Первый отдел особого отдела ОГПУ. В необычное место меня занес не то случай, не то фортуна. Скорее, все же второе. Ведь фортуна любит помогать тем, кто сам много для этого старается, причем необычными ходами. Я… постарался. Вот и получил неожиданный, но крайне приятный подарок. Почему так? Ведь на первый взгляд был бы куда удобнее оперативный отдел. Ан нет, все далеко не так просто. Пока вынесем за скобки тот факт, что само мое попадание в ряды ОГПУ под чужой маской – огромный успех. Тут речь о другом, совсем о другом. Оперативный и особый отделы – разные подразделения ОГПУ, причем связь между ними не такая уж и хорошая. Существуют определенные трения, точки, где их интересы пересекаются. Да и руководители отделов не сказать чтобы в сильно хороших отношениях. Что мне с того? Удобство работы. Другой отдел, априори отсутствие контактов, допустимо не самое хорошее отношение ко всем работникам оперативного отдела. И еще кое-какие нюансы могут обнаружиться, но это уже от дальнейшего развития событий зависеть будет. А пока… Пока развитие событий идет своим чередом, полностью меня устраивающим. Стоит начать с того, что из той богомерзкой съемной комнаты в коммуналке я благополучно перебрался в огэпэушное общежитие. Название, конечно, то еще, но по сути все оказалось куда пристойнее. Руководство чекистов было не настолько глупо, чтобы распихивать верных псов советской власти по коммуналкам. Послужившие достаточное время получали отдельные, весьма комфортабельные квартиры. Ну а новичков заселяли в так называемые общежития, представляющие из себя те же квартиры, но похуже. Ну как похуже… Небольшая комната и кухонька на человека. Для семейных порой две комнатки. Жить вполне можно, особенно учитывая то, что раньше у большинства поступивших на службу в ОГПУ и такого быть не могло. Неплохо была поставлена и боевая подготовка. Справедливо считалось, что каждый чекист должен уметь хорошо стрелять, быстро бегать, да и умение дать кулаком в буржуинский или какой-то другой враждебный глаз тоже лишним не станет. Поэтому тиры, беговые дорожки, спортзалы были не просто всегда к услугам, но и вменялись в прямую обязанность. Это радовало. Радовало меня лично, хотя и не нравилось с точки зрения хорошего физического развития тех, кого я люто ненавидел. В тире, кстати, приходилось изображать «театр одного актера». Стрелять я умел, причем куда лучше, чем мог бы недавний студент-юрист с минимальной практикой. Вот и приходилось усердно изображать быстрый, но вполне обоснованный упорными тренировками прогресс в нелегком стрелковом деле. Револьвер, пистолет, винтовка… Да побольше, побольше! Подобное рвение искренне радовало учителей, а у некоторых нынешних сослуживцев порой вызывало легкое недоумение. Дескать, к чему так сильно усердствовать? Но объяснить это самое усердие было несложно, изображая из себя «романтика революции». Удобная, кстати, маска, если предварительно хорошенько изучить классиков этой самой идеологии. Не новых, которые в свете последних событий могли стать отщепенцами и новоназначенными предателями, а самых что ни на есть надежных: Маркс, Ленин, ну и нынешнее «светило» в лице Сталина Иосифа Виссарионовича, в «девичестве» Джугашвили. Но главное – основная моя работа. Первый отдел занимался такой работой, где очень хорошо сочетались физическая и интеллектуальная составляющие. Противостоять иностранным разведкам и наблюдение за их диппредставительствами – то еще занятие. Требуется долго и усиленно думать, кто шпионит, как именно и с помощью каких людей-агентов. Это насчет мозга. Что же до физической стороны… Не стоит думать, что агент иностранной разведки, почуяв опасность, будет только убегать. Может и выстрелить, причем сделать это метко, благо их этому тоже учат. Честно признаюсь, мне пока в таких вот операциях поучаствовать не довелось. Все дело в сроке пребывания в шкуре сотрудника ОГПУ. Сейчас у нас какое время? Февраль тридцать первого года. А началось мое тут официальное пребывание всего лишь осенью тридцатого. Вот и получается то, что сейчас имеем. Не та ситуация, чтобы бросать в жернова активной работы только-только поступивших на службу чекистов. Немного жаль. Почему вдруг? О, я ни в коем случае не рвусь делать благо ни ОГПУ, ни СССР. Тут другое, совсем другое. Сейчас я в ОГПУ никто и звать меня никак. Обычный новичок, поступивший по рекомендации, пусть даже и чекиста, имеющего кое-какой вес. Заслуг… не ноль, но близко к этому, ведь добровольная помощь ОГПУ, пусть и активная, не является чем-то особенным. Так что надо проявить себя с лучшей стороны, причем желательно в кратчайшие сроки. Подтвердить, так сказать, репутацию талантливого юнца, которая уже была использована для поступления в организацию. А для этого… Для этого я и работал. Упорно, со всем возможным старанием, показывая непосредственному начальству, что меня можно и даже нужно загружать работой. Желательно – выходящей за рамки обычной рутины. А ее, рутины то бишь, хватало. В первом отделе требовалось знание иностранных языков. Естественное требование, откровенно-то говоря! Без их знания сложновато работать против иностранных разведок. Не невозможно, а именно что сложновато. Не станут же оперативные агенты при любом непонятном выражении или попавшем в руки документе бежать к своему начальству или к знакомым сослуживцам с просьбой перевести непонятные письмена заморско-буржуинские. И это лишь те, кто работают «в поле». Про тех же, кто имеет дело с различными документами, и говорить нечего. Немалая их часть отнюдь не на русском написана. Поэтому… положение обязывало. Я знал немецкий и французский. Конечно же, уровень этого самого знания скрывался, но чтение и понимание прочитанного с использованием словаря – это я мог использовать. И использовал в самом начале, еще в момент собственно поступления к господам чекистам. А поскольку специалистов на германском направлении в ОГПУ хватало, то вывод был очевиден. Меня закрепили за местными «французами». За той их частью, которая изучала стекающиеся в отдел документы, посвященные деятельности на территории СССР французской резидентуры. А она тут резвилась от души, уступая разве что вездесущим британцам. Если большая активность иностранной резидентуры, то много и агентов. Если много агентов – то их необходимо выявлять, тщательно отслеживая все телодвижения сотрудников посольства. Но не только. Требовалось изучать множество документов, в том числе доставляемых из-за границы. Вот на этот сектор меня и посадили. Прочитать, изучить, сделать выжимку, по возможности добавить уже собственные выводы. Мрак и жуть, но никуда не денешься. Назвался груздем – полезай в кузов! Однако не все было так уж тоскливо и печально. Не стоило забывать о том, что нынешний французский посол, Жан Эрбетт, года до двадцать седьмого проводил по отношению к СССР довольно дружественную политику. Оно и неудивительно, ведь по время расцвета НЭПа у французских торговцев и промышленников были немалые интересы в Стране Советов, равно как и вложенные капиталы. Ничуть не удивлюсь, если сам посол имел с этого вполне определенный интерес. О, вовсе не обязательно грубый финансовый, непосредственно от деловаров! Есть и другие варианты. Например, проталкивание карьерных интересов посла в обмен на определенные услуги тому или иному коллеге по дипкорпусу или кому-то из членов французского правительства. Клубок интересов, он часто столь запутанный, что при всем желании не разберешь истинную подоплеку. Как бы то ни было, а до определенного времени – до момента, когда стали сворачивать НЭП, а заодно и интересы важных деловых людей из Франции – Жан Эрбетт был настроен благожелательно. А что такое благожелательность посла, на которую идет адекватный ответ? Это различные и довольно многочисленные контакты, всякие «клубы по интересам» и общества советско-французской дружбы. Туда же стоит отнести визиты французских социалистов и просто политиков левого толка… В общем, у определенного круга людей, близких к делам разведки, была масса возможностей навести мосты и навербовать агентуру. И можете быть уверены, этими возможностями они пользовались с размахом. Вот и сижу. Читаю, хм, всякое-разное, пытаясь выделить из откровенной «навозной кучи» то самое жемчужное зерно. Хорошо хоть соседи по кабинету достались не слишком шумные, можно сосредоточиться, не отвлекаясь на посторонние звуки. Кстати о соседях. Их всего трое, хотя и сам кабинет не слишком велик. Да какое там велик! Маленький такой кабинетик, а мы в нем – как шпроты в банке. Добавь сюда еще одного человека с собственным столом, и все, финита, пройти будет невозможно. Вот, к примеру, главный в здешнем маленьком коллективе – Сомченко Руслан Борисович. Такой же сотрудник особых поручений, но кубиков в петлице два, против одного у меня. Да и лет ему что-то около тридцати. В ОГПУ давно, лет шесть, начинал с агента третьего разряда, то есть, если по-старому, с младшего унтер-офицерского чина. Ну и за прошедшие годы упорно прогрызал себе дорогу к нынешнему положению. Всеми силами и средствами. Жёсток, жесток, уперт, но назвать его дураком было бы откровенным лицемерием. А вот к моей персоне Сомченко относится крайне негативно, хотя и пытается это скрывать. Правда, получается не очень. Почему вдруг? Да все просто. Он начинал с нижней ступени, а я аж несколько проскочил. Потом университет и вообще образование… В СССР, как я успел понять с самого детства, быть умным довольно опасно, если не умеешь хитрить и изворачиваться. Ну а получить клеймо «интеллихента» – то еще сомнительное удовольствие. Классовая ненависть во всей красе обеспечена. Впрочем, на меня этот штамп поставить сложно, я себя ставлю совсем по-иному. Знания – да. Какая-либо мягкость поведения – ни в коем случае. Да и подчеркнутая верность идеалам коммунизма – кушайте на здоровье. Этакий советский человек новой формации, о котором так любят порассуждать нынешние идеологи, не понимающие, что по мановению руки люди из грязи не поднимаются и уж точно не отмываются. А грязи было столько, что… Ладно, не о том речь. Важно другое – мои отношения с Сомченко, несмотря на явную неприязнь с его стороны, достаточно приемлемы, чтобы тот не ставил палки в колеса во время работы. Хотя и помощи от него ну точно не дождаться. Хорошо, что мне от него ничего по большому счету и не надо, кроме отсутствия вмешательства. Ну и двое других чекистов, делящих с нами кабинет и в какой-то степени подчиняющихся даже мне. Петров Иван Александрович, агент первого разряда, то есть унтер-офицер самого высокого уровня. Прост, как медный пятак, вполне доволен своим нынешним положением и причастностью к ОГПУ, никакого стремления двигаться дальше по служебной лестнице. Инициативы ноль, но приказы выполняет досконально и с крайним усердием. Ну и стоит отметить умение стрелять и бить морды всем, на кого укажут. Классическая грубая сила. И Халилов Магомед Гуссейнович. Как бы это про него сказать, чтобы четко и без слов малопристойных? Потрясающая помесь дуба и барана. Тупой, дурной и практически ничего не понимающий. Оказался в системе еще в девятнадцатом году, да так выше агента первого разряда и не поднялся. Хотя хотел, очень хотел, и желание это никуда не делось. Вот только даже по меркам Страны Советов Халилов был просто потрясающе туп. Зачем его тогда вообще держали? Ну, помимо проверенности и уважения к стажу службы. Ответ был прост и… противен. Халилов был самым что ни на есть заплечных дел мастером, любящим причинять боль и умеющим это делать. Именно этим он и занимался, но поскольку официальной должности палача как-то не водилось, то числился он тут. Право слово, мне на него и смотреть-то было противно. А приходилось разговаривать, временами улыбаться и вообще вести себя, словно рядом сидит обычный человек, а не садист, у которого руки в крови даже не по локоть, а по самую маковку. И удивляться не стоило. Подобных среди чекистов хватало, в том числе и тех, которые являлись такими вот неофициальными палачами. И это считалось нормой, более того, нормой, получившей одобрение самых верхов. Забавно, но даже некоторых большевичков еще во время Гражданской проняло до печенок то, что творили и продолжали творить их опричники. Даже официальный документ был со словами насчет «произвола организации, напичканной преступниками, садистами и разложившимися элементами люмпен-пролетариата». Требовали даже упразднить эту структуру, как вышедшую за крайние рамки добра и зла. Естественно, этот отголосок человеческого восприятия мира остался гласом вопиющего в пустыне. Тем более что глас этот исходил от бывшего имперского офицера Каменева, выпускника Академии Генштаба. Думаю, именно тогда до него дошло, на чью сторону он перешел, кому помогал своим предательством. И все эти писки о недопустимости террора и кровавой вакханалии под руководством ЧК были… смешны. Ах да, едва услышав подобные слова, тогдашняя «несвятая троица», состоящая из Троцкого, Сталина и Свердлова, пользующаяся полной поддержкой самого «вождя мирового пролетариата» Ленина, прямо заявила, что террор был, есть и будет, а ЧК вне любой критики. Самому же Каменеву и прочим, не до конца расставшимся с принципами, был сделан намек сидеть и не высовываться. А то ведь объявить человека врагом революции – дело легкое. Для пущей же убедительности вместе с самим «не оправдавшим доверие партии» легко пустить в расход и членов его семьи. Так, для профилактики. После этого никаких протестов не было. Удивительно, правда? * * * – Все работаешь, Алексей? – вырвал меня из глубин размышлений и одновременного чтения документов голос Петрова. – Скоро уж рабочий день заканчивается. А ты все за своим столом сидишь, даже взгляда от бумаг не оторвешь. – Дел много. Больше половины бумаг на французском, а их так легко не прочитать. Да еще каждая мелочь может оказаться важной. Иван лишь улыбнулся и, подвинув стул, присел. Бедная мебель протестующе заскрипела, поскольку почти сто килограмм Петрова были для нее не самым легким испытанием. А для меня в качестве испытания выступали немереные любопытство и оптимизм чекиста, заодно с его желанием поболтать обо всем и ни о чем. А ведь приходится, с коллегами, тем паче находящимися в одном кабинете, надо поддерживать хорошие отношения. Особенно сейчас, пока я тут новичок. – И какие важные мелочи сейчас пытаешься найти? – Наклевывается кое-что… – Я изобразил взмахом руки нечто такое неопределенное, но Ване этого было мало. Понимая, что тот просто так не отцепится, пришлось пояснить: – Собираю данные о всех французских обществах, которые были в СССР, особенно здесь, в Москве. Потом, собрав все сведения, нахожу людей, которые были не на виду, но все же засветились. И затем уже пытаюсь отследить, кто и после охлаждения отношений с Францией, выглядит… необычно. – Это как? – А вот так. Новые должности, к примеру, или усилившееся влияние на месте работы. Может, оно и само собой, а возможно и при помощи наших французских «друзей». Потом попробовать выявить какие-либо контакты… И если они есть, то брать в разработку. – Мудришь ты чего-то там. Сразу видно, что бывший студент, – отмахнулся Петров. – А вообще занимайся чем хочешь, главное, чтобы начальство не прознало. Крику будет! Воистину, простота хуже воровства. Как будто начальство не знает, чем я тут занимаюсь! Это ведь те же Петров с Халиловым тут для «подай-принеси-свободен». Другие же занимаются той самой аналитической работой. перетряхивая тонны пустой породы для нахождения чего-либо ценного. И далеко не факт, что просмотрев одни и те же бумаги, разные люди сделают одинаковые выводы. Ведь тут многое от стиля мышления и талантов в области сыска зависит. А он в ОГПУ есть далеко не у всех, и это меня откровенно радует. Звук открывающейся двери… Халилов приперся. И как всегда что-то жрет. Не ест, а именно жрет: с причавкиванием, непременной последующей отрыжкой и облизыванием пальцев. Животное, чтоб его! И ведь куда только в него такая прорва еды умещается? Сам довольно худощавый, невысокий, а все как в бездонную бочку проваливается. – Опять жрешь, Магомед? – фыркнул Петров, даже не глядя на коллегу. – Может, тебе к доктору, чтоб он тебя на глистов проверил? – Сам ты это… глыст! Я этых докторов еще тогда лэчил… Все они врэдители. Выдав этот шедевр мудрости, уже неведомо какой на моей памяти, претендент на звание самого тупого чекиста года важно прошествовал к своему столу, где и затих… Все правильно: пожрал, потом поспал, потом опять пожрал… и так далее. Обычный круговорот событий у низших жизненных форм. На Халилове можно не одну научную работу написать, вот только желающих почему-то нет. Больно неприятное создание. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Выгодно купить можно у нашего партнера.