– В самом деле? И какой же? Хочет ли она посеять еще больше сомнений во Фрэн? – Ты бы спросила, не познакомилась ли я с ним через Камиллу. Заинтересованность на лице Фрэн медленно сменяется улыбкой. – И где же ты с ним познакомилась? – Заткнись. Обе хохочут, и Фрэн разрезает надвое последнюю ленту макарон – по половинке для каждой из них. – И как Камилла относится к тому, что ты разрушила чужую семью? – Мы сейчас не общаемся. – Выходит, быть блудницей тоже по-своему выгодно. Надеюсь, она точит на тебя зуб. Остаток дня они наматывают круги вокруг Оксфорд-Серкус, навешивая на себя пакет за пакетом, пока руки не начинают ныть от тяжести. Фрэн покупает главным образом модную одежду, на которую скидки не распространяются, – потакает собственному сумасбродству, по мнению Рут. Сама она с ума не сходила: купила только несколько вещей, что ей приглянулись. Даже Алекс не стал бы упрекать ее в том, что она немного пополнила свой практичный гардероб для работы. Снова моросит дождь. Они направляются к метро. Перед входом на станцию «Оксфорд-Серкус» столпотворение. Люди выстраиваются в очередь, чтобы спуститься под землю. Рут и Фрэн терпеливо ждут, когда им удастся подобраться к лестнице. Будут знать, как таскаться в Вест-Энд по субботам, когда везде распродажи. Когда они приближаются к лестнице, становится ясно, почему возник затор. Женщина примерно их возраста, с обвешанной пакетами коляской, в которой сидит ребенок, нагнувшись, тихо увещевает маленькую девочку в синем макинтоше. Кудряшки на голове малышки спутались, по щекам текут слезы. – Давайте мы вам поможем, – предлагает Фрэн. Рут цепенеет. Она узнала детей. Маленькая девочка с кудряшками, щурясь, вопросительно смотрит на нее. – Привет! Писклявый голосок малышки взмывает над окружающим их шумом: гомоном недовольных пассажиров, гудками автомобилей, голосом мужчины с мегафоном, предвещающего скорый конец света. Дальнейшее похоже на кадры в режиме замедленного воспроизведения, женщина постепенно поворачивается, выпрямляется и оказывается лицом к лицу с Рут, стискивает ладошку дочери, хватает за ручку коляску с маленьким сыном. – Ты?! Фрэн, ничего не замечая, спускается на несколько ступенек и приподнимает коляску за подножку. – Рут, ты берись сверху. Женщина пусть дочку несет. Пользуясь возможностью уклониться от взгляда Сары, Рут с готовностью берет коляску за ручку. – Не надо! Не смей прикасаться к моему сыну. Рут мгновенно отступает на шаг. Дождь усиливается. Волосы липнут к ее лбу. – Дождик-дождик, уходи, – напевно произносит малышка в синем строчку из детского стишка. Глядя на пасмурное небо, она щурится, чтобы в глаза не попали быстро падающие капли. А глаза у нее как у Алекса. И хмурится она так же, как он. Лили, вспоминает Рут ее имя. Лили и Джек. – Мы поможем вам спуститься, – говорит Фрэн. – Пойдемте, а то все промокнем. Но Сара не двигается с места. Стоит как вкопанная, крепко держа дочь за руку, и смотрит. Рут остро сознает, что дождь превращает копну ее вьющихся пушащихся волос в мокрый шлем, плотно облегающий голову. – Мам, больно! Лили выдергивает свою руку из ладони матери, поворачивается, хватается обеими ручками за грязный поручень над головой и с упрямой решимостью начинает ступенька за ступенькой спускаться по лестнице. В тот момент, когда дочь высвобождает руку, Сара переводит взгляд с Рут на Фрэн. – Спасибо. Медленно, в том же темпе, что и Лили, они идут вниз. Сара держится рядом с дочерью. Фрэн изо всех сил пытается удержать двухместную коляску со спящим Джеком, пакетами с подгузниками и купленной на распродаже детской одеждой. Рут спускается следом. На нее все еще льет дождь. Ладони болят: она впивается в них ногтями, стискивая кулаки. Добравшись до подножия лестницы, Лили опять закатывает истерику, потому что ступенек больше не осталось. Сара снова пытается угомонить ее. Едва девочка успокаивается, она выпрямляется и смотрит на Рут и Фрэн. Качает головой, улыбается. – А знаешь что? – Она подхватывает Лили на руки. – Удачи. Она тебе понадобится. Толкая перед собой коляску, Сара направляется к турникетам. Спокойно проходит через один, разговаривая с Лили, сидящей у нее на руках. Малышка не сводит с Рут любопытного взгляда, пока не исчезает из виду на эскалаторе, который увозит ее к поездам Центральной линии. – Ты ее знаешь? – Это жена Алекса, – кивает Рут. Фрэн рядом с ней замирает. В ярком свете флуоресцентных ламп видно, как блестят дождевые капли на ее темных очках, сдвинутых на макушку. Рут догадывается, что подруга считает в уме. – Вы начали встречаться, когда его жена была беременна? – Между ними уже все было кончено. Все не так ужасно, как кажется. На самом деле ужасно, и она это понимает. Рут знала, что Алекс женат, когда он сел рядом с ней на ужине в доме Камиллы. В конце концов, вместе с его женой они были подружками невесты на ее свадьбе. Знала она, почему Сары не было на этом ужине: в ее возрасте риск выкидыша во время второй беременности был более высок. Рут догадывалась, что без жены на вечеринке Алексу должно быть немного одиноко. Она судила по себе: на ужинах Камиллы и Чарли ей тоже всегда было одиноко, потому что из всех гостей только она не имела своей семьи. А Алекс, замечала Рут, всегда смеялся над ее шутками чуть дольше, чем это было необходимо. На вечеринках он всегда находил повод, чтобы пообщаться с ней. Всегда делал комплименты ее нарядам, спрашивал про работу. Она прекрасно понимала все это, когда во время шумного застолья наклонилась к нему и попросила научить ее разбираться в винах. Улыбнувшись, Алекс велел ей закрыть глаза и попробовать уловить запахи черники и навоза. – О, Рут, – произнесла Фрэн, – неудивительно, что ты не рассказывала. 11 То, что предстает взору, напоминает Рут сделанные с воздуха фотографии разрушенных ураганами городов. Только сейчас это не вид сверху. Они стоят в молчании, разглядывая открывшуюся им картину. На месте яхт-клуба теперь груды щебня и керамических черепков. Когда она пробегала мимо него? Несколько часов назад? Вчера? Рут понятия не имеет, сколько времени они провели в пасти кита. По пеплу они идут туда, где, по всей вероятности, находилась парковка. У обожженных голых деревьев, лишенных листвы, громоздятся сгоревшие машины, некоторые лежат на боку. Опаленные сучья, словно фигурки, вырезанные из черного картона, обрамляют парковку по периметру. Они припорошены пеплом, похожим на искусственный снег. – Думаю, надо прикрыть чем-то рты и носы. Возможно, здесь повсюду радиация. Рут вытаскивает из кармана Ника свернутую матерчатую сумку. Зубами надрывает ткань и рвет сумку на две длинные полоски. Одну вручает Нику. Тот берет ее, наблюдая, как Рут своей лентой обматывает лицо и завязывает концы на затылке. – Перчатки, возможно, тоже нужны. Ник смотрит, как Рут встряхивает руками, будто исполняет последние аккорды музыкального произведения крупной формы. Что она имеет в виду? С закрытыми лицами общаться им будет еще сложнее. Его слух пока не полностью восстановился, а матерчатая маска на лице Рут не только мешает ему читать по губам, но пока и приглушает ее голос. Что бы она ни пыталась сообщить ему, сейчас главное – найти еду. Все остальное подождет. – Сначала – продукты. – Ник изображает, что он ест, затем, по примеру Рут, обматывает широкой лентой свое лицо и туго завязывает концы на бритом затылке. Морщится от боли, потому что случайно содрал несколько волдырей. Поворачивается, собираясь идти дальше, но Рут придерживает его за руку. Сдвинув со рта импровизированную маску, она кричит: – Эй? Есть здесь кто-нибудь? Это Ник услышал. Они внимательно смотрят на горы щебня: вдруг где-то что-то шевельнется. Затаив дыхание, напрягают слух, силясь расслышать хоть что-нибудь, кроме звона в ушах.