Я вытер отпечатки пальцев в салоне и на ручке машины снаружи, которую трогал Тамм. Его «пальчики» у меня имеются, снятые с бокалов. Лишние мне ни к чему, и местной контрразведке тоже. Точно так же я протер бутылку с соленой водой. Потом завел машину и отправился домой. Первым делом – кофе. Самый крепкий, какой мог сварить дома. Стопку коньяка в себя, стопку в кофе. Да простят меня французы, истинные ценители коньяка. И начал кратко – только факты – излагать по поездке во Францию и встрече с источником. Точно так же о беседе с Таммом. Не забыл, конечно, описать Брауна. Этот дядя нам был давно известен. Он со своим учителем Манном были одними из основных разработчиков серии цветных революций на Ближнем Востоке и на Украине. Неоднократно ЦРУ и Моссад привлекали этих двух «научных мужей» для консультаций и разработок операций. И если Брауна привлекли в НАТО для разработки операции, значит, задумывается большая гадость. Очень большая гадость. Я прихлебывал горячий кофе, коньяк ударял в нос, зато сон уходил. Кровь разгонялась, мозг начинал работать быстро. Надо подготовить донесение в Центр. Одним из самых острых, опасных мероприятий является передача информации разведчиком в Центр. Раньше использовали радиопередатчики. А тайниковые операции использовали всегда. В момент закладки или выемки тайника могут схватить, и вот тогда трудно оправдаться. Но, как меня учили в Школе и отец с дедом: «Никогда ни в чем не сознавайся! Даже если жена застала тебя в постели с любовницей, отпирайся. Мол, я только перелазил, когда эта незнакомая тетка легла ко мне в постель!» Утрированно, конечно, но смысл верен. При подходе к тайнику, потом его закладке – думай, анализируй, сопоставляй. Все, абсолютно все и всегда у тебя должно вызывать недоверие. И продумывай все мелочи. У разведчиков особое внимание на мелочи. Подготовили отчет, донесение в Центр, едете на машине к месту закладки, а тут, бац, и авария или сердце прихватило. Ваше бессознательное тело и машину осматривают. Находят смятую пачку из-под сигарет или подозрительно легкий камень, а там колонки цифр. Или письмо тетушке в Базель. А ведь у вас рядом с домом почтовые ящики гроздьями висят. Исследовали бумагу, выявили, что она обработана специальными составами. И снова вопросы… Не секрет, что почти каждый дипломат российского посольства находится под системой контроля. Технического, визуального. И вот он получает задание изъять контейнер с закладкой. Крутится по городу, отрывается от слежки, или дают ему понять, что оторвался, создают режим мнимого благоприятствования. И вот он на берегу пруда в парке Леопольда кормит уточек, потом швыряет камушки, что-то кладет в карман и уезжает. Или, наоборот, оставляет камень на берегу, в траве, рядом со скамейкой. Даже несведущему станет понятно, что не камушек на память он подобрал перед отъездом на родину. Могут задержать, могут проводить до ворот посольства или консульства русского дипломата, который закладывал тайник или забирал его. Расшифровать вряд ли удастся, но скандал на весь мир. Придумают даже то, чего и не было. Начинают выяснять, кто положил туда этот «камушек». Изучают камеры видеонаблюдения. И если у вас нет привычки хотя бы раз в неделю приезжать и кормить уточек, то вы попадаете под подозрение. А в жизни любого человека, пусть даже кристально чистого, есть пара-тройка «скелетов в шкафу». И их найдут. А если разведчика рассматривать под углом зрения контрразведки, то они поймут, что за «фрукт» перед ними. А они это умеют. В контрразведке дураков не держат. Вот и приезжай в этот парк, где носятся бегуны, катаются на велосипедах, скейтах, туристы, мамочки с ребятишками, пенсионеры неспешно прогуливаются, смешивайся с толпой и корми этих уток! Будь они неладны! Я уже вагон хлебобулочных изделий скормил им! И корми так, чтобы со стороны было видно, что ты делаешь это с любовью к окружающему миру, а не пытаешься проломить сухарем голову невинной водоплавающей птицы. А если ребенок подойдет, должен посюсюкать с ним и дать хлебушка, чтобы тот тоже покормил птичек. И умудряйся подбирать или закладывать тайник. Приеду домой в отпуск, закажу маме, чтобы сделала утку под клюквенным соусом. Теперь понимаю, отчего отец так не любит уток и прочую птицу. Наверное, тоже устал кормить голубей да уток. Всегда с видимым удовольствием шугает их по поводу и без. Так что приходится все держать в голове и продумывать каждую мелочь. Репетировать дома, как кидаешь кусочки хлеба уточкам, потом роняешь хлебушек, наклоняешься, поднимаешь контейнер или, наоборот, закладываешь. И он должен лежать в строго определенном месте. Смещение положения контейнера является признаком его компрометации. Значит, или разведчик попадает под подозрение, или тот, кто закладывал. Иногда используют пенсионеров, курьеров для закладки или выемки. Вот и папа у меня порой исчезает из дома. Маме ничего не говорит. Только привозит ее любимое вино или шампанское, которое в Петербурге не найдешь. Это в СВР и ГРУ закордонных резидентур много, как под посольской «крышей», так и нелегальных. А у ФСБ крайне мало. Вот и приходится крутиться, как можешь. Сам неоднократно вынимал и закладывал чьи-то контейнеры. Это могли быть и проверочные мероприятия в отношении меня – не перешел ли я на сторону противника или не двурушничаю ли. Специалисты этот контейнер потом на просвет изучают, до миллиметра обнюхивают, все ли контрольные метки на месте. Меточки не доморощенные, а казенные. Ногтем задел, и все, она скомпрометирована. Но это все вторично, как само собой разумеющееся. Главное – работа, Служба! И вся моя работа должна быть нацелена на вскрытие разведывательных устремлений со стороны иностранных разведок к России и ее союзников. Вот и Тамм как раз подходит для этих целей и задач, по крайней мере я так полагаю. И надеюсь. С годами зрение не становится лучше. Только коньяк становится лучше – все остальное портится. И у меня с годами развилась дальнозоркость. Мелкие предметы с близкого расстояния плохо вижу. И даже в очках. Пришлось обзавестись очками с увеличительными стеклами. Часовых дел мастера и ювелиры зачастую такие используют. В Бельгии, да и вообще в Западной Европе, городские жители крайне редко сами проводят ремонтные работы по дому. Квартиры арендованные, значит, должны выполнять сертифицированные специалисты. Если ты ничего такого дома не делаешь, значит, что-то надо придумать, дабы выглядело естественно, а не как чужеродное тело в квартире. Вот поэтому я и придумал себе «хобби», будь оно неладно! Так как я из французской деревни, то, испытывая ностальгию по детству, собираю модельки сельскохозяйственной техники. У меня уже семь моделей. Предлагал Центру, чтобы они собрали и выслали мне. Хрен! На внутренних поверхностях деталек тракторов, грузовиков должны быть мои отпечатки пальцев. Хотя могли бы сами их оставить, умельцы из Управления специальных технических операций не такие чудеса творили. А моих образцов отпечатков пальцев у них – вагон и маленькая тележка! Это на тот случай, если понадобится меня или скомпрометировать, в случае предательства, или, наоборот, вытащить. Например, мои «пальчики» находят на украденном кошельке. А меня в этот момент обвиняют в шпионаже. Вот и получается, что я находился в другом месте, значит, я не русский шпион, а мелкий воришка, которому грозит три года общеуголовной тюрьмы. Вот и тратил время, здоровье, сон на сборку этих никчемных игрушек. По бельгийской привычке, в гости я никого не зову. Только уборщица приходит и проводит уборку под моим наблюдением. Вот ей и хвастался своими достижениями в области сельскохозяйственного моделирования. Заодно и подпускал к своему рабочему столу. Там лежала еще одна модель и очки для работы с мелкими предметами. Если кому-то проболтается, а это как пить дать, или будет опрашивать полиция, контрразведка, впрямую или опосредованно, то все мотивированно. Мсье на старости лет головой тронулся, в игрушки стал играть. Но в целом мсье безобиден. Для декорации игрушечных моделей у меня хранятся камушки. Большие и маленькие. Вот и получаются композиции. Только некоторые эти камни и есть контейнера для тайниковых закладок. И на виду, и не видно. И опять же, оправдание, если «прихватят» с контейнером. Мол, камушек понравился. Конечно, все эти отговорки «в пользу бедных». Но тем не менее. Лучше так, чем просто уронят лицом в грязь, как грязного шпиона, и будут по ребрам охаживать крепкими ботинками с высоким берцем. Один из таких камней я холил и лелеял. Сегодня даже в карман положил. А в нем небольшая дырочка присутствует. Надавил на камень, ткань разошлась, камушек на землю и упал. А там, господа полицейские, доказывайте, что он мой. Обработан он специальным составом, нет на нем никаких следов, ни пальцев, ни запахов, ни остатков/останков ДНК. Ничего. Вот в этот контейнер я и заложил послание в Центр. Ликвидатор, в случае несанкционированного проникновения, поставил в боевое положение. Нет, он не взорвется в руках, отрывая кисти и поражая осколками тело любопытного. Хотя и такие тоже имеются. Здесь просто агрессивная жидкость за секунду растворит шифрованное послание. При вскрытии, жидкость, после соприкосновения с воздухом, превратится сначала в гель, а через полминуты – в твердый материал. То же самое произойдет, если подвергнуть контейнер рентгеновскому облучению, компьютерной томографии. Сколько же я мучился в Школе, обучаясь закладке и извлечению таких вот закладок! Даже экзамен сдавал. Обязательно поставить контрольную сигнальную метку, чтобы знали в Центре, вскрывалась посылка или нет. Вот вроде и все. Готово. Я осмотрел «камень» критическим взглядом. Камень как камень. Неприметный. Из местных. Камни с берега Волги или Енисея отличаются от тех, что мирно лежат в Леопольд-парке. Ну, не подошел он для моей инсталляции с крестьянской миниатюрой, не вытанцовывается французская пастораль, поэтому и возвращаю его на место. А вот теперь самое «острое» мероприятие на сегодня – доставить послание до «почтового ящика». По дороге меня могут задержать, при закладке тоже могут… Помимо моего рукописного зашифрованного послания о встрече с Таммом, в контейнере была еще и микроскопичная карта памяти – это сообщение от одного из источников во Франции. В провинции Бретань находится большой мясокомбинат. Забивают скот, разделывают его, готовят вкусные деликатесы, поставляют мясо по всей Европе. Руководитель цеха по забою скотины – мой источник. Спрашивается, а зачем русской разведке такой источник? Узнать, сколько мясной продукции выпускает французский мясокомбинат? Не голодают ли французы? Нет. Не это интересует ФСБ России. Недалеко от этого комбината есть база морских коммандос ВМС Франции. Одна из самых жестких систем подготовки спецназа в мире. Они были сформированы во время Второй мировой войны в Англии. Принимали непосредственное участие в Нормандской операции и освобождении Франции. Также постоянно поддерживают связь с английскими САС. Даже великий исследователь морских глубин Жак Ив Кусто был морским офицером и внес немалый вклад в дело обучения и подготовки французского морского спецназа. У них 6 подразделений, каждое из которых носит имя офицера, командовавшего им в свое время или погибшего в бою: – Хуберт (борьба с водолазами противника, контртерроризм); – Жауберт (нападение на море, вытеснение, ближний бой в море); – Трепель (нападение на море, вытеснение); – Пенфеньо (разведка, разведывательные операции); – де Монфор (глубинная разведка и огневая поддержка); – Кифье (кинологическое подразделение). Раз в два-три месяца один из цехов по забою закрывается, и все рабочие перекидываются на один день на другой участок работы. Остается только мой источник. В этот день спецназовцы отрабатывают, оттачивают навыки убийства. Тренируются на скотине, подготовленной на убой. Огнестрельное оружие, холодное оружие, подсобные средства, голыми руками. Попробуйте голыми руками убить свинью, которая ошалела от стресса, страха, запаха крови, готова убежать или постоять за себя. Нельзя мышь загонять в угол, она дорого будет продавать свою жизнь, что уж говорить о племенном быке или кабане! Все это снимает оператор, чтобы потом, на базе, разобрать действия каждого бойца, указать на ошибки и в последующем их исправить. Также отрабатывается разделка туш, поедание теплых органов животных, только что вырванных или вырезанных из неостывшей туши. Работа такая у людей. Убивать. Бывает. В Европейском союзе очень жесткие требования по гигиене. Все, кто посещает мясокомбинат, обязаны пройти санитарную обработку. В том числе и рук. Не просто сполоснуть их в дезинфицирующем растворе, а положить руки в ванночку, и скребок, по типу моющего стекла, автоматически проводит по пальцам, ладоням, соскребая грязь, бактерии. Нам удалось усовершенствовать это устройство, и оно стало сканером для считывания отпечатков пальцев. Естественно, что на время визита военных все заводские камеры отключены. Мы установили свои. Спецназовцы из Англии, других стран НАТО тут тоже частые гости. Последние четыре года стали посетителями и вообще экзотические личности – с Ближнего Востока и Африки. Их готовят для борьбы в составе партизанских отрядов с проправительственными силами. Поступающая информация свидетельствовала, что контрразведка активно выявляла бывших боевиков из ИГИЛ, которым под видом беженцев удалось просочиться во Францию и другие страны ЕС. Их выдергивали, делали предложение, от которого они не могли отказаться, и начинали обучать по программе морского спецназа Франции. А потом забрасывали снова на Ближний Восток, снова в ИГИЛ. Но уже обученных, подготовленных, полностью контролируемых и подпитываемых со стороны НАТО. Сейчас возрос поток выходцев из бывших стран Советского Союза, особенно с Кавказа и из Средней Азии. По словам источника, много русскоговорящих. Их готовили и забрасывали как в Россию, так и в сопредельные государства. Мы имели видео лиц, рост, вес, форму ушей, носа, отличительные признаки в походке, в поведении, отпечатки пальцев. Иногда – образцы голоса. Также имелась съемка, как они убивали скотину. Это тоже свидетельствовало о многом: опыт, психологическая подготовка, любимые приемы. В Центре, во время отпуска, мне сообщили, что часть заброшенных боевиков они установили по отпечаткам пальцев, и они были взяты под контроль. В Средней Азии, в Душанбе, такую диверсионно-разведывательную группу разведка 201-й мотострелковой дивизии ВС РФ уничтожила. Те не хотели сдаваться. Прессе все выдали за стычку противоборствующих наркокланов. Вот так начальник цеха на французском мясокомбинате помогает выявлять русской контрразведке террористов, подготовленных в НАТО. Нельзя сказать, что агент «Бенедикт» трудился на нас во славу русского оружия и из идейных соображений. За каждую такую «посылку» с «пальчиками и видеосъемкой» он получал щедрое вознаграждение, чуть больше его полугодового оклада. Хорошая прибавка. Очень сложно контролировать агента, особенно когда ты находишься от него далеко. Поначалу он ошалел от такой суммы. И приходилось его увещевать. Неразумные траты привлекают внимание не только окружающих, но и налогового органа, полиции, контрразведки. В Европе, с ее высокими налогами, всегда подозрительны приобретения новых автомобилей, недвижимости, предметов роскоши. Что-что, а доносительство они впитывают с молоком матери. Вот и первый «гонорар» я ему отдавал частями. Он хотел купить новую машину. Грезил ей. Я объяснил ему, что нужно купить в кредит, тогда никто не будет завидовать и подозревать. И вот он частями, на деньги, полученные от меня, погашал автокредит. Так, постепенно, приучал его не жить расточительно, не привлекать к себе внимание. Не бахвалиться в компании за бутылочкой «Божоле-нуво», молодое вино сильно ударяет в голову и тянет на «подвиги», типа могу скупить все это кафе. Да и язык становится длиннее твоего роста. Вербовочный процесс – дело тонкое и деликатное. И не заканчивается при выражении согласия иностранного гражданина оказывать содействие российской разведке в интересах контрразведки. Зачастую бывают и казусные ситуации, например, когда перспективного источника разрабатывают две разведки одновременно. Так было с помощником военного атташе Великобритании во Франции. У меня появился к нему подход через его любовницу, но на мой запрос в Москву об изучении его как кандидата на вербовку пришел категоричный отказ с жестким приказом свернуть всю деятельность вокруг данного лица. Потом, в отпуске, уже шепнули на ухо, что наши военные вокруг него круги год как нарезают. Одно время я подвизался на общении с бывшими сотрудниками министерства обороны и военной разведки Франции. Добыл списки, у кого из них были неизлечимые болезни, и под видом писателя, за щедрое вознаграждение, опрашивал дедушек. Многие старые тайные операции мне были поведаны. Заодно, по косвенным признакам, в Москве и Санкт-Петербурге были задержаны агенты военных разведок стран НАТО. Некоторых удалось перевербовать. Во время перестройки и в девяностых они активно сотрудничали с многими разведками. Ну и больные старики рассказали немало компрометирующих материалов на современных руководителей разведывательных органов. Тогда они были еще юными, начинающими сотрудниками, делающими первые шаги, совершающими ошибки, о которых были готовы позабыть сейчас. А старикам, на краю могилы, хотелось поговорить. Вспомнить молодость. Свои достижения, промахи, показать себя с наилучшей стороны, покритиковать нынешнее руководство за мягкотелость. Очень много интересного можно узнать, набравшись терпения и энной суммой денег. Не поверите, но деньги нужны даже тем, кто одной ногой стоит в чистилище. Дедушки вскорости умирали из-за болезни, а их воспоминания анализировались, сопоставлялись с имеющейся информацией. Часть информации использовалась как выводная, чтобы не совершать ошибки, выявлялись новые признаки ведения подрывной деятельности разведслужб на территории России и сопредельных государств с целью дестабилизации политической и экономической обстановки. И резидентуры иностранные в России не сворачивали свою деятельность, а в последнее время, наоборот, активизировались. Даже стали «расконсервировать» агентуру, замороженную десяток лет назад. Это один из признаков или переворота, или «особого периода» – предвоенного. Запомнился мне разговор с одним из полковников. Это был старик, родившийся в годы Второй мировой войны в шале на юге Франции. Здесь же он коротал свой оставшийся век. Мы сидели во дворе под цветущей яблоней. На столе стоял большой глиняный кувшин с домашним вином, сыр, отварное мясо. Полковник разлил вино по стаканам, поднял свой, посмотрел на свет цвет вина, покрутил немного, понюхал: – Вот что я скажу тебе, молодой человек! На излете жизни я считаю, что жизнь человека подобна бочке с вином. Господь Бог наполняет ее – кому доверху, кому-то наполовину. В детстве мы пьем виноградный сок. Наши матери нам щедро наливают его, мы хватаем его стаканами. Один, другой, третий, и бежим во двор, чтобы поиграть с ровесниками или помочь отцу. Потом вино становится молодым. И мы, как молодое вино, которое ударяет в голову, пускаемся во всяческие приключения, авантюры, полагаем, что мир создан для нас, и только для нас. Нет авторитетов, и Эверест – это не вершина мира, а всего лишь макушка горы, которую мы запросто покорим. Потом приходит время шампанского. Женщины, романтика, снова авантюристические приключения. Драки, служба, войны. Но все равно мы считаем, что всего добьемся, все одолеем, всех победим. Ну и, конечно же, – женщины. Много женщин. Вино и женщины. Ни того, ни другого много не бывает. Затем приходит время выдержанного вина. Мы уже осознаем, что вина в бочке жизни остается все меньше. И уже не так шалим, более сдержанны, рассудительны, более взвешенные. Оглядываемся назад, понимаем, что слишком много сил потратили впустую, в погоне за миражами, которые сами себе придумали или чтобы кому-то понравиться, зависели от чьего-то бесполезного мнения. Но все равно продолжаем упорно идти вперед, в надежде достигнуть чего-то. Пусть уже менее призрачных, но реальных, взвешенных целей и достижений. И вот приходит время коньяка. Уже реально понимаешь, что особых подвигов у тебя не получится сделать, да и нет особого желания. Но хорохоришься, мнишь себя мудрецом, к которому идут за советом, хотя им не совет нужен, а требуется лишь, чтобы ты договорился о решении чьей-то проблемы со своим боевым товарищем, который стал политиком или банкиром после выхода в отставку. Вы знаете, что коньяк хранится и выдерживается в дубовых бочках семьдесят пять лет. Потом он уже не набирает силу, не обогащается ароматом. Нет столетнего коньяка. Точно так же, как и наша жизнь после семидесяти пяти не набирает силу, крепость. Приходит лишь осознание простой мудрости, что счастье – оно всегда было рядом. Вот так сидеть вечером в кругу большой семьи, возвратившись с виноградника. Вино на столе, сыр, отварное мясо, хлеб. И говорить. Просто говорить. Прихлебывая десятилетнее вино из собственного погреба, неспешно пыхтеть трубкой с домашним табаком, с добавлением вишни и чернослива, читать книгу, бросая иногда взгляд на большую семью. Все рядом, все перед глазами. Это и есть счастье. Качаешься в кресле-качалке, которое сделал еще мой прадед, оно неказистое, грубое внешне, но очень удобное. Вы пейте вино, юноша, пейте. Ему больше сорока лет. Оно живое. Если оставить в тепле – заплесневеет. То вино, что в бутылках, – мертвое. Чтобы не было плесени, добавляют окисленную серу. А сера, как известно, она от дьявола. Из ада. Вот и получается, что люди – глупые создания, от дара Божьего отказываются, от вина, созданного трудом и любовью, политого потом крестьянским, и убивают его дьявольским порошком, пьют мертвое вино. Сами себя отдаем на откуп аду. Поэтому, пока молодой, не совершайте самую большую глупость – не транжирьте время, отпущенное Всевышним. Либо займитесь крестьянским трудом, либо трудитесь на благо окружающих вас людей, родственников или просто тех, кто попросит у вас помощи. Нам неведомо, какая у нас бочка вина. Мне повезло. Я почувствовал весь процесс – от виноградного сока до самого старого коньяка. Вот и пью свою жизнь – выдержанный коньяк маленькими глотками, с оглядкой на прожитое. С каждым днем его все меньше, и каждый глоток все слаще и желаннее, изысканнее, утонченнее. Мало коньяка осталось на дне бочки… А сколько моих ровесников не попробовали даже выдержанного вина. Окончили свой жизненный путь на шампанском. Многие на войнах. Сейчас я оглядываюсь назад, на колониальные войны, в которых принимал участие, и не понимаю, а зачем и кому это надо было и для чего. Это не принесло ни славы, ни богатства никому. Ни солдатам, что погибали, ни Франции. Те, кто жил в колониях, тоже не в восторге от того, что было. Они хоть свою землю защищали, свой уклад жизни. А мы? Ладно, мсье, я сам стал по-стариковски болтлив и суетлив, и время уходит в моем пустословии. Поэтому давайте нальем еще по стаканчику из этого глиняного кувшина, который сделал мой отец своими руками. Я очень люблю те вещи, которые сделали мои предки. Для окружающих они не представляют никакой ценности, а для меня – история. История моего рода, моей семьи, тот самый мостик, который двигает меня что-то оставить после себя. Как этот кусочек моих мемуаров, который вы вставите в свою книгу. И старик честно, откровенно, порой с излишними подробностями поведал мне нелегкий путь службы от лейтенанта в Алжире до полковника военной разведки. Если написать настоящую книгу и издать ее, думаю, что многие писатели, подвизавшиеся в жанре шпионского романа, кусали бы себе локти. Настолько увлекательна была жизнь и служба пожилого служаки. Но ни я, ни мои командиры не были заинтересованы в издании книги или постановке фильма. Прости меня, старый полковник «К», обманул я тебя. Но такова служба. Она требует времени, которого у разведчика всегда мало. Вот и приходится крутиться как белке в колесе. И моделированием старой агротехнической техники успевай заниматься, и в компьютер поиграть, и по ночам по Европе кататься, по утрам с кандидатами встречаться, бизнес вести, уточек кормить. Все должен успеть. А в компьютер поиграть для чего? Там есть чаты, игроки общаются, можно и личное сообщение послать кому-нибудь. Вот и отправляю первое сообщение, что посылка готова, отправка по расписанию. Жди сигнала по плану на «объекте № 17». Это в районе Южного вокзала есть Stalingrad Avenue (проспект Сталинграда), там же расположено кафе «Сталинград», популярное у русскоговорящих туристов. Сейчас этот район заселен выходцами с Ближнего Востока и из Турции. Ведут они себя тихо, прилежно. Здесь относительно безопасно, но углубляться в него не стоит. Многие стены внутри дворов испещрены граффити, поэтому полоса черного цвета на углу дома не вызовет подозрений. Одной больше, одной меньше. Уличного освещения совсем мало, камеры видеоконтроля отсутствуют на этом углу, камеры магазинчиков тоже его не захватывают. Хорошее место для тайниковых операций. Но руководство посчитало иначе.