией. — Пожав плечами, он поднял руки. — Можно предположить, что ее нежелание говорить об этом, ее злость — результат посттравматического стресса, или, может, эти события вызвали какие-то неприятные воспоминания из ее детства, о которых мы не знаем. Она никогда не любила говорить о прошлом. Он сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. — Насчет того, что твоя мать сказала сегодня в машине… Она права. Я не знаю ее. Мне непонятна ее мотивация. То есть, конечно, я понимаю, что у нее сработал инстинкт защитить тебя. И очень рад, что он сработал. И очень за это благодарен. Но то, как она это сделала… — Он снова позволил своему взгляду остановиться на экране телевизора. Очередные говорящие головы. Кто-то демонстрировал схему молла, объясняя, каким маршрутом воспользовался Хелсингер, чтобы добраться до дайнера. — Андреа, я просто не знаю. — И он еще раз повторил: — Я просто не знаю. Энди допила виски. Под пристальным взглядом отца она налила себе еще. — Многовато алкоголя на пустой желудок, — заметил он. Энди запихнула остатки сэндвича в рот. Она отправила его пережевываться на одну сторону, чтобы спросить: — Ты знаешь того парня из больницы? — Какого парня? — Который был в кепке с Алабамой и помог маме сесть в машину. Он покачал головой. — А что? — Мне показалось, что мама его знает. Или, может, даже боится его. Или… — Энди остановилась, чтобы проглотить еду. — Он знал, что ты мой папа, о чем большинство людей не догадывается. Гордон подергал кончики своих усов. Очевидно, он пытался припомнить их короткий обмен репликами. — Твоя мать знает многих людей в этом городе. У нее много друзей. Что, я надеюсь, ей поможет. — Ты имеешь в виду в юридическом смысле? Он не ответил. — Я связался с адвокатом по уголовным делам, к услугам которого уже прибегал раньше. Он довольно агрессивный, но это именно то, что сейчас нужно твоей матери. Энди отпила еще бурбона. Гордон был прав: она превысила свою норму. Энди почувствовала, что у нее закрываются глаза. — Когда я только познакомился с твоей матерью, я подумал, что она — загадка. Потрясающая, прекрасная, сложная загадка. Но потом я понял, что какие бы комбинации ни пробовал, как близко я ни подобрался бы, она никогда до конца не откроется мне. Он наконец выпил немного бурбона. Но не заглотил его, как Энди, а дал ему медленно прокатиться по горлу. — Я наболтал лишнего. Прости, милая. Это был непростой день, и я не особо преуспел в том, чтобы облегчить ситуацию. — Он показал на ящик для рисования. — Я так полагаю, ты хочешь взять его с собой? — Я заберу его завтра. Гордон внимательно на нее посмотрел. В детстве она просто с ума сходила, если ее художественные принадлежности не были постоянно под рукой. — Я слишком устала, чтобы что-то делать: сейчас я смогу только заснуть. — Она не сказала ему, что не держала в руках угольный карандаш или альбом с первого года в Нью-Йорке. — Пап, мне поговорить с ней? Не чтобы попросить остаться, а просто узнать: почему? — Мне не кажется, что здесь я могу дать тебе совет. Это, вероятно, значило, что не стоит. — Милая. — Кажется, Гордон ощутил ее подавленность. Он наклонился и положил руки ей на плечи. — Все образуется. Мы поговорим о твоем будущем в конце месяца, хорошо? Так у нас останется целых одиннадцать дней, чтобы сформулировать план. Энди закусила губу. Гордон сформулирует план. Энди будет делать вид, что у нее еще куча времени, чтобы его обдумать, а потом, на десятый день, она запаникует. — Сейчас мы возьмем только твою зубную щетку, расческу и что еще тебе точно понадобится, а все остальное соберем завтра. И нужно пригнать твою машину. Я так понимаю, она у торгового центра?