— И тебе не интересно узнать имя человека, пришедшего спасти тебя? Я пожала плечами. Или попыталась, потому что мешала земля подо мной. — Если ты собираешься спасти меня, я узнаю твое имя позже. Он ждал. По-прежнему не проверяя мое состояние, не задавая вопросов и не пытаясь согреть курткой с подкладкой из меха какого-то животного. Его голос говорил мне, что под всем этим скрывается такой же холодный, как и я человек. — Это все? — спросил он. Я снова моргнула, решив, что причиной моей неспособности сосредоточиться, должно быть, была гипотермия. Или обезвоживание. Стресс. Надвигающаяся смерть. Выбирайте сами. — Да, это все. Мужчина кивнул, жест был целенаправленным, прорезая размытость моего зрения. Затем он сделал шаг вперед, наклонился и подхватил меня на руки. Совсем не нежно, совсем не пытаясь быть осторожным. Меня это устраивало даже несмотря на острую боль, пронзившую ногу. Я приветствовала эту боль. Это означало, что я, скорее всего, была жива. Радовалась ли я этому? От его куртки пахло кожей. И дымом. Мужчина не снял ее и не укрыл меня от пронизывающего холода, проникающего вместе с болью. Ветки хрустели под его уверенным, целеустремленным шагом. Он не торопился, но и не медлил. Он смотрел прямо перед собой, даже не взглянув на меня. С другой стороны, именно из-за блуждающего взгляда и разума я оказалась в нынешней ситуации, так что мне следует радоваться тому, что он сосредоточился на том, чтобы не споткнуться. Впрочем, этот мужчина вряд ли вообще был способен споткнуться обо что-либо. Он почти не запинался, неся через лес взрослую женщину. Справедливости ради надо сказать, что эта женщина определенно имела недостаточный вес, а у этого парня руки были как стволы деревьев. Я видела только его шею. Подбородок. И небо. В глазах ощущение, словно в них насыпали песок. Разум затуманен болью, дезориентация. Меня расстраивало то, что я находилась на руках у сильного мужчины, но не могла рассмотреть его лица. Еще больше расстраивало происходящее. Вот она я, жившая в соответствии со всеми гребаными стереотипами. Женщина, заблудившаяся в лесу, которую мужчина несет на руках в безопасное место. С таким же успехом на мне мог быть ярко-красный капюшон. Может, под ним действительно был волк? — Сент, — резко произнес мужчина. — Что? — Мое имя. — Сент*, — повторила я. — Ты выглядишь скорее грешником (анг. Saint* в переводе на русский — святой) Он хмыкнул как мне показалось в знак согласия. Мы шли в тишине еще некоторое время. Я не знала, сколько времени потребуется, чтобы добраться до места назначения. Не знала, куда мы идем. — Ты назвал мне свое имя, — выпалила я. И снова он не посмотрел вниз. И снова не ответил. — Значит ты собираешься убить меня? В моем голосе не было ни паники, ни мольбы. Только любопытство. Я уже смирилась с тем фактом, что Мать-природа собиралась убить меня, так какая разница, если сделает это руками мужчины? ~ ~ ~ Я не помню, как потеряла сознание. Этого никто никогда не помнит. Слабый сюжетный прием, который я использовала много раз, говоря что-то вроде «а потом я потеряла сознание». Занавес. Новая глава. Новая сцена. Новая точка зрения. На самом деле все не так. Вы не помните точного момента. Все вокруг — мешанина звуков, образов, путаница, где непонятно что реально, а что нет. Это похоже на то, когда ты ложишься вздремнуть в два часа дня и просыпаешься посреди ночи, задаваясь вопросом, какой сейчас год и не проспал ли ты апокалипсис, оставшись последним человеком на Земле. Именно об этом я сейчас и думала. Я лежала. В комнате, где пахло чистящими средствами и духами. Сент не убил меня. Кажется, он принес меня в кабинет врача, а врачом была женщина. Я чувствовала себя дерьмово, ну а как иначе? И я находилась там, где хранят наркотики. Тогда где было ощущение парения, которое должен был дать мне морфий? — Вы проснулись. Я вздрогнула от звука. Мир перед глазами по-прежнему расплывался, инстинкты, за которые можно было бы ухватиться, спали. Я не знала, что в комнате кто-то есть и не знала где нахожусь. Но, используя логику, я бы предположила, что нахожусь в каком-то медицинском учреждении. Эту мысль подтвердила женщина в белом халате и с дружелюбной улыбкой, когда подошла и встала рядом с моей кушеткой. Всякий раз, когда я впервые встречала человека, мне приходило на ум какое-то слово. Для каждого человека оно было разным. Мое первое впечатление о ком-то, упакованное в одно слово. Их внешний вид, их одежда, отражалась ли улыбка на их губах и в их глазах, шли ли они медленно или быстро, пожимали ли мне руку или просто кивали. Слово в моей голове было кульминацией всего этого. Сейчас, будучи писателем, я принимала эту причуду, как часть своего странного творческого мозга, но я делала это с тех пор, как себя помню. Слово этого врача — «побег». Вот что я о ней думала. Искала ли она спасения или предлагала побег, я не знала. Слово не всегда имело смысл, и, конечно же, я никогда не произносила его вслух. Оно просто было рядом, всегда, пока я не узнавала человека получше, после чего-либо исчезало в безвестности, либо подтверждалось. Женщина-врач не была хорошенькой. И не старалась быть таковой. Макияж отсутствовал. Кожа бледная, как и у многих здешних людей — мало солнца и все такое. Черты ее лица были слишком нечеткими, даже если оно было слегка морщинистым, как сейчас. — Мы мало о вас знаем, — сказала она хриплым, страстным голосом. Каким-то образом он связал все воедино: ее бледное лицо, странные черты, темные волосы. Женщина все еще была некрасивой, но уже интересной. Наверное, странно замечать что-то в незнакомом человеке на данном этапе моей жизни, но в этом была вся я — странная и одержимая внешностью. — Мы? Она кивнула в угол комнаты, и я проследила за ее кивком. Медленно. Даже движение глазных яблок казалось усилием. Как я не заметила его первой, ума не приложу. Но опять же, каким бы большим он ни был, если он не хотел, чтобы его видели, значит, его не видели. Или, может быть, меня накачали какими-то странными наркотиками. Сент не заговорил, не спросил меня, как я себя чувствую, не потребовал платы за мое спасение, ничего. Он просто смотрел. Многих испугала бы подобная реакция. Особенно когда они приходили в себя после того, как едва не умерли. Но я была не из таких. Даже при том, что мои инстинкты заржавели, я не собиралась бледнеть под его пристальным взглядом. Неважно, насколько он был проницательным. Его глаза были ярко-зелеными. Цвета лесной зелени. Вполне уместно, поскольку этот лес, черт возьми, почти убил меня, а этот мужчина выглядел так, словно мог сделать то же самое. — Ваша лодыжка не сломана, — сказала врач, появляясь в поле моего зрения. — Но у вас довольно серьезное растяжение связок. У вас легкое переохлаждение, но я не вижу никаких осложнений у молодой, в целом здоровой женщины. — Ну, к счастью, я нездорова только психически, — ответила я хрипло. Я попыталась приподняться на кушетке, испытывая дискомфорт оттого, что лежала здесь. Чувствовала себя слишком уязвимой. Привстать оказалось непросто. И, бросив острый взгляд на женщину, поспешившей мне на помощь, я справилась в одиночку. Я не привыкла к слабости в теле. Единственная причина, почему я так усердно тренировалась в спортзале пять раз в неделю, заключалась в том, чтобы превратить свое тело во что-то другое, а не в объект, на который мужчины могли бы смотреть и брать, если считают себя достаточно сильными. Конечно, безумная диета и одержимость своим весом привели к тому, что мои силы были ограничены, но я и не была слабой. До этого момента. Желудок скрутило от этого факта. Вдобавок мое состояние видели посторонние люди. — Меня зовут Кэрри. Женщина заговорила как раз в тот момент, когда я размышляла стошнит меня или нет. Кэрри. Веселое, смешное имя, прославившееся благодаря шоу, которое мы с Кэти презирали и которое ничего не делало для женщин Нью-Йорка или женщин в целом. — Городской врач, — продолжила она, когда я ничего не сказала. — Вы городской врач? — уточнила я. Она улыбнулась. — Родилась здесь и выросла. Далеко не уезжала, чтобы получить медицинскую степень, и вернулась после окончания ординатуры. В ее голосе было столько радости, что я сразу же ей не поверила. Что-то было не так. Счастливые люди меня пугали. Все они лгали. Мне нравились несчастные, подавленные люди. Именно они были самыми честными и разумными. Счастливые люди глупы, у них не было связи ни с миром, ни с самими собой, потому что иначе они были бы несчастны. — Как вы себя чувствуете? — спросила Кэрри. — Я чувствую, а значит принимаю недостаточно лекарств, — ответила я, взглянув на капельницу, прикрепленную к моей руке. Еще одна дружелюбная, теплая улыбка. — В капельнице физраствор, безрецептурный препарат от отека лодыжки и боли. Я не занимаюсь назначением сильных опиатов, когда пациенты в них не нуждаются. В долгосрочной перспективе от них больше вреда, чем пользы. Тьфу. Конечно же Кэрри являлась единственным врачом в Америке, не подкупленным «Биг Фарм» и желавшей по-настоящему помогать людям, а не делать деньги. Кроме того, она упрямо вытянула подбородок, сообщая, что не отступит от своей замечательной, но раздражающей моральной позиции. А пытаться переубедить ее у меня не было сил. — У вас есть телефон, которым я могу воспользоваться?