– Что? – Твой отец убивал женщин. Не притворяйся, что не знала. Дикобраз ушел, прилила ярость. Я с силой прижала ее к стене и схватила за горло. В столовой воцарилась полная тишина. – Мэтти Мелгрен никого не убивал! – заорала я ей прямо в лицо. – И он не мой отец! Салли ухмыльнулась: – Смотри-ка, даже ты меня душишь. Меня отвели в кабинет директора, седовласого выпускника оксфордского колледжа Магдалины. – Ты хорошо учишься, Софи, – начал мистер Осмонд, после того как предложил мне присесть и картинно сложил руки, переплетя толстые, как сосиски, пальцы. – Мы возлагаем на тебя большие надежды. Однако, если ты хочешь здесь учиться, тебе необходимо обуздывать свой гнев. Понимаю, тебе сейчас приходится нелегко, но нельзя же нападать на людей только потому, что они говорят что-то неприятное. – Вы не понимаете… – Тут нечего понимать, мисс Бреннан. Такое поведение недостойно и неприемлемо. – Вы меня даже не выслушаете? Старик вздохнул и сказал в бороду: – Слушаю. – Это нечестно. Мэтти еще даже не судили, а все уже считают его виновным. О том, что за компанию и меня считают виновной, я умолчала. Как и о том, что, возможно, так и есть. Директор почесал голову, губы вытянулись в ниточку, из чего я сделала вывод, что он вновь меня отчитает. Однако мистер Осмонд заговорил очень мягко: – Правильно. Нам сейчас неизвестно, виновен он или нет. Вот она – главная моя проблема. Пока я не отвечу на этот вопрос, вина никуда не исчезнет. Мне вынесли предупреждение, но не наказали, и отправили обратно в класс. Только меня это не радовало. В глубине души я хотела понести наказание, заплатить за то, что сделала. На уроке латыни мне пришло еще одно предупреждение. Свернутая втрое записка от Салли Снайдерс передавалась от парты к парте, пока не добралась до меня. «НЕ ДУМАЙ, ЧТО ЭТО КОНЕЦ». Я и не думала. Прошло двадцать лет, а все по-прежнему. Глава 55 Из тюрьмы Мэтти звонил регулярно, не то что из Ирландии. Возвращаясь из школы, я заставала маму на диване в одной и той же сгорбленной позе. Трубка лежала у нее на коленях, как мертвый щенок. Чаще всего в руке у нее был бокал с вином, а по столу разбросаны пузырчатые упаковки от таблеток. До меня не сразу дошло, что к чему. Телефон. Таблетки. Красные глаза. Меня больше волновало, почему мама дома, а не на работе. Она уже много лет не освобождалась раньше меня. Бабушка говорила, что я – ребенок с ключом на шее. – Плохо это, Амелия-Роуз. Ничего путного из нее не выйдет, если тебя не будет рядом. Скользкая дорожка. Помнишь, что случилось с… Если кто-то и шел по скользкой дорожке, так это мама, хотя бабушка этого не знала. Мама уже много лет почти ничего ей не рассказывала. И ее сложно винить. Будь бабушка моей мамой, я бы с ней тоже особо не делилась. Вечер вторника проходил как обычно. Я бросила школьный рюкзак у двери. Мама сидела на своем привычном месте, не сводя глаз с бокала вина. – Знаешь, это не хрустальный шар для гадания. Настроение у меня скверное. Мистер Осмонд собрал всех в актовом зале, говорил об убийствах и несколько раз подчеркнул, что существует «презумпция невиновности». Конечно, он пытался помочь, а сделал только хуже. Учитывая, что вся его работа связана с детьми, по-моему, странно, что он не научился разбираться в их психологии. – Плакалась директору? – язвила Салли во время перемены. – Как ты спишь по ночам? – выкрикнул кто-то из толпы. – Ты хоть думаешь об убитых женщинах? – Об их семьях? У меня не хватало сил спорить, руки повисли плетьми. Звонок с уроков не принес облегчения. Дорога домой превратилась в очередное испытание, которое мне приходилось пройти в одиночестве. Беа больше не хотела со мной общаться. По обеим сторонам улицы стояли фургоны телевизионщиков. На тротуарах толпились журналисты и любопытные прохожие. – Мы на первой полосе, – сообщила мама вскоре после ареста. – Ты хочешь сказать, Мэтти? Она покачала голова и протянула газету. – Нет. Мы. Каким-то образом прессе стали известны наши имена и адрес. На передовице – заголовок «Они знали?» и фотография, на которой мы с мамой выходим из дома. – Мужик из газеты предложил мне тысячу фунтов, если я солью ему что-нибудь про вас, – сообщила Линда. – Что ты ответила? – спросила мама. – «Делом лучше займитесь». Что-то в этом духе. В тот вечер к нам в дверь постучали. Репортеру с ТВ удалось пробраться в подъезд. Мама спала. Я заглянула в глазок и увидела женщину с рыжими кудряшками и пушистым микрофоном. Возле нее стоял оператор с включенной камерой. После этого звонки с предложением «рассказать свою версию» не прекращались. Мама выпила успокоительное и легла. Я нашла отвертку и отключила домофон. И вот я стою в дверях, смотрю на маму с неодобрением. – Мне просто нужно немного побыть одной, – говорит она невнятно и немного шепеляво. «Мне просто нужно немного побыть одной…» Не верится, что эта женщина совсем недавно учила меня смелости. Она словно прочитала мои мысли: – Я стараюсь. Только Мэтти все время звонит. Это очень трудно. Я почувствовала выброс адреналина. Внутри все сжалось. – Ты мне об этом ничего не говорила. Чего он хочет? Она пожала плечами и пролила полбокала. – Клянется, что невиновен. Что полиция поймала не того. Что любит меня. Я уперлась пяткой в ковер. Никак не могла проглотить ком в горле. – Это невыносимо, – жаловалась мама. – Каждый раз, когда он звонит, я чувствую себя такой виноватой… – Виноватой? Почему? Она покрутила вино, взбалтывая осадок. Смотрела в бокал так пристально, словно гадала на кофейной гуще. – Во всем. Иногда я чувствую, что виновата одним тем, что жива. – Может, тебе не отвечать на его звонки? – Все не так просто… – Мама едва выговаривает слова. Грудятся пустые бутылки и блистеры таблеток. Толпятся репортеры и зеваки.