Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 12 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Стоило хозяйке заикнуться о том, что гости могут заночевать прямо тут или в одной из хижин, как по телу Прокса пробежал холодок недоверия. За ночлег, несомненно, возьмут плату. Не исключено, что хозяева и так заранее договорились задержать гостей, а после содрать долю с того, кто их приютит. – Простите, я вынужден настаивать. – Голос инспектора звучал как неживой, а буква «с» шуршала, словно у него болел язык. Этим он снова выдал себя, показав, что в собственном теле ему неуютно. – Что ж, хорошо, я позову ее. Хатин! Прокс слегка изумился: разве нужную им девочку зовут не Арилоу? Мгновением позже он сообразил, что это еще один член семьи, который и приведет ребенка. Должно быть, служанка или старшая сестра. И правда, из мрака смежной пещеры к ним вышли две девочки. Какое-то мгновение Прокс пристально смотрел на одну из них: ее лицо было покрыто меловой пудрой, брови окрашены золотой пыльцой, а волосы, в которые вставили синие перышки колибри, напомажены воском. Прокс догадался, что это и есть Арилоу. «Ей больше тринадцати не дашь, – подумал он. – Нас предупредили, что эта Скиталица не обучена и совсем не умеет контролировать способности…» Девочку можно было бы назвать очень красивой, если бы не странная мимика. Ее щеки надувались без видимой на то причины, словно Арилоу катала во рту невидимые вишни. Вторая девочка помогла ей сесть на циновку, и тут же мать провела пальцем по виску Арилоу, возле невидящего серого глаза. – Пиратские глаза, – с гордостью объявила мама Говри. Прокс недоумевал: как можно хвастать пиратами в своей родословной?! Достаточно было взглянуть на рот девочки, и сразу становилось понятно, что она и впрямь гордость деревни: почти каждый зуб украшен идеальным крохотным кружочком лазурита с вытравленной на нем спиралью. У той, что привела ее, лишь несколько передних зубов были украшены матовым кварцем, почти невидимым на фоне эмали. – С вашего разрешения, – гася энтузиазм Говри, произнес инспектор, – мы потолкуем с Арилоу наедине. Инспектор с Проксом остались наедине с девочкой. Если, конечно, не считать младшей спутницы, назначенной госпоже в помощницы. Когда ее попросили удалиться, она, не двигаясь с места, взглянула на гостей, – улыбка дрогнула, но не сошла с лица, – и в конце концов ей все же позволили остаться. – Госпожа Арилоу. – Инспектор опустился перед ней на колени. Теплый ветерок пробрался в пещеру, теребя перышки в волосах Арилоу. Она сидела неподвижно, словно не замечая присутствия инспектора. – Меня зовут Реглан Скейн. Мое тело сейчас сидит перед вами. А вы где? Не спрашивая разрешения, помощница Арилоу взяла ее позолоченную руку в свою – маленькую и смуглую – и зашептала ей на ухо. После небольшой паузы веки Арилоу чуть опустились, прикрывая серые глаза, как внезапно налетевшие тучи, отбрасывающие тень на землю. Помедлив немного, будто раздумывая, она раскрыла рот и заговорила. Но услышанное не было словами! Прокс пораженно напрягал слух, пытаясь разобрать звуки, долетающие из слюнявого рта Арилоу. Их будто смыло в море и обкатало волнами до абсолютной гладкости и бессмыслия. Он поразился не меньше, когда поток звуков сменился внятной речью. – Я исполняю поручение для деревни, мастер Скейн. Сейчас я нахожусь за много миль отсюда и слежу за штормом. Вернуться смогу лишь через несколько часов. Прокс не сразу сообразил, что говорит вовсе не Арилоу. Говорила ее маленькая помощница, и ему стало наконец ясно, отчего она не спешила покидать пещеру. Несмотря на живой разум, языком Арилоу владеть не научилась, на что среди хитроплетов сетовали многие. Должно быть, помощница приходилось ей младшей сестрой, которая за много лет пообвыкла и научилась переводить невнятную речь. Слова из ее уст звучали холодно и властно, и Проксу на секунду почудилось, не пробивается ли через кроткого маленького толмача[1] голос самой Арилоу, ее личность, которая заполняет этот сосуд, словно серебристый поток реки – узкое руслице. – Тогда не станем отзывать вас немедленно. – Скейн учел уверенный тон Арилоу и говорил с ней уже не как с ребенком, а как со взрослой. – Вы видите шторм? Где вы? – Я у Ледяного Мыса, вижу тучи, что набились в волосы Клык-Горы. Мне необходимо задержаться, чтобы удостовериться, но, думаю, буря будет здесь к завтрашней ночи. Ледяной Мыс лежал где-то в полусотне миль отсюда, с него были видны морские просторы и поднимающийся в небо столб пара, а под ним – сам островок Клык-Гора, очертаниями похожий на осевший пирог. Клык-Гора – один из самых воинственных вулканов, и в окружающих ее смрадных трепещущих джунглях обитали одни только птицы. Дурной нрав горы магнитом притягивал к вершине тучи. «А ведь хотели быстренько проверить девчонку и убраться восвояси», – уныло подумал Прокс. Прогулка по скалам и в сухую погоду была небезопасна, а в дождливую просто пугала: красный камень таял, как шоколад, и стекал, извиваясь, по обрывам. Судя по всему, они надолго застрянут в этой глухомани. – Вы понимаете, что я прибыл оценить ваши способности и все, чему вы научились в школе Скитальцев? – произнес Скейн. – Завтра вы должны быть готовы. – Понимаю. Буду готова. В этот момент в полумраке пещеры мелькнула крупная бархатисто-черная бабочка. Бесцеремонно и дерзко она уселась на припудренную щеку Арилоу. Девочка даже не вздрогнула, а насекомое расправило у нее под глазом крылья, показав усики того же цвета ляпис-лазури, что и перья в волосах Арилоу. Прокс взирал на это с неожиданным благоговением. Быть может, это знак? Девочка с мраморным лицом и бабочкой на щеке… Прокс повидал много Скитальцев, но в этой девочке, спокойно сидящей, словно оракул, в своей океанской пещере, ощущалось нечто мифическое. Казалось, из всего смешения местных кровей некая божественная длань отобрала самое лучшее и наградила им это дитя, которое и без того выглядело необычно для хитроплетов: ровно столько пиратской крови, чтобы у нее были серые глаза, смуглая кожа, высокие утонченные скулы, которые придавали ей мрачноватый флер непохожести… Даже если бы вся деревня исчезла, а она осталась – мир точно не оскудел бы. – Мы вернемся вскоре после рассвета. Да пребудет с вами удача, и да охранит она вас от тумана. Оставим вас пока одну. Скейн поднялся на ноги, и Прокс последовал его примеру. И пока с его колен длинным прутиком сбивали пыль, он позволил себе еще раз взглянуть на госпожу Скиталицу – она так и смотрела перед собой, словно взглядом охватывала бушующие и грохочущие небеса и море. Глава 2. Вывернутые языки – О ставим вас пока одну. – Вежливое обещание от инспектора Скитальцев. А еще ложь, хотя и непреднамеренная. Арилоу одна не останется. Следы маленьких ножек возникали на пыльном полу и тянулись к выходу из пещеры. Ножки, что их оставляли, не были невидимы, однако едва ли оставались заметными. Как и личико, которое сейчас беспокойно выглядывало из-за занавески и смотрело в сторону берега. Ни серых глаз, ни богатой и причудливой раскраски. Это было плоское личико, самое что ни на есть обыкновенное, скуластое, с широко посаженными карими глазами и носиком, не достойным упоминания. Тревожная морщинка пролегла в уголке губ. Посреди лба виднелся островок морщинок, именуемых тревожной рябью, величиной с отпечаток большого пальца. Девочку звали Хатин. И если имя Арилоу звучало как пение совы, пророческой птицы, то имя Хатин походило на звук, с которым на землю опускается пепел. Она и сама была похожа на пепел: такая неприметная, кроткая, почти невидимая. Но сейчас на ее хрупкие плечики легла ответственность за судьбы всех, кого она знала. Бабочка на щеке Арилоу тем временем поползла выше, ощупывая дорогу усиками, и взмахом крылышек потревожила ресницы Арилоу. Та дернула щекой раз, другой, а потом госпожа Скиталица издала гортанный стон, вроде того, с каким на свет появляется теленок. Погруженная в раздумья Хатин испуганно обернулась и посмотрела на сестру с тихим отчаянием, затем подбежала к ней и взмахом руки прогнала бабочку.
Неужели эта девочка, которая вяло подергивает щекой и слизывает кончиком языка из уголка губ пудру, обнажая полоску розовой кожи, и есть великая госпожа Арилоу? – О… нет, не делай так. Ну-ка, замри. – Хатин стерла мел с языка Арилоу. – Ты ведь этого хочешь, да? Желая успокоить сестру, Хатин взяла горшочек меда и смазала им ее губы. Лицо Арилоу вновь сделалось ясным – как и всегда, когда ей удавалось добиться своего. Хатин отползла назад и, подтянув колени к подбородку, стала смотреть большими светлыми глазами на то, как Арилоу облизывает губы. Ровная гладь, – говорили красивые серые глаза Арилоу. Рябь на воде, – рассказывали морщинки на лбу у Хатин. Изо рта Арилоу донеслось довольное мычание и чавканье. Где же голос провидицы, который чуть ли не до слез трогает посетителей? Холодный, ясный и властный голос задыхался в глотке Хатин, ибо в тысячный раз она слушала сестру, пытаясь облечь ее лепет в слова, предложения, придать ему хоть подобие смысла. Не получалось. Холодная, невыразимая правда заключалась в том, что это никогда у нее не выходило. Несмотря на все старания Хатин, язык Арилоу оставался понятен лишь ей самой. Гостям, изумлявшимся мудрости и чистокровности госпожи Скиталицы, и в голову не могло прийти, что ее трепещущий маленький «переводчик» все высокопарные речи берет с потолка. Это был самый большой страх и строжайший секрет деревни. Они избегали малейшего разговора на эту тему. В конце концов в мире, где Скитальцы странствуют, точно ветер, никогда нельзя быть уверенным в том, что тебя не подслушивают или за тобой не подглядывают. И все же сельчане знали: в тринадцать лет прекрасная Арилоу со всевидящими очами цвета моря способностями владеет не лучше, чем умением летать, подобно ветрокрылой чайке. Мучительный проблеск таланта, который она проявила в младенчестве, исчез без следа, как отдается вечному сумраку камень, на миг позаимствовавший у волны ослепительный всплеск. Хатин появилась на свет лишь потому, что кто-то должен был оберегать Арилоу, приглядывать за ней день и ночь. Теперь же появилась новая обязанность, хотя напрямую никто о ней не говорил. Тысячью неуловимых способов близкие сообщали Хатин: если – если! – Арилоу и правда лишь дурочка, никто не должен об этом знать… и за пределами деревни тоже. Так с малых лет Хатин выучилась языку гостей, говорила на нем бегло и подслушивала их разговоры, ловила скрытые намеки в выражениях лиц. Чужаки приходили полюбоваться на Арилоу из праздного любопытства, и спектакля Хатин им вполне хватало. И только теперь Хатин впервые осознала размах и опасность игры, в которой деревня участвовала вот уже более десяти лет. Нагрянул инспектор, и тонкий ручеек обмана превратился в широкое озеро. Деревня нуждалась в Арилоу. Без денег и гостей, которых она привлекала, сельчане давно бы умерли с голоду. Теперь же спасать положение предстояло самой Хатин. А вдобавок скрыть еще один обман. Выскочив из пещеры, она подошла к двум женщинам, моловшим кукурузу в каменных ступках. – Привет тебе, Хатин, – поздоровалась одна из них. – Где твоя госпожа сестра? – Внутри, отдыхает. Ее дух сейчас на мысе, высматривает бурю. Как правило, вопрос о том, где находится Скиталец, подразумевал два ответа. Правда, не это заставило женщин замереть и заинтересованно взглянуть на девочку. – Она говорит, что завтра к вечеру со стороны Клык-Горы придет буря, – осторожно предупредила та. – Упомянула об этом в беседе с инспектором. Женщины переглянулись и отложили каменные пестики. – Да, есть что передать остальным, – сказала вторая. – Обязательно поблагодари свою госпожу сестру, Хатин. Весть о надвигающейся буре они побежали разносить чересчур громким шепотом. Впрочем, так выходило, что новость была совсем о другом. В общении с хитроплетами важно было понимать не то малое, что они сообщали напрямую, а то, что они подразумевали. Хитроплеты всегда тщательно подбирали слова, прекрасно зная, что вулканы понимают речь, и одна неосторожная фраза может их разбудить. С тех пор, как племя оказалось в опале, хитроплеты стали еще больше опасаться, что кто-нибудь в этом жестоком мире может их подслушать. Они привыкли общаться так, будто рядом были посторонние. Если бы беседу Хатин с этими женщинами подслушал чужак, то он не уловил бы одной важной детали: вся деревня уже несколько часов как знала о приближении бури. В небе за Повелителем Облаков протянулась полоса табачно-желтого цвета, на вершинах скал пахло холодом, а косяк сельди в море еще с утра изменил направление. Но сейчас, когда весть о буре распространилась по деревне, сельчане станут клясться инспектору чем угодно, что узнали о ее приближении только благодаря госпоже Арилоу. Стоя на пляже, Хатин потерла стопу, облепленную песком, о другую ногу. Запущенный ею слух разлетался по деревне. – Хатин! – Мама Говри сидела, скрестив ноги, привалившись спиной к основанию скалы, и плела корзины из камыша. – Ты ведь в город собираешься? Нужно доставить послание. Говорят, инспектор Скитальцев путешествует в сопровождении пары носильщиков, и прямо сейчас, для него готовят комнату в Погожем. Носильщики – из Жемчужницы. – Жемчужница была еще одной деревней хитроплетов и располагалась дальше по берегу. Мама Говри лишь мельком взглянула на дочь, хотя говорила медленно, придавая значение каждому слову. – У папы Раккана в Жемчужнице остались кузены. Отправляйся туда и спроси носильщиков, есть ли от них какие новости? Хатин сразу же поняла, на что намекает мать. Носильщики, прислуживающие инспектору, могут посочувствовать и рассказать, в чем будет заключаться грядущая проверка. Хатин невольно задержалась, не спеша отправляться в путь. На миг ей захотелось броситься к ногам матери и взмолиться: «Как мне быть? Как обмануть инспектора Скитальцев? О, что же делать?» Но она так не поступила. Это не подлежало обсуждению. Порой Хатин почти что видела стены вокруг тайны, возведенные из глины и слез, сохранившие отпечатки рук всех поколений хитроплетов. Она была слишком юной, неимоверно уставшей и чересчур взволнованной, чтобы пытаться через них перелезть. До матери, которая сильными мозолистыми руками вплетала упрямый камыш в корзину, было не достучаться. Перед уходом Хатин напоила Арилоу и оставила под бдительным присмотром мамы Говри. Затем нацепила сандалии из кожи и лозы и отправилась на горную тропу. Когда она добралась до вершины, кровь у нее в жилах бурлила, а глаза светились от возбуждения. В кои-то веки Хатин отошла от Арилоу и ощущала головокружительную легкость с примесью чувства вины. Впереди волнами вздымались холмы, испещренные пещерами гребней. Земля полнилась неприметными шахтами. Чуть погодя показался сам Повелитель Облаков. Обычно Плетеные Звери добирались в Погожий вдоль основания гребня длинным извилистым путем. Но когда дождь превращал его в опасную тропу или же сельчане торопились куда-то, в таком случае дорогу срезали через невспаханный край поля. Уж конечно, не через высокие холмы близ Повелителя Облаков – они почитали вулкан и боялись острых глаз и когтей орлов, парящих вокруг него. Зато осмеливались шнырять через пышные нижние склоны, хотя те давно уже именовались Землями Праха и принадлежали мертвым. Когда Хатин исполнилось пять лет, ее отца унесла лихорадка. Она до сих пор помнит, как стояла на этой самой вершине скалы и смотрела, как мать развеивает его прах по ветру, высвобождая дух. «Его дух переселится в пещеры мертвых, а остальное вернется кораллам и камням, из которых его сотворил великий бог Когтистая Птица». Кроме хитроплетов, больше никто так не провожал усопших. Почти все на острове переняли традиции Всадников. Всадники прибыли из далеких земель, с желто-серых равнин, где горизонт напоминал ровную жесткую складку между землей и небом, где никто не ходил босиком и без платья, и где не было священных вулканов. Все там молились предкам и ублажали их, отводя им по клочку земли. Поколение за поколением угодья мертвых все расширялись, забирая равнины на родине Всадников и тесня владения живых. Наконец Всадники нагрузили корабли урнами с прахом самых значимых предков и отправились на поиски новых земель для растущего племени мертвых. И вот однажды островитяне увидели, как на горизонте жемчужной нитью показался караван кремовых парусов. Это были Всадники. Они прибыли захватить остров и уже обдумывали в своих головах планы будущих городов… «Забудь об этих несчастных мертвых, – сказала себе Хатин, сходя с горной тропы в поле. Теперь ее путь пролегал через колышущиеся заросли влажной травы. Здесь всюду торчали шесты в человеческий рост; на вершине каждого сидело по крохотному деревянному «домику для духа». Это были небольшие вместилища для урн с прахом. Кое-где даже лежали замшелые камни, отмечающие места, на которых два века назад первые поселенцы зарыли пепел почивших. – Постарайся не думать обо всех этих духах, томящихся в тесных горшках и сходящих с ума от скуки». Спустя час тропинка утопталась, а впереди уже показались первые дома, почти все – реечные хижины на сваях с крытой пальмовыми листьями крышей. Через щели в плетеных изгородях выглядывали любопытные черноголовые козы. Для жителей Погожего Хатин тоже была невидима, но не так, как в родной деревне. Семьи, млеющие на высоких крылечках и днями напролет глазеющие на улицу, обжигали ее взглядами, точно лучами черного солнца. Но они не видели ее, не замечали лица… Лишь обратили внимание на мелкую черно-белую вышивку на юбке из грубой ткани – традиционную для хитроплетов, выбритый лоб, благодаря которому лицо девочки казалось длиннее, и на крохотные круглые бляшки на зубах. Для них Хатин оставалась просто одной из того племени.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!