– Нет, матушка. Такого не было. Он, если сильно перенервничает, может замертво упасть. И вроде как неживой сделается. Я едва не заорала в голос, но вовремя опомнилась. У Клавдии был такой вид, точно она вот-вот тоже замертво упадет. – Что ж ты… – начала она, но, глубоко вздохнув, спросила деловито: – И долго он как неживой лежит? – Это уж когда как. Зависит от того, насколько разволнуется. Может, полчаса, а может, и сутки. После выпускных экзаменов больше суток пролежал. Все на пятерки сдал, такой молодец, но, видно, переволновался. – А что врачи-то говорят? Лечили его? – Лечили, конечно. Говорят, такое свойство психики, нервничать ему категорически нельзя. Спокойная, размеренная жизнь, массаж ну и таблеточки, конечно, для снятия стресса. Работа у него, как ни крути, нервная. Финансы… Я его каждый год в санаторий вожу. Ванны, подводный массаж… – А после того, как очнется, он хорошо помнит, что перед обмороком было? – По-разному. То вроде помнит, а то – как отрежет. Смотрит безумными глазами, приходится ему рассказывать, что стряслось… – Что ж ты об этом сразу не сказала? – завопила Клавдия. – Может, Толя твой где лежит и себя не помнит. – Времени-то сколько прошло, и все лежит? – пролепетала Альбина. – Ой, матушка, а вдруг и правда? – Вдруг, вдруг, – досадливо передразнила Клавдия. – С ума с вами сойдешь. Наплетут с три короба, а самого важного не скажут. Идем. – Куда? – испугалась Альбина. – Молиться. – Что-то матушка сильно разгневалась, – заметил Андрюшенька. – Еще бы. Такая существенная деталь, а в пророчестве ее не было. Проклянет нас Евлампия, премии лишит, – хихикнула я, стараясь уйти от слишком пристального взгляда Андрюшеньки. Гостью Клавдия сама проводила до порога. – В полиции непременно расскажи о его болезни. Мол, падает, а потом ничего не помнит. И про блондинку скажи… – Скажу, матушка, обязательно скажу, – запричитала Альбина и сунула конверт с деньгами в карман ее балахона. – Иди, – буркнула подружка, заперла за ней дверь и заорала блажью: – Лизка! – Чего ты орешь? – отозвалась я без особой охоты. – Поговорить надо. Поговорить она решила в ванной, при этом еще воду включила, видимо, опасаясь Толмачева. Кстати, правильно. – Ты слышала? – устраиваясь на бортике ванной, спросила Клавдия. – Само собой. – И что думаешь? – Есть надежда, что Сизов жив. – А мы его чуть не похоронили, – перешла на зловещий шепот подружка. – Хорошо, в кустах бросили, а не утопили. Или не прикопали под кустом, как банки. Но если он жив, где его черти носят? И куда он из кустов делся? На камере его нет. Так? – Так. – Он что, испарился? – Маловероятно. – Убила бы тебя. – За что? – возмутилась я. – Надо мажора искать. Он может знать, где наш покойник. – Типун тебе на язык… хотя не знаешь, что хуже. Очухается и к нам прибежит. – Он ничего не помнит. – Альбина сказала, бывает, помнит. Про деньги уж точно вспомнит. – Тогда придется их вернуть. – Вернуть деньги? – возмутилась Клавдия. – Как у тебя язык поворачивается говорить такое? К тому же они, скорее всего, нажиты нечестным путем. – Ясное дело. Толик деньги свистнул, переволновался и грохнулся в обморок. – Где свистнул? У своих работодателей? – Наверное, где же еще? Не зря они его ищут. – Значит, он в сговоре с грабителями. – Не обязательно. – А как тогда? – Это нам и предстоит выяснить, – оптимистично заявила я, понятия не имея, как это сделать в действительности, и, увидев возмущенную физиономию Клавдии, с ухмылкой добавила: – У нас такой суперсыщик в команде. – Ты подпала под его влияние. – Ничего подобного. – Ваши пререкания кажутся мне подозрительными. – Ты же слышала: у него девушка есть. – Когда и кого это останавливало? Ванную мы наконец покинули. Андрюшенька, сидя на Клавдином месте, с праздным видом пил кофе. – Закончили совещаться? – спросил он и ядовито добавил: – Выйдут вам ваши секреты боком. – Не каркай, – отмахнулась Клавдия. – Тебя накормили? Марш на работу. – Поехали к мамаше мажора, – кивнул он мне, поднимаясь. – Адрес есть? – Само собой. Отправились мы, однако, не по месту жительства госпожи Агаповой, а в офис ее фирмы, здраво рассудив, что в это время бизнес-леди должна быть на работе. По дороге ей позвонили. Появление на горизонте сотрудников полиции ее напугало. Нас она встретила заявлением, что ее сын – прекрасный молодой человек, учится, живет вполне самостоятельно. Но по тому, как звучал ее голос, а в глазах плескалось беспокойство, я решила, она в этом сама была не особо уверена. Андрюшенька протянул ей снимок с видеокамеры и спросил: – Это ваш сын? – Он здесь как-то странно выглядит, – забеспокоилась Агапова еще больше. – Откуда у вас эта фотография? – Мы разыскиваем человека, совершившего хулиганские действия в центре города, – сурово заявил Толмачев. – Судя по машине, номер которой зафиксировала камера видеонаблюдения, это может быть ваш сын. – Владик свою машину друзьям дает, – затараторила она. – У него душа нараспашку, последнюю рубаху снимет. – На фотографии он или кто-то из его друзей? – добавил Андрюшенька в голос металла. – А что он натворил? – жалобно спросила госпожа Агапова. – Писал в неположенном месте, – ответил Андрюшенька. Она осела в кресле и, прижав руки к груди, сказала: – Как вы меня напугали. – Вы бы лучше спросили, в каком месте и под чьим портретом. Только-только вздохнув с облегчением, бизнес-леди испуганно ахнула и даже побледнела. – Так ведь дурак, прости господи, – запричитала она. – Небось, зенки залил и ничего не соображал. – Это, кстати, вину усугубляет. Он ведь на машине был. Залил зенки, сел за руль и создавал угрозу гражданам нашего города. – Но ведь ничего не случилось, – пискнула Агапова. – Вы же нашу молодежь знаете…