Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 17 из 22 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— У меня и ножа нет, да и силы, пожалуй, не хватило бы, так я здорово ослабел. Ах, Джим, должно быть, уже не жилец я на этом свете! Чего доброго, этот кусочек табака будет для меня последним! Потом он продолжал: — Ну, а теперь, капитан Гаукинс, исполняйте мои приказания, и мы скоро поставим шхуну в безопасное место! Нам оставалось пройти всего каких-нибудь две мили, но вход на рейд представлял затруднения, и управлять рулем надо было очень осторожно. Впрочем, Гандс был отличным лоцманом, а я — послушным и расторопным помощником его, и мы отлично справились со всеми трудностями. В заливе нас со всех сторон окружила земля. Здесь было так же много лесу по берегу, как и в южной бухте, но только залив был длиннее и уже ее, напоминая рукав реки. Прямо против нас виднелся остов разбитого корабля, заросшего морскими растениями, на палубе его пустили корни целые кустарники, которые были теперь в цвету. — Вот, взгляните сюда, — сказал Гандс. — Это как раз удобное место для того, чтобы посадить шхуну на мель: тихо и ровно, на дне чистый песок, а кругом деревья и цветы! — А после можно будет сняться опять с мели? — спросил я. — Отчего же нет? Надо только во время отлива занести канат на другой берег и обернуть кругом толстой сосны, а другой конец привязать к шпилю. Как настанет прилив, несколько человек должны взяться за канат и тянуть его, и шхуна сама выйдет из пролива. А теперь, мальчик, держи направо! Теперь немного налево! Держи крепче! Крепче! Он отдавал приказания, которые я немедленно и в точности исполнял. Наконец я налег на руль, и «Испаньола», круто повернувшись, поплыла на низкий лесистый берег. За последние минуты, занятый трудным для меня делом, я забыл следить за движениями Гандса и так заинтересовался новым положением шхуны, что, забыв о грозившей мне опасности, наклонился через борт и стал любоваться волнами, бежавшими из-под корабля. Но вдруг мною овладело безотчетное беспокойство. Может быть, до слуха моего донесся какой-нибудь легкий шум, или перед глазами моими промелькнула тень, но только я быстро обернулся назад и увидел Гандса уже на полдороге ко мне, он подкрадывался с ножом в руке. Мы оба вскрикнули, когда наши глаза встретились: я от ужаса, он — от бешенства, что его замысел не удался. В ту же секунду он бросился на меня, а я отскочил в сторону; при этом движении я выпустил из рук румпель, и тот ударил Гандса в грудь так, что он упал. Это спасло мне жизнь, потому что раньше, чем он успел встать на ноги, я бросился к грот-мачте и отсюда прицелился в него из пистолета. Но, к моему ужасу, выстрела не последовало — очевидно, порох отсырел во время моего морского путешествия. О, как раскаивался я, что не подумал об этом раньше и не переменил порох! Теперь я был совершенно безоружен перед этим негодяем. Пробовать другой пистолет не стоило, так как наверное можно было сказать, что его постигла та же участь, что и первый. Мне оставалось только увертываться от нападения Гандса и тем продлить борьбу. С этим намерением я встал около грот-матчы, положив на нее руку. Гандс тоже приостановился на минуту. В это время «Испаньола», ударившись носом о песчаную мель, покачнулась, и палуба сильно накренилась на бок. Мы оба не удержались на ногах от такого неожиданного толчка и свалились, причем я откатился так далеко, что ударился головой о ноги боцмана. Быстрее молнии вскочил я на ноги, бросился к фок-мачте и уселся на рее, другого спасения для меня не было, тому что бегать по палубе было теперь невозможно. Быстрота спасла меня: нож, брошенный мне вслед Гандсом, ударился о мачту немного ниже того места, где я сидел. Сам Гандс смотрел на меня снизу вверх с открытым ртом, и на лице его выражалось изумление и досада. Не теряя времени, я зарядил свои пистолеты свежим порохом и приготовился защищаться, затем обратился к Гандсу, который, держа нож в зубах, уже начал карабкаться ко мне на мачту, охая от боли. — Если вы сделаете еще хоть шаг дальше, мистер Гандс, я размозжу вам голову из пистолета. Ведь «мертвые не кусаются», как вам известно! — прибавил я с усмешкой. Он моментально остановился. Я видел по его лицу, что он пытался что-то сообразить, но всякая умственная работа была для него, очевидно, непосильным трудом. У моего врага было такое комичное и глупое лицо, что я громко расхохотался, тем более, что чувствовал себя теперь в полной безопасности. — Джим, — начал негодяй, — не будь этого толчка, я бы справился с тобой, но мне всегда не везет. Приходится уж сдаться тебе, Джим, хотя и тяжело мне, старому моряку, уступить такому юнцу, как ты! Я упивался своей победой, сидя на своей вышке, точно петух-победитель, взлетевший на забор. Вдруг, в одно мгновение, правая рука Гандса описала полукруг, и что-то мелькнуло в воздухе, точно стрела. Я почувствовал острую боль в плече и под влиянием ее, совершенно бессознательно, выстрелил из обоих пистолетов. Затем они выпали у меня из рук; одновременно с этим Гандс выпустил мачту и с подавленным криком упал головой вниз в море. ГЛАВА XXVII Червонцы Гандс вынырнул один раз из воды и затем больше не показывался. Когда поверхность воды успокоилась, я увидел его лежащим на чистом песке, в тени, которую отбрасывала шхуна. Около самого тела его проплыли две рыбы; вода зарябила, и мне почудилось, что Гандс пошевелился, стараясь привстать. Но нет, он был мертв и должен был сделаться добычей рыб, на том самом месте, где собирался покончить со мной. Я вдруг почувствовал себя дурно. Кинжал, которым я был пригвожден к мачте, жег мне плечо точно раскаленным железом. Кроме того, на меня напал страх, что я могу упасть с реи в море и остаться там лежать рядом с боцманом. Я изо всех сил ухватился за мачту и закрыл глаза, чтобы не видеть опасности. Но это продолжалось недолго, и я снова овладел собой. Прежде всего я попробовал вырвать кинжал из раны, но едва дотронулся до него, как почувствовал сильнейшую боль и содрогнулся всем телом; от последнего движения нож сам выпал из раны, потому что, как оказалось, сидел в ней не очень глубоко, и пригвоздил к мачте главным образом мое платье. Рванувшись посильнее я освободился от него и спустился на палубу, где кое-как перевязал свою рану. Теперь я был единственным обладателем шхуны, и мне захотелось очистить ее от О'Бриена. Обхватив его тело руками, я без особого труда дотащил его до борта и перекинул через него. Теперь оба разбойника лежали на дне, недалеко друг от друга, и около них беспокойно плавали встревоженные рыбы; красная шапка всплыла наверх и качалась на поверхности воды. Я остался на шхуне один. Солнце было уже низко, и длинные тени от высоких сосен доходили до самой палубы. Поднялся вечерний ветерок, и канаты стали напевать монотонную песенку, а паруса затрепетали и захлопали. Из предосторожности я спустил все паруса, а у грот-мачты подрезал канаты, так как не мог справиться с ее парусом. Скоро весь рейд погрузился в прозрачную тень, v только последние лучи солнца, украдкой пробиваясь сквозь кружевную листву леса, заиграли на ярких цветах старого брошенного корабля и осыпали его точно драгоценными камнями. Начало свежеть. Мне оставалось только покинуть «Испаньолу», что я и сделал, ухватившись руками за обрывок якорного каната и спустившись при его помощи в воду. Вода стояла очень низко, едва достигая мне до пояса, и я легко добрался до берега. В самом отличном настроении направился я к блокгаузу: ведь если я и поступил сначала необдуманно, то после вполне загладил свою вину, раздобыв в наше полное владение шхуну и оставив ее в безопасном месте. Мне казалось, что мои заслуги должен был признать даже строгий капитан. С такими мыслями пробирался я лесом, пока не дошел до ручья. Около этого места встретился я прошлый раз с Беном Гунном. Сделалось уже темно. Обогнув холм, я увидел на небе отраженный свет от костра Бена, как я подумал, меня только удивило, что он ведет себя так беспечно и не боится, что его огонь заметят из лагеря пиратов. Темнота все более сгущалась, и очертания холмов точно расплывались в воздухе. На небе зажглись бледные звездочки. Я то и дело спотыкался об ямы и кочки. Но вдруг из-за «Подзорной трубы» выглянул месяц и залил все вокруг дрожащим серебристым светом. Тогда я ускорил шаг и почти бегом пустился к блокгаузу. Только подходя к нему, я сдержал свое нетерпение и пошел тише, осторожно пробираясь между деревьями; было бы слишком глупо и печально, если бы мои товарищи приняли меня за неприятеля и уложили на месте пулей. Наконец я вышел на поляну перед блокгаузом, и глазам моим представилось странное зрелище: между домом и палисадом разведен был костер, красноватый отблеск которого на небе я и видел раньше. Это удивило и смутило меня, так как было совсем не похоже на наши прежние привычки; капитан обыкновенно был очень экономен с дровами. Я почувствовал, что это плохой знак, и что без меня произошли какие-нибудь перемены. С тяжелым сердцем я тихонько подкрался к самому дому и прислушался. Но то, что я услышал здесь, совершенно успокоило меня и наполнило мое сердце самой искренней радостью. А между тем звуки сами по себе были далеко не музыкальные и не заключали в себе ничего приятного, это был дружный и громкий храп нескольких человек. Странно было только, что никто не стоял на часах, но эту небрежность я объяснил болезнью капитана и снова почувствовал угрызение совести, что покинул своих друзей в такое тяжелое для них время. Я подошел к двери и заглянул в комнату. В ней было совершенно темно, и среди мрака раздавался только храп и еще какой-то однообразный звук, точно постукивание обо что-то. Протянув вперед руки, осторожно шагнул я в комнату, собираясь тихонько пробраться в уголок на свое старое место, чтобы удивить и обрадовать моих друзей на следующее утро. Я наткнулся на что-то в темноте, кажется на ногу спавшего человека, он только вздохнул и перевернулся на другой бок. Но вдруг в темноте раздался резкий голос, крикнувший: — Червонцы! Червонцы! Червонцы! Червонцы! Это был Капитан Флинт, попугай Сильвера! Это он стучал клювом о что-то твердое и оказался более бдительным часовым, чем люди. Раньше, чем я успел что-нибудь сообразить, спавшие проснулись и вскочили на ноги. Раздался голос Сильвера:
— Кто тут? Я бросился к двери, наткнулся на кого-то и, отскочив от него, попал в руки другого, который крепко схватил меня. — Принесите огня! — сказал Сильвер. Один из людей выбежал за дверь и вернулся с горящей головней. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ КАПИТАН СИЛЬВЕР ГЛАВА XXVIII В неприятельском лагере При красноватом свете головни, озарившем внутренность дома, я увидел зрелище, от которого содрогнулся. Самые худшие из моих предчувствий оправдались: пираты завладели блокгаузом и всеми нашими припасами. Бочка с коньяком, ветчина и сухари находились на прежних местах, и, что особенно пугало меня, не было никаких признаков пленников. Очевидно, все наши погибли, и я был в отчаянии, что не разделил с ними их участи. В комнате было шестеро пиратов — все, кто остался жив. Пятеро из них вскочили с красными, распухшими и сонными лицами, а шестой только приподнялся на локте, он был смертельно бледен, и голова его была обвязана окровавленной повязкой. Попугай сидел на плече у своего хозяина и чистил клювом свои перышки. Сам Сильвер выглядел бледнее и серьезнее обыкновенного, на нем все еще был тот камзол, в котором он явился в блокгауз для переговоров, но запачканный грязью и кровью и разорванный о древесные сучья. — А, да это Джим Гаукинс явился сюда! — сказал Сильвер. — Черт возьми, вот так сюрприз! Ну, что ж, милости просим, очень приятно! Затем он уселся на бочку и стал набивать трубку. — Дай-ка мне огня, Дик, — продолжал он. — А вы, господа, не стесняйтесь! Зачем же вам стоять перед мистером Гаукинсом? Уж он извинит вас, можете быть уверены в этом. Так-то, Джим, вы доставили удовольствие вашему старому приятелю Джону! Я с первого же раза, как увидел вас, сказал, что вы мальчик с головой, и теперь вижу, что не ошибся! Я стоял, прислонившись к стене и стараясь как можно спокойнее глядеть в лицо Сильвера, хотя в душе чувствовал отчаяние. Сильвер невозмутимо затянулся несколько раз и продолжал: — Уж раз вы здесь, Джим, я вам вот что скажу. Вы мне всегда нравились, потому что вы мальчик умный и вылитый портрет меня самого, каким я был в юности. Мне всегда хотелось, чтобы вы были с нами и получили свою долю добычи, и вот вы пришли. Ведь капитан Смоллет, хоть он и прекрасный моряк, но насчет дисциплины строг. «Долг прежде всего», — говорит он, и совершенно верно. Даже доктор страшно сердит на вас. «Неблагодарный мальчишка!» — вот что он сказал про вас. Словом, назад уж вам не вернуться — все равно вас не примут. Так уж лучше вам соединиться с капитаном Сильвером, чем водить компанию только с самим собой! Я почувствовал облегчение. По крайней мере я хоть знал теперь, что мои друзья живы. — Угрожать я не люблю, — сказал Сильвер, — но скажу только, что вы в наших руках. Если желаете, становитесь нашим, а нет — так скажите откровенно, Джим. Уж мягче этого не может предлагать ни один смертный моряк! — Вы хотите, чтобы я отвечал? — проговорил я дрожащим голосом; я чувствовал по его насмешливому голосу, что мне угрожает смерть, и сердце сжалось У меня в груди, а кровь прилила к щекам. — Мальчик, — сказал Сильвер, — никто вас не торопит. Можете свободно выбирать, что вам больше по вкусу! — Хорошо, — проговорил я, — уж если я могу выбирать, как вы говорите, то прежде всего хотел бы я знать, почему вы здесь, и где мои друзья? — Вчера утром, — отвечал Сильвер прежним любезным тоном, — явился к нам в лагерь доктор с парламентерским флагом. «Вам изменили, капитан Сильвер, — сказал он, — корабль исчез». Оно правда, что мы пропустили ночью один-другой стаканчик и прозевали шхуну. Черт возьми, шхуна и вправду исчезла. Все мы, понятное дело, были смущены. Тут доктор предложил войти с ним в договор. Мы ударили по рукам, и в конце концов нам достался блокгауз со всеми припасами, водкой, дровами, которые вы запасли. Что же до ваших друзей, то они ушли, и я не знаю, где они теперь! Он спокойно покурил несколько секунд и потом продолжал: — Я спросил доктора, сколько у него людей? А он отвечал: «Нас четверо, и в том числе один раненый. Что же касается до того мальчишки, то я не знаю, где он теперь, да и не забочусь об этом, он всем нам надоел по горло». Это были его собственные слова! — Это все? — спросил я. — И теперь я должен сделать выбор? Ну, что же, я не так глуп и понимаю, что меня ожидает. Но случись даже самое худшее, мне все равно. Я скажу вам только одно: вы все потеряли и шхуну, и клад, и людей, и все только благодаря мне! Да, я подслушал вас из бочки с яблоками и узнал о вашей измене. И у корабля это тоже я подрезал канат и поставил его в такое место, где ни вы никогда не найдете его, ни один из вас. Я ничуть не боюсь вас. Убейте меня, если хотите, или не убивайте. Но знайте, что если вы сохраните мне жизнь, то и я, быть может, сделаю для вас потом, что могу. Теперь очередь за вами выбирать: убить меня или же оставить в живых и избавить себя от виселицы! Я остановился, потому что у меня не хватило дыхания. Никто из разбойников не пошевелился, все молча уставились на меня. — Еще одно, мистер Сильвер, — прибавил я, — вы лучше других, и потому я обращаюсь к вам, если дело повернется для меня плохо, будьте добры передать доктору то, что я только что сказал! — Непременно скажу! — проговорил Сильвер таким странным тоном, что я не мог понять, смеется он надо мной или же восхищается моим мужеством. — Это он и Черного Пса узнал тогда! — сказал один из разбойников, Морган, которого я видел в таверне Сильвера в Бристоле. — Он же вытащил карту из сундука Билли Бонса! — прибавил Сильвер. — А теперь он у нас в руках!
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!