Резкая боль вернула меня в реальность. Я открыла глаза. Белый потолок и включённый телевизор… Рядом задремала мама. Я снова закрыла глаза. Меня унесло в сон до рассвета. Глава 7. Спасительный трос 30.01.2017 Это был тот день, когда боль чуть отпустила. Когда мне вытащили из живота дренаж (трубку) и катетеры — лимфа стала вытекать напрямую из дырки в животе. После глубокого наркоза моментально начались осложнения — я задыхалась, кашляла, и всё это приносило мне дополнительные мучения. Кашлять было невыносимо больно, так как чтобы кашлянуть — нужно было напрягать живот, а там был эпицентр боли. А так как половину обезболивающих мне нельзя принимать, то сразу после операции мне делали уколы наркотиков, которые толком не действовали. Я дурела, но боль не снималась. Оставался только морфий. Но от него я снова отказывалась. Чтобы легче было кашлять, когда воздуха совсем не хватало, мы придумали в палате «трос» — это связанные простыни, за которые я хваталась, чтобы оперативно можно было приподнять голову, когда накатывало удушье, — силы были на нуле. Сквозь нечеловеческие мучения настал тот день, когда мой анестезиолог объяснил, что происходило… Дело в том, что во время такой обширной операции, которая проводилась через 4 прокола в животе, тело накачивают газом. И он у меня не вышел, и поэтому везде возникали сильнейшие дополнительные боли. А тем более там, где на полживота — внутри сплошная раневая поверхность. Этот плотный газ был как инородное сплошное тело, можно было даже прощупать и почувствовать в теле — он хрустел, как снег. При таком редком «раскладе» человека нужно вводить в искусственную КОМУ, чтобы он не умер от болевого шока. Но в моем случае, при непереносимости препаратов, меня могли обратно из неё не вывести, поэтому я терпела наживую. «Я не знаю, как Ты всё это перенесла. У меня нет слов. Я столько лет проработал в своей профессии… Ты — тот редкий случай, когда человек вызывает у меня такое глубокое уважение. Держись, девочка. Впереди у Тебя тяжёлая химия. Выдержи. Теперь только вперёд». Эти слова анестезиолога Сергея звучали для меня как Благословение. Я была ему так благодарна! Ведь именно он взялся меня спасать во время первой диагностической операции. Именно он нашёл для меня лучшего хирурга, когда обнаружили зверя. Именно он подобрал для меня особый наркоз, который меня не убил во время второй обширной операции. Он стал для меня уже родным человеком. Сергей пожал мне руку и вышел из палаты. Я стала ждать химиотерапевта. Для меня слово «химия» было незнакомым пугающим термином. Я понимала, что меня ждёт очередной, изощрённый способ лечения, который предстоял и миллионам других людей. Дверь распахнулась. Ко мне в палату быстрым шагом вошла молодая женщина с равнодушными, как у акулы, глазами. Она мне коротко и чётко объяснила про препараты, которые мне нужно вводить. Я спрашивала про гарантии: останусь ли я живой. Она мне честно сказала, что гарантий нет, да и саму по себе высокодозную химию выдерживают не все. Но чтобы избежать непредвиденных ситуаций — первый курс начнут снова в реанимации, чтобы всё было под контролем. Она начала уточнять у меня детали и читать бумаги про мою лекарственную непереносимость, а потом куда-то ушла, пообещав «что-то уточнить» и вернуться. Но она больше не вернулась. В итоге она меня просто бросила, побоявшись брать на себя ответственность. А я находилась в режиме «не тормозить». А значит, нужно было снова где-то срочно искать врача. Не труса. А настоящего врача. Сильного химиотерапевта. Каждый мой последующий день — был днём больших перемен. Каждая самая обыкновенная мелочь в моем тяжёлом состоянии была целым событием. Самой главной задачей для меня стало стремление суметь подняться с кровати и встать на собственные ноги. Стремление снова начать ходить. Через боль. Организму необходимо было движение, чтобы быстрее всё заживало. Ноги меня по-прежнему не держали. На меня было страшно смотреть. Тонкое существо с синяками под глазами на тоненьких ножках старалось удержать равновесие… Но моё стремление преодолеть боль было сильнее страха её испытывать. Муж и мама были непрерывно рядом. Мой первый удавшийся шаг, опираясь на мужа, — это было вселенское ликование победы, которое слышали Небеса. Потом я смогла уже дойти до стула. Потом до туалета. Потом до окна. Потом до двери. Потом сделать шаг в коридор. И так — сантиметр за сантиметром — я отвоёвывала саму себя у клешневидного монстра. Через адскую боль, через бессилье, через страшнейшие физические внутренние муки я делала шаг за шагом и входила заново в этот мною любимый мир под названием ЖИЗНЬ. Моей радостью была цель дойти до кабинета моего хирурга, который находился в самом начале коридора. А моя палата — в самом конце. И когда наконец в один из дней у меня это получилось — я обрела надежду. Надежду на то, что смогу выйти из этих стен. На консилиуме было принято решение выписать меня домой. Ведь никакие препараты применять ко мне не могли, и смысла находиться в клинике практически не было. Нужно было как можно скорее искать химиотерапевта и приходить в себя. Домашние стены должны были помочь. Хирург пообещал помочь с хорошими специалистами по лучевой терапии, как только я пройду химию. Он очень боялся меня отпускать. Хотел, чтобы химию я проходила всё-таки поближе к ним, чтобы всегда была на глазах. Но врач с акульими глазами на контакт со мной так и не вышла, и я окончательно поняла, что с ней мне ничего не светит. Она мне выписала стандартный протокол-рекомендацию, и на этом всё закончилось. Мы собирались домой. Единственная проблема была в транспортировке. Я еле передвигалась. И каким образом мы умудримся доехать до дома по нашим российским (пусть даже и московским) дорогам — это была целая задача… Каждая кочка причиняла мне сильную боль. Мы ехали домой целую вечность… Из отпусков начали возвращаться работники телевидения, и мне позвонили сразу с нескольких центральных телеканалов, сказав, что готовы сделать программу про мою ситуацию. Но, разговаривая с редакторами, я приходила к выводу, что речь идёт не о том, чтобы мне действительно помочь, а чтобы мне навязать свой определённый «сценарий» и загнать нашу семью под определённые шаблоны, необходимые им одним. Но «играть» в шоу-бизнес я была не готова. Я билась за свою жизнь всерьёз и «играть в игры», угодные сценариям каналов, не хотела, я пыталась прочувствовать — кому из них отдать эксклюзив — в надежде на реальную помощь специалистов. Глава 5. «Не сведи на ноль» 28.01.2017 Сегодня мне сняли швы. Смотрю на живот и ужасаюсь, сколько всего внутри меня уже нет. Матка, придатки, трубы, яичники, лимфоузлы, некоторые кишки в брюшине — сальник. …Начинаю ходить через боль. Это нужно, чтобы организм быстрее адаптировался к новому состоянию. Ноги болят от операционных плотных чулок, которые мне нельзя снимать ещё несколько месяцев, чтобы отёк не пошел в ноги. Катетеров уже нет, но одна из дырок в животе ещё не заросла. Лимфоузлов нет, и лимфа старается куда-то деться, весь низ живота с огромным отёком, страшно смотреть, а весь правый бок постоянно мокрый из-за огромного количества вытекающей лимфы… Меня бросает то в холод, то в жар. Мой хирург позвал меня в кабинет для важного разговора. «Теперь Ты должна знать, — начал он, — когда я делал Тебе операцию, все 5 часов были непредсказуемыми… и с максимальным риском для Тебя. Когда я Тебя разрезал, то увидел картину намного более серьёзную, чем предполагал (почему я и не ограничился малым тазом, а начал купировать рак и в брюшной полости). Дело в том, что тотально поражённые лимфоузлы практически уже были спаяны раковой опухолью с несущей аортой. И когда я пытался отделить одно от другого, возник максимальный риск повредить аорты, и в этом случае при открывшемся кровотечении мы бы Тебя вряд ли спасли. Но Ты выжила. И это чудо, что операция перенесена. Поэтому не подведи меня и не сведи на ноль мою битву за Тебя, срочно решай с химиотерапией. Твой рак очень агрессивен. Ждать нельзя. Как можно скорее вступай в следующий бой». Я вышла от него с осознанием того, что врачи ежедневно совершают подвиг… Это их ежедневная «простая работа» ценою в человеческую жизнь. «Наплюй на всё, не обращай внимания ни на кого, только позитивное мышление, — добавил он, — только поиск решения, только конструктив, наедай силы, восстанавливайся, они Тебе понадобятся. Укрепляйся. Ты обязана выдержать». 6 февраля — последняя дата для старта. Химия, которая будет убивать рак и бить по здоровой части организма. Первый врач-химиотерапевт отошёл в сторону, абстрагировался. Я брошена им. Мне до боли знакома позиция «умри где угодно, только не на моем столе». Так уже со мной поступал один врач известной клиники после того, как на меня было совершено разбойное нападение. Страха уже нет. Есть желание жить. Я концентрируюсь на очередном рубеже. И каждый рубеж как последний. Я на жестокой войне. Средь Небес тишины. Ангел Жизни — во мне. Я такая, как Ты. Я такая, как он. Я как тысячи нас. Я останусь живой. Я вернусь сотни раз. Расскажи мне про смерть — я запомню лицо. Я в глаза ей смотреть буду просто — и всё. А потом — воскресать. А потом — снова петь. Не умеет она птицей Феникс гореть. Своим Светлым крылом я людей обниму. У неё отбивать буду их на ветру. Посмотри мне в глаза — страха в них больше нет. И исчезнет слеза. И наступит рассвет. И наступит Любовь — средь Небес тишины. И исчезнет вся боль в городах, где есть ты. Ты в сторонке постой. Из Молитвы — мой Щит. Миллионы людей против черной беды. Не отдам тебе, смерть, от себя ничего. Никого не отдам! И не путай седло. Я на жёсткой войне. Среди города — дым. Нас так много в войне… Люди. МЫ ПОБЕДИМ! Глава 21. Гонка на выживание 26.02.17 …Проснулась. Раннее утро. Ломит. Врач запретила терпеть боль, а я боюсь привыкнуть к обезболивающему. Задумалась над тем, что у меня такое чувство, будто я с конца декабря нечаянно села в болид «Формулы-1» и нечаянно нажала на газ, там застрял каблук, и теперь, хочешь не хочешь, аккуратней на поворотах. Кто-то несётся так же, как и я, а кто-то на моих глазах слетает с трассы. С самой первой секунды, как я услышала: «У Тебя РАК» — жизнь понеслась в другом измерении и на другой скорости. Она начала называться «УСПЕТЬ». Сначала успеть всё отменить (выступления, показы, гастроли LAMA WAY FASHION, заморозить все крупные переговоры). УСПЕТЬ: переварить, найти врача (господи, где?!), достучаться хоть до кого-нибудь, прооперироваться (господи, как?!) — счёт на минуты… УСПЕТЬ: понять, что происходит, что за зверь такой «рак»? Как его лечить? Кому верить? Где взять деньги? Что делать? Существует ли лекарство? УСПЕТЬ: остаться в живых после операции. Адская боль… АД… АД… Просыпаешься как в «матрице» — хочется выдернуть из себя все трубки, и будто выбрала не ту таблетку у Морфеуса. АД… терпи, детка, терпи. УСПЕТЬ: начать вставать, истощение от голода, ноги не держат, боль, боль, боль. Первые шаги самостоятельно — победа. УСПЕТЬ пережить всё, что происходит. Жёсткий фильтр: люди, события, кто есть кто, приоритеты действий. УСПЕТЬ восстановиться до химии, счёт на дни. УСПЕТЬ: восстановиться до второго курса. УСПЕТЬ: начать нормально ходить. УСПЕТЬ. Какое счастье — животик заживает… когда очень плохо, я уже могу (!) свернуться калачиком! Счастье. Открываю глаза — включаю экран айфона — читаю все добрые пожелания — они как мантры на выздоровление, они как тёплое одеяло, укрывающее меня, терпи, детка терпи, главное вписывайся в повороты, скорость снижать нельзя, закрываю глаза, спасибо. Ощущение счастья. Со мною тихие голоса: «Мы рядом, терпи, детка, терпи»… ГОНКА. Скорость снижать нельзя. Открываю глаза, смс: «Ты как?» Хорошо, шепчу и снова проваливаюсь в сон. Счастье. Счастье снова проснуться. В ГОНКЕ. БЕЗ СТРАХОВКИ. ДЕРЖИСЬ, ДЕВОЧКА, КРЕПЧЕ. Я Благодарна Богу за эту ТРАССУ. ВЫСОКОДОЗНАЯ ХИМИЯ — гонка по вертикали… Мне удалось крепко заснуть на целых 4 часа. И это было круто. Тем временем в Сети выходила масса статей. Вести про мою священную битву нарастали с эффектом цунами. К моему ужасу, СМИ в своих громких заголовках стали меня сравнивать с Женей Егоровой. Это была известная певица, очень порядочный и светлый человек, которая недавно умерла от рака. Меня это сравнение пугало. Во-первых, потому, что её уже не было в живых и она не смогла справиться, хоть очень старалась. Во-вторых, это сравнение гарантированно отрубало надежду хоть на какую-то помощь извне, потому что после её смерти в её семье произошёл какой-то финансовый скандал. И я не хотела никаких аналогий. Ведь нас с ней связывало только то, что мы обе из шоу-бизнеса и обе — известные люди. А в остальном у нас с ней было кардинально всё по-разному. Я отмотала плёнку назад. Мне вспомнился один момент… Накануне моей беды, в 2016-м, один из благотворительных фондов пригласил меня поучаствовать в благом деле, а именно — в концерте, посвящённом памяти этой певицы. Я ей очень сочувствовала. Деньги от продажи билетов должны были перечислить в детский дом. Я, конечно же, согласилась! Успела даже отдать организаторам один из своих больших вееров для аукциона в помощь больным детям. Активно рекламировала предстоящий концерт. Но… судьба распорядилась так, что сама я на него приехать уже не смогла. Потому что в это время мне уже делали мою первую диагностическую операцию. И спустя месяц я узнала о своем страшном диагнозе… Разве я могла когда-нибудь предположить, смотря по телевизору новости о борьбе с раком этой певицы, что впереди меня ждала ещё более тяжёлая смертельная схватка… Тем временем один московский олигарх, славящийся своей любовью к кокаину, беспорядочными связями (иногда и с мальчиками), Артур Мразолёв, который меня активно домогался в 2012-м году и которому я решительно отказала, решил воспользоваться ситуацией и сделать себе пиар на моём горе, тем самым разработав определённый план мести отвергнутого поклонника. У него были не только амбиции обиженного ухажёра, но и давняя зависть к моему успеху. Ведь денег у меня не было. А признание было. Он пытался строить карьеру рок-певца, но его песни не пользовались популярностью — на концертах его даже иногда закидывали тухлыми яйцами и освистывали. Многие просто не хотели с ним работать. И даже ценой собственных капиталов он никак не мог купить любовь зрителя. Хотя у него нанят мощный штат по пиару, продвижению и даже есть «свой отряд» интернет-комментаторов, которым он платит. Когда Мразолёв делал сольники — билеты не продавались, а дарились работникам заводов. И чтобы заполнить зал, часть зрителей привозилась за определённую плату как «массовка». Мразолёвым снимались десятки собственных клипов, для участия в съёмках покупались западные звёзды, но ничего не помогало этому человеку набрать честные рейтинги популярности. И когда он узнал о беспомощном состоянии той, которая когда-то посмела сказать ему «нет», — он радостно решил срубить себе пиар на её горе, развернув на своих страничках в соцсетях открытую травлю. Начал писать оскорбительные посты, гадости и циничные заявления: «Господа, посмотрите на этот цирк! Вот увидите — вскоре наша Лама родит двойню и всё будет хорошо! Ха-ха-ха! Бедненькая…» На мой телефон сыпались издевательства. И все это притом что я после такой операции, к сожалению, уже никогда не могла иметь детей и справлялась с тяжелейшей психологической травмой и горем. Некоторые люди пытались достучаться до совести этого негодяя, просили его извиниться передо мной. «Я извинюсь лишь тогда, когда она покинет этот мир по медицинским показаниям! Если она больна — пусть умрёт!» — кричал он. Это давление действительно могло меня убить. Потом в Интернете с его страниц вышла ещё одна ложь: «Я был готов ей помочь! Но меня послали куда подальше!» Помощи он мне, естественно, никогда никакой не предлагал. Но хотел выглядеть в глазах общественности благодетелем. Да и если бы даже действительно он попытался мне что-нибудь предложить — после такого взять от него что-либо было бы ниже моего достоинства. Не придумали ещё такой цифры и цены, которая была бы эквивалентна подлости и циничности людей, желающих мне смерти. На мой взгляд, «дефицит львов — не повод ценить шакалов». Он пытался раскачивать свой чёрный пиар-маятник в стратегии «правда-неправда». Таким образом, в противовес вступили две стихии — стихия зла в лице одного-единственного подонка и стихия добра в лице народной любви, которая меня очень поддерживала. Но он мечтал повернуть общественное мнение таким образом, чтобы люди стали думать обо мне плохо, очернить моё доброе имя. Но люди не поддавались. Тогда Мразолёв нанял пиарщика по имени Бермис. «Мочи её по полной, — советовал тот, — она ничего не сможет сделать. Тем более у неё рак. Недолго птичке барахтаться. Сколько я её знаю — она не любит своё личное выставлять напоказ. Всё всегда переживает в себе. Так что документы с диагнозом уж точно не выложит на всеобщее обозрение. Будь уверен! Она сдохнет, но не опубликует их. Так что полный вперёд! Мочилово ей гарантировано! Отрывайся!» Бермис был на меня тоже зол. Потому что, когда стало известно, что у меня рак, он хотел заполучить мои официальные документы с диагнозом и продать их как сенсацию за большие деньги в СМИ. Но я не согласилась. И он решил, что я их никогда не опубликую. Как он только их у меня не выманивал — и уговорами, и угрозами. Ничего не сработало. Я не хотела, чтобы кто-то делал на моей беде бизнес. Бермис затаил злобу. Ведь нажиться ему не удалось. И вот он — уже нанятый Мразолёвым, «мозг» чудовищного действа — помогал разрабатывать всю эту дьявольскую схему убийства смертельно больной девушки. Я не могла поверить, что люди, которые называют себя людьми, способны на такое. У меня это не укладывалось в голове. Как можно убивать человека, зная, что ему и так осталось недолго жить? Усугублять и без того страшнейшие физические страдания. Как можно было дойти до грани такой циничности, чтобы делать это на глазах у всей страны? Мне нужно было бороться за жизнь, стараться встать на ноги после операции, чтобы начинать химию, но я не могла этого делать в благоприятном режиме, так как вокруг меня разворачивалась «пляска зомби», устроенная одним- единственным нелюдем. Я пыталась абстрагироваться, но спокойно жить мне не давали. Мне нужно было заниматься своим здоровьем, а не отбивать нападки. Мразолёв срывал готовящиеся телеэфиры, которые призваны были мне помочь. Он пытался срывать благотворительные концерты, которые мои коллеги планировали сделать мне в помощь. Моя жизнь находилась на грани пропасти. В очень плохом состоянии я выложила смелый и резкий пост. Это единственное, что я могла делать. Силы мне придал звёздный благотворительный концерт «#ЛамаСафоноваЖиви», который всё-таки состоялся вопреки всему. Правда, денег он собрал крайне мало, их хватило только на один маленький укол, который держал мою кровь (лейкоциты) на жизненном уровне две недели. Но главное решение ко мне пришло именно после этого поста.