Ее самообладание дает первую тонкую трещину. – И почему же? – Он бы все равно ничего не сделал. Мы с Уэсом… – «С Уэсом», – его имя она произносит так язвительно, словно оно раздражает ей язык. – Да, вот и давай о нем поговорим. Думаю, ты понимаешь причины моего недовольства, Маргарет. Если бы вы двое втайне от меня не записались на охоту, очень сомневаюсь, что Джейме вообще уделил бы тебе хоть какое-то внимание. Сомневаюсь, что мне пришлось бы потратить десятки долларов на замену лабораторного оборудования и тем более – что нам пришлось бы вести этот неприятный разговор. Но что есть, то есть. Ее дневник в кожаной обложке плюхается на стол между ними. Туман клубится на периферии зрения Маргарет, и вскоре она уже не видит ничего, кроме позолоты на уроборосе, отливающей красным, как закатное солнце. Рисунок дрожит, как монетка, оброненная на дно колодца. – Итак, не будешь ли ты так любезна объяснить, зачем брала это из моего стола? Маргарет вернула дневник в ящик точно на то же место, откуда взяла его. Стерла все сделанные в нем пометки. Как она догадалась? – Ну? – Ивлин все еще не повышает голос. Ей никогда еще не приходилось прибегать к этой мере, чтобы донести до дочери свою точку зрения. Ее гнев подобен кипению воды на медленном огне. А столкновение с ним – первому робкому шажку по тонкому льду на поверхности пруда. – Извини, – вот все, что удается выдавить Маргарет сквозь клацающие зубы. – Так я и думала, – фыркает Ивлин. Она угодила прямиком в ловушку. Силки затягиваются на ее горле. – Извини. – Ну и что ты дрожишь, как побитая собака? Я же ничего тебе не сделала. – Голос Ивлин звучит приглушенно, будто уши Маргарет плотно забиты толстой шерстью. Трудно улавливать детали, когда ей отчаянно хочется лишь одного – бежать. – А ты думала, я вернусь домой, застану свою лабораторию разгромленной и разграбленной, свою дочь – развлекающейся с каким-то выскочкой, и обрадуюсь? Буду наблюдать со стороны, не вмешиваясь? Нет. Такой непочтительности я не потерплю. А теперь отвечай мне: ты показывала это ему? – Да. – У него есть копия? – Нет, – Маргарет съеживается еще сильнее. – Нет, клянусь тебе. – Но он это видел. Господи, Маргарет, о чем ты только думала? Маргарет кажется, будто ее отбросили в прошлое, в ту пещерку, и теперь она сжалась рядом с Мэттисом, а вокруг нее поднимается прилив, взбивающий его кровь в розовую пену. Она утонет, если не поспешит, но она не в силах. Все, на что она способна, – дрожать, пока воды ее собственного страха поднимаются вокруг, заливают уши, рот, глаза. Мать никогда не поднимала на нее руку, но когда Маргарет думает о том, что будет, если она расстроит ее так сильно, что не сумеет вымолить прощение, то в ней разверзается пустота такая же обширная и пугающая, как воспоминания о том, что дымилось в круге трансмутации, начертанном Ивлин. Потому что слишком долго Ивлин была для нее целым миром и божеством в нем. Есть наказания гораздо страшнее побоев. Быть забытой и нелюбимой – худшая участь. Уэс всегда так возмущался из-за нее. «Кто-то же должен был сделать хоть что-нибудь», – однажды сказал он ей. Но что можно было сделать? Во что вмешаться? Ивлин никогда не причиняла ей вреда, который могли бы заметить посторонние. – Ты понимаешь, какими будут последствия, если расшифрованная трансмутация приобретет широкую известность? Ты хоть представляешь, что может случится, если эти исследования попадут не в те руки? – Да, представляю, – Маргарет застывает, едва успев выговорить эти слова. Она не уверена, что сама произнесла их, но ясно, что и мать здесь ни при чем, потому что она растерянно моргает, как от пощечины. – Будь осторожна в своих намеках. – Я своими глазами видела, на что способны эти исследования не в тех руках, – ее голос сильно дрожит, но она заставляет себя продолжать: – Я показала их Уэсу потому, что другого способа убить хала не существует. Показала потому, что доверяю ему, и он мой друг. – Так, значит, я застала проявление вашей дружбы? – Ивлин поднимается со своего места. Ее тень косо ложится на пол. – Положа руку на сердце, неужели ты настолько изголодалась по вниманию, что позволила юнцу с хорошо подвешенным языком развратить тебя и… – Да! Потому что ты оставила меня здесь одну. Долгое время я жила так, будто меня не существовало. Я думала, это magnum opus завладевает людьми. Думала, все дело в алхимии. А оно с самого начала было в тебе. Ты позволила ей завладеть тобой. Как ты можешь притворяться моей матерью теперь, после того, как много лет этого не делала? Произнесенные вслух, эти слова что-то вскрывают в ней, и теперь ее зрение приобретает предельную четкость. Худшее уже происходило с ней тысячи раз, и она выжила. Ивлин уже отреклась от нее. Такой любовь быть не должна. Маргарет не в силах поверить, что только что отказалась от шанса самой узнать, какой она должна быть. Не в силах поверить, что она чуть ли не вытолкала Уэса за дверь. – Что на тебя нашло? – Глаза Ивлин обиженно блестят. – Можешь осуждать меня сколько угодно, но все, что я делаю, я делаю ради нашей семьи. Уж извини, что не могу, подобно другим добрым катаристкам из города, всю свою жизнь посвятить тебе. После того как твой отец ушел, мне пришлось растить тебя одной, и я не оставила бы тебя здесь, не будь ты достаточно взрослой, чтобы справиться самой. – А может, я еще недостаточно взрослая. Ивлин глубоко вздыхает, словно собираясь с остатками терпения. – Да. Вполне возможно. Но теперь я дома, и я думала о тебе каждый день. И была так терпелива с тобой, как могла, учитывая обстоятельства. Неужели этого тебе мало? Могла бы, по крайней мере, вести себя со мной прилично, без лишней жестокости. Да, хочется ответить ей, этого мало. Ивлин здесь, но на самом деле ее нет и не было уже много лет. Часть ее существа вышла за дверь в день смерти Дэвида и обратно не вернулась. Горячие слезы струятся по лицу Маргарет, она ощущает вкус соли на губах. Так унизительно плакать, так унизительно подтверждать, что ее мать права. Может, она и вправду недостаточно взрослая, чтобы справляться, но от попыток она уже устала. Страшно устала ждать, когда хоть что-нибудь изменится. Так устала быть одна. – Утром первым делом, – говорит Ивлин, – мы пойдем в город и запишем в качестве твоего алхимика меня вместо него. У меня, разумеется, имелись другие планы, но раз уж ты дала мне такую возможность, глупо было бы упустить ее. – Нет, – тихо говорит Маргарет. – Этого я больше не сделаю. Не буду. Ивлин недоверчиво смеется. – Пробуешь и со мной торговаться? С твоим другом получилось удачно. Не стесняйся. – Нет. Это не торг. И не сделка. Я уезжаю. Завтра утром мы с Уэсом победим на охоте, а ты поступай как хочешь. И непременно продолжай работать не покладая рук ради своей семьи из одного человека. Пока не сдали нервы, Маргарет выбегает в коридор. Она слышит нерешительную попытку матери погнаться за ней – раздраженный скрежет ножек стула по половицам, снисходительно медленный стук каблуков. – Да кем, черт возьми, ты себя возомнила, если смеешь так разговаривать со мной? Маргарет распахивает дверь своей спальни и вытаскивает из-под кровати чемодан. Все, что она слышит – дикий стук сердца, отдающийся в ушах, панический ритм дыхания. Возьми себя в руки. А руки дрожат так, что она едва не рвет все свои кофточки, сдирая их с вешалок и засовывая в чемодан. Наверняка она что-нибудь забыла, что-то еще, принадлежащее ей. Но если не считать одежды и ружья, ничто в этом доме не имеет для нее сентиментальной ценности. Ничто, кроме ее книг, но истертые от времени страницы раскрошатся в пыль, если она попытается свезти их вниз с горы в тележке. Придется их оставить. Ивлин ждет ее на площадке лестницы, раздраженно скрестив руки на груди. – Ну и куда ты пойдешь на ночь глядя? Об этом ты хотя бы подумала? Подальше от тебя. Куда угодно. К Уэсу. – Пропусти. – Я не дам тебе уйти от этого разговора. Она проталкивается мимо Ивлин и торопливо сбегает с лестницы. – Бедокур! Он вскакивает, тем временем Маргарет прихватывает из гостиной охотничий нож с разрисованной рукояткой. И сует его в карман юбки, стараясь сделать это как можно незаметнее. – Не смей, – резкость материнского голоса чуть не лишает ее самообладания. – Ты не имеешь права так поступать. И бросать меня тоже. Я же люблю тебя, Мэгги. Неужели для тебя это ничего не значит? «Я люблю тебя». Сколько времени прошло с тех пор, как Ивлин говорила ей об этом? Когда-то она заявляла об этом ежедневно тысячей разных способов. Заглянув в этот светлый карман ее памяти, полный самых счастливых и надежных воспоминаний, она находит одно – золотистое, как рожь и солнечные лучи. Весной они ходили гулять по холмам, где буйно расцветали маки, раскинувшись на целые мили, и ястребы парили над головой. Ивлин указывала на каждое растение, которое им попадалось, и сообщала их названия, как важную тайну: тис, вьюнок, шлемник. Они лежали бок о бок в траве, а мать старательно плела венок. Королева Мэгги, благоговейно произносила она, возлагая готовый венок ей на голову. Подавив всхлип, Маргарет вцепляется в дверную ручку. Как оторваться от родной матери? Как отплатить бегством за любовь? Как заставить себя забыть все маленькие проявления доброты и нежности? Но этим знакам внимания никогда не заменить ее целиком, или их обеих, как бы отчаянно ни хотела этого Маргарет. Она создала себе мать из драгоценных воспоминаний и жила ими. Но больше она не может довольствоваться этими крохами. Открыв дверь, она делает ошибку – оглядывается. Ивлин подсвечена со спины призрачным, желтоватым сиянием настенных светильников, но Маргарет видит, как быстро она меняется. Ее скривившееся лицо разглаживается, превращается в маску такого спокойствия и собранности, словно ей все равно. – Отлично. В таком случае, уходи. Ты истинная дочь своего отца. Маргарет выходит, хлопнув дверью. С мрачной решимостью она идет к загону и забирает Отблеска. А потом, вместе с конем и гончей, направляется по тропе к лесу. Продолжая двигаться, она не разобьется вдребезги. Однажды миссис Рефорд сказала ей, что жизнь – это не только старания сохранить усадьбу и что в ней есть люди, которые любят ее. Такие, как она – и Уэс. Они бросали ей один спасательный круг за другим, и она наконец готова схватиться за них. Где-то по ту сторону леса из вековых секвой ее ждет целый мир. Мало-помалу возвышающиеся вокруг деревья уступают место пологим холмам и полям ржи на них. Полулунное море сегодня лениво раскинулось вдоль берега и поблескивает при свете нарастающей луны. А вдалеке она различает человеческий силуэт. Ее сердце вздрагивает от предчувствия. Обычно никто не забредает так далеко от Уикдона, особенно пешком и в такой поздний час. Маргарет трусцой следует по тропе, пока фигура не становится более отчетливой, купающейся в серебристом сиянии луны. Отсюда она уже различает развевающиеся фалды и встрепанные темные волосы. – Уэс? – зовет она. Ветер относит голос в сторону. Но, судя по тому, как внезапно обмякают его плечи, он ее слышит. Ничего слаще этого облегчения она никогда не испытывала. Она сомневалась в нем. Она его отвергла. А он все-таки вернулся за ней. Упрямый, как всегда. Маргарет бросает поводья Отблеска и свой чемодан и бежит к нему. Едва они сближаются, он хватает ее в объятия так крепко, что чуть не выжимает из нее дух. Этим ощущениям она могла бы отдаться полностью, самозабвенно. Тепло его тела, пьянящий и нелепый запах его лосьона после бритья и резкий, насыщенный солью ветер с моря; и то, как он держит ее в объятиях – словно сокровище. – Не надо было мне оставлять тебя, – говорит он ей в ухо. – Не надо было мне тебя отпускать. Уэс отстраняется лишь настолько, чтобы заглянуть ей в глаза, но по-прежнему держит ее за плечи. Он предельно серьезен, при виде его лица у нее екает в животе. – Маргарет, я понимаю, что мало что могу предложить тебе, и знаю, как трудно представить себе, что все сложится удачно после охоты, а еще знаю, что ты, вероятно, могла бы найти не меньше сотни мужчин лучше меня, чтобы выйти замуж, но я не шутил, когда говорил, что у нас впереди жизнь, причем хорошая. Страна, где нам не надо будет бояться. Дом за городом. Целая библиотека похабных книжек, огромная кухня и семеро детей – или нет, не детей, а пять таких же собак, как Бедокур. Чего бы ты ни захотела, я обещаю сделать так, чтобы твои желания сбылись. Клянусь, что ты станешь счастливой.