– Подожди. Выходит, я потомок знаменитого Мясина?! – Успокойся. Так говорила прабабка. А что там на самом деле… Документов никаких нет. С этой фразы и началась новая жизнь Красовского. Как отметить сорокапятилетие, он решил сразу, едва нашел название принадлежавшего Мясину острова. С тех пор каждый год на день рождения он снимал этот остров и устраивал там представление. В память о греческой истории Ли Галли праздник открывали сирены: лучшие молоденькие оперные певицы исполняли пылкие любовные арии. Только в самый первый раз Игорь просчитался. С «Русалкой» Дворжака. Решил выпендриться с редкой оперой, да и сюжет показался ему близок. Холодная русалка из других неведомых миров влюбилась в принца. Все поставила на карту. А холодность свою преодолеть не смогла. Принц ее быстро разлюбил и предал. И тогда она его убила. Поцелуем. С его же согласия. Красовского самого тянуло к опасностям в любви. Но с солисткой вышла неприятная история. Еле выпутался. Да и музыка по большому счету ни к черту. Больше он с выбором арий не экспериментировал. Заказывал самые известные. А вот балетные номера воссоздавал только из придуманных Мясиным. Созывал на остров гостей – всегда 20 человек. Больше не вмещал длинный стол у самого парапета над обрывом: все должны были сидеть лицом к морю, чтобы видеть закат. Когда камешек-блин солнца булькал в море, оставляя на воде только розовые импрессионистские всполохи, представление начиналось. Прямо здесь, на террасе над морем. Участников к гостям Игорь всегда выводил сам. Он был в камзоле Принца из «Щелкунчика». Человек-пельмень – Это так поэтично, правда? – восторженно щебетала Анжела, только что рассказавшая мне про дни рождения Красовского на острове. – Игорь вообще та-акой романтик! Мы уже два раза на острове были. Маша, вот честно скажу – сирена из Тамарки никакая. Хоть она и поет в Мариинке. Пять кило лишнего веса! Так себя распустить! Зато танцоры! О! Такие мальчики! Ну и балерины ничего. Худые. В этот раз у Игоря юбилей. Он обещал сюрприз. А вы там будете? – Я еще не знаю свое расписание, – сказала Машка. В этот момент дверь отворилась, и на веранду выкатился мужичок, похожий на большой пельмень: маленький, кругленький, лысый, с умными блестящими глазками-бусинками. Мужик увлеченно жевал пирожок, пока не уткнулся в нас взглядом. И аж подавился. Я порадовалась, что мы можем произвести на незнакомца такое сильное впечатление. Но Анжела вдруг сорвалась с места, бросилась к нему и попыталась разжать рот: так поступают с собаками, подобравшими на улице какую-нибудь дрянь. – Опять! – возопила она. – Ты опять нарушил диету доктора Петкинса! Выплюни! Выплюни немедленно! Ты же мне поклялся! Мужчина-пельмень быстро глотнул. – Ты никогда не похудеешь! – возопила Анжела. – Посмотри на меня! Я не ела хлеба пять лет! Я не брала в рот сладкого с Нового года! Я питаюсь только кефиром и листьями салата! И все ради тебя! А ты? Я посмотрела на изможденную Анжелу с синими кругами под глазами и на розовощекого кругляша. Сравнение было не в ее пользу. – Анжел, ну ты чего? Подумаешь, один пирожок, – добродушно загудел мужик и почему-то мне подмигнул. На Машку всегда западают брутальные красавцы, а на меня – веселые толстяки. – Ребята, не ссорьтесь! Анжела, если ты не начнешь есть что-то кроме салата, ты сожрешь Власика! – не очень вежливо вступил в разговор Игорь, тоже вышедший на террасу с пирожком в руках. – Садитесь, поболтаем! Это Влас – мой… заместитель, – слегка запнувшись, представил он нам гостя. Мне показалось, что смешное имя «Власик» толстячку подходит, а вот суровое «Влас» – никак. Мы расселись на мягких диванах – как-то так получилось, что хозяйский стул был выше, и мы теперь смотрели на Игоря снизу вверх. – Вот, Маша, поглядите, – продолжала негодовать Анжела. – С кем я живу! Никаких духовных интересов! На йогу ходить не захотел. К движению веганов не присоединился! Еле уговорила сесть на диету Петкинса – вы о ней слышали? – Это прошлогодний тренд! – не моргнув глазом, сказала Машка, которая с ее мгновенным обменом веществ сроду не сидела ни на какой диете. – Но ведь помогает! Да вообще! В кино не ходит, книг не читает! – Анжела, ну ладно! Я много читаю. – Что? – Например, этикетки на бутылках. – Вот именно! Скоро с тобой вообще не о чем будет говорить! – Как не о чем? А обо мне?! Дорогая, эта тема никогда не надоест! – Вы что-нибудь знаете про Якова? – вдруг перебила Власика осмелевшая Эля. – Странная история, – сказал он. И в этот момент его лицо перестало казаться таким добродушным. – Никто ничего не знает. Проверили партнеров в Неаполе – вроде все чисто. Здесь его никто не видел. Вы вещи его проверяли? На месте? – Вроде на месте. И еще в сейфе… – Что? – Сорок тысяч евро наличкой. И какой-то старый рисунок на салфетке. В целлофановом пакете. – Что там нарисовано? – вскинулся Игорь. – Какая-то женщина. Власик и Игорь переглянулись. – Надо бы посмотреть, – задумчиво сказал Власик. И кивнул Эле: – А пойдемте, дорогая, поболтаем про наши бухгалтерские дела вдвоем, чтобы всех не утомлять. – Эля, следите, чтобы он ничего не тянул в рот! – строго сказала Анжела. И я как собаковод-любитель еле удержалась от совета: спаниелям, подбирающим на улице еду, обычно просто надевают намордник. – Мы будем репетировать? – вдруг раздался снизу чей-то требовательно-недовольный женский голос. Игорь поскучнел лицом. – У нас сейчас прогон. Скоро же мой юбилей. Пятьдесят лет. Вот, готовлю сам себе праздничный концерт. Хотите посмотреть? – Конечно! – сказала Машка. – Но полтинник вам не дашь. Петкинс, Аткинс, Дюкан? – Макаллан и Гурхка Черный Дракон. – Это авторы диет? Гуру из Индии? – вскинулась Анжела. – Нет, это названия виски и сигар. – Ты идешь? – снова раздраженно крикнули снизу. Мы спустились по винтовой лестнице на второй этаж, зашли через стеклянные двери внутрь. И попали в огромную комнату без мебели: только пианино в углу вздыхало, готовясь к тому, что сидящая на стульчике невзрачная дама будет сейчас его терзать. Несколько тонких стульев испуганно прижались к стене в противоположном углу. Жгучая брюнетка восточной внешности в обтягивающих лосинах и футболке, из которой торпедами выпирали груди, стояла у панорамного окна, больше похожего на картину с морским пейзажем. И ее раскосые безжалостные рысьи глаза смотрели на Игоря с ненавистью. Впрочем, часть этой ненависти она выплеснула и на нас. – Ты же знаешь, я не люблю посторонних! – сказала она, неприязненно оглядывая Машку с ее такими же торпедными грудями. – Милая, но это же прогон! На него всегда приглашают зрителей! – примирительно сказал Игорь. – И мы никакие не посторонние! – возмутилась Анжела. – Вы не волнуйтесь, я хоть и театральный критик, но это в прошлом, строго судить вашу работу не буду! – елейным тоном подлила Машка масла в огонь. Я посочувствовала несчастному олигарху. Тяжело, наверное, все время жить на войне, которую женщины ведут за спорную территорию твоего тела. И кошелька. – Мы будем начинать? – пискнула невзрачная аккомпаниаторша. Тамара зло взмахнула черным конским хвостом волос: он был завязан такой же резинкой, что и хвостик Игоря. И подошла к пианино. Анжела соврала. У Тамары было великолепное сопрано. Глубокое, сильное, оно заполнило всю комнату и, казалось, билось в окна, чтобы вырваться из тесноты на волю. Но в одном она была права. На месте Одиссея я бы не рванула на такое пение. И не из-за лишних пяти килограммов веса сирены – они как раз ушли в нужные места. В попу и грудь. Тамара пела о любви. Но никакого страстного чувства в ее голосе не было. Одно лишь самодовольное любование собственными вокальными возможностями. Высокие ноты Тамара брала как спортсмен, идущий на рекорд в прыжках в высоту. – Отлично! – сказал Игорь, когда голос, пометавшись по комнате, наконец затих. – Ничего не отлично! – зло сказала Тамара. – Зачем ты вообще дал мне эту арию? Чио-чио-сан! Я говорила, что она не подходит! Какого черта я должна изображать тупую влюбленную дурочку, если как раз сирена всех завлекает и губит! – Ну, дорогая, не всех. Ты же знаешь, Одиссей уцелел. А сирены плохо кончили, – сказал Игорь, и благодаря недавней болтовне Анжелы я услышала в этой фразе глубинный подтекст. Тамара его тоже услышала и вскинулась.