Он бросил телефон и снова заговорил с Мадиной. Я всё держалась за перила, боялась отпустить. Гул в висках перемешался с голосом Карима. Сглотнула и всё же начала спускаться. Осколки вазы хрустели под ногами, пробивались через тонкие подошвы. – Она специально это сделала, – простонала Мадина. – Карим… Специально толкнула меня. Но… она совсем девочка. Глупая… – Нет! – крикнула я. – Я её не толкала! Она… – Молчать! – гаркнул Карим. – Тише, – слабым голосом сказала Мадина. – Ещё и беременность, гормоны. Не надо её… – Тише, Мадина, – мягко обратился к жене Карим. – Сейчас приедет скорая. Всё будет хорошо. И тут он опять поднял голову. Я наткнулась на его взгляд и остановилась, не дойдя буквально несколько шагов. – К себе. – Он больше не повышал голос. Это был ледяной, наполненный презрением рык. – Я всё знаю, Яна. Про ребёнка и аборт. Дотронулся до Мадины и, оставив её, рванул наверх. Я не успела выдохнуть, а Карим уже оказался рядом. Толкнул меня. Я не устояла, полетела на лестницу. Запястье резануло болью, в глазах потемнело. Карим поднял меня, проволок почти до верха и снова толкнул. – Карим! – взмолилась сквозь слёзы. – Я же… – Ты наглая малолетняя шлюха. Я, дурак, поверил… – Он по-дьявольски искривил губы. – Сука! Убирайся, или я тебя убью собственными руками! Пошла, – просипел он. Карим На скорой с Мадиной я не поехал. Желание громить всё вокруг было столь сильным, что боялся сорваться. Сирена взвыла, едва скорая сорвалась с места, а я поехал следом на внедорожнике. Встреча с Алиёй надолго не затянулась. Дочь ждала меня в кофейне рядом со студией, которую я снял для неё несколько дней назад. Поздоровалась сухо и сразу подвинула ко мне включённый телефон. – Ты дурак, папа, – сказала она. – Она тебя развела как лоха, а ты хвост распушил и рад стараться. – Ещё слово, и я вымою тебе рот с мылом. Ты как с отцом разговариваешь? – Напрямую. Как есть, – ответила она жёстко и толкнула телефон ещё ближе. На ней было шерстяное платье под горло, волосы убраны в тугой хвост, в ушах – неброские серьги. Рядом с ней стояла чашка чёрного кофе. Эта картинка чётко отпечаталась в памяти. – Дома мы с тобой поговорим, – ответил сдержанно. Заниматься воспитанием взрослой дочери прилюдно не стал, но выводы сделал. Алия фыркнула. – Яна не беременна, – отрезала она внезапно. Я впился взглядом в её лицо. Она смотрела с жестокостью. – Она избавилась от твоего ребёнка, отец. А ты всё для неё! В дом её приволок, мать с грязью смешал! Как мне с тобой разговаривать?! Ты хуже пацана! Что, кризис среднего возраста? Или что с тобой?! Что, я не понимаю! Она встала. Телефон подкатился прямо ко мне, а Алия принялась одеваться. – Мама беременна, а ты её… – Она махнула шарфом. На нас стали оборачиваться. – Ты что несёшь?! – Возьми и сам посмотри! – Я смотрел на неё, и она вскрикнула: – Да возьми! Возьми ты этот чёртов телефон! Или боишься в Яночке разочароваться?! Это мы с мамой у тебя плохие, а она же ангел. Ни фига она не ангел, отец! Нету в этом мире ангелов! Я всё-таки взял мобильный дочери. Текст документа на фотографии читался плохо, крохотные буквы расплывались. – И что? – спросил резко. – А ты получше посмотри, что, – огрызнулась она. – Глаза разуй наконец. – Алия, – сказал с предупреждением. Ей действительно нужно было как следует вымыть рот. Ещё лучше – посадить в комнату на неделю, чтобы подумала о жизни. Но Алия вздёрнула голову, и я чётко понял, что передо мной взрослая женщина. Ещё вчера она была моей девочкой, но девочка выросла. Оборвал себя на этом. Ещё раз вчитался в строчки и… чёрт. – Она сделала аборт, – резанула Алия холодно. – И давно. А ты… – Дочь тихо, рвано засмеялась и забрала мобильный. – Она не могла! – Она с самого начала не хотела ребёнка! Но кто же откажется от квартиры и денег?! Тем более если ты сам был рад стараться! Ты правда думал, она тебя любит?! Да ты в два с лишним раза старше её, отец! Опомнись ты уже! Она не беременна! Сначала по ней заметно было, а потом она стала, как раньше! Сколько ты ещё будешь ждать? Девять месяцев?! Вот, ещё раз перечитай. – Она махнула телефоном. – Тебе же мало! *** Сирена скорой ревела, сине-красные огни разрезали темноту. Я ехал за машиной, в которой была Мадина, и прокручивал вечер назад. Сжимал руль, стискивал зубы, чтобы не зарычать. Искусственное прерывание беременности. Проклятье! – Дрянь, – просипел, жалея, что курить бросил, ещё будучи сопливым пацаном. Ангелов нет. Губы искривились. Нет, она не ангел и не дрянь. Вернуться бы и вытрясти из неё поганую душу. Воспоминания о встрече с дочерью, о снимке в её телефоне схлестнулось с другим. Крики, Яна и Мадина на лестнице. Если бы не видел сам, мог бы ещё сомневаться. Но я, чёрт подери, видел. Как Яна толкнула Мадину, как та, пролетев вниз, упала на первых ступеньках. – Маленькая тварь, – процедил и резко свернул к обочине. Скорая отдалялась, её огни и ор сирены уносились дальше. На лобовое стекло падал снег. Надо было прикончить её. А потом себе пулю в лоб и на хрен всё. Сейчас главное, чтобы с моим ребёнком было всё в порядке. С моим сыном, пусть его мать – женщина, к которой во мне не осталось ничего, кроме пустоты. На миг представил, что было бы, если бы Мадина свернула шею. И усмехнулся. Внутри ничего не дрогнуло. Подсознание нарисовало Яну. Бледную, с распахнутыми глазами, вцепившуюся в перила. – Убил бы тебя, – процедил, глядя на снежинки. – Да не могу, сука. Не могу. Яна Вещи скидывала в сумку, не разбирая. Комком летело всё, что попадалось под руку. Остановилась, только коснувшись свитера, подаренного в горах Каримом. Мягкий, он отличался от всего, что у меня было, как те дни отличались от жизни. Взвыла и с ожесточением затолкала поглубже. Запястье болело, и эта боль удерживала от истерики, на грани которой я находилась. Слышала, как с воем отъехала от дома скорая, видела, как вслед сорвался внедорожник Карима. Я осталась одна в огромном чужом доме, с разбитым сердцем и диким чувством вины. Что будет с ребёнком?! – Боже, – всхлипнула, рухнув на пол у сумки. Прижала к животу скомканную футболку и заплакала навзрыд. До конца жизни теперь буду видеть лежащую у лестницы Мадину и прожигающего меня презрением Карима. – Я не специально, – прошептала я. – Не специально. Я не… Рыдания оборвали шёпот. Если бы я всё раньше рассказала Кариму! С чего он решил, что я сделала аборт?! Какой аборт?! Пыталась объяснить, но он не слушал. Затолкал меня в комнату, швырнул на постель и пригрозил, что, если не уберусь к моменту его возвращения, он сотрёт меня в порошок. Всхлипнув, я вытерла слёзы. Посмотрела на руки. Футболку, которую держала, тоже подарил Карим. Хотела вернуть в шкаф. Передумала и, аккуратно сложив, убрала в сумку. Чтобы помнить о нём. О нас. Пусть даже и так забыть уже никогда не смогу. Уже дойдя до лестницы, я вспомнила о маминых серёжках. Вернулась и высыпала из мешочка всё, что там было. Тяжёлый перстень упал на ладонь, подмигнул рубином. – Прости. – Приложила пальцы к животу и закрыла глаза. Представила, что во мне есть маленькая жизнь. Как мог бы шевелиться наш малыш, каким бы он родился… Эти мысли могли свести с ума. Хватит. В тумбочке нашла несколько стикеров и ручку. «Прости», – написала и, приклеив бумажку к тумбочке, положила сверху перстень. Мешочек с подарками Карима оставила тоже, забрала только свои серёжки. К лестнице вернулась, вывернутая наизнанку. Осколки хрустели под ногами, сумка оттягивала плечо. – Карим Ренатович сказал, что вы должны оставить ключи. Я вздрогнула. Из темноты, как приведение, выплыла горничная. Кивнула и, найдя связку, отдала ей. Она дошла за мной до двери и заперла её с обратной стороны, едва я переступила порог. Кружащая снег вьюга взвыла диким зверем. Я затянула ворот куртки. Шарф… Кажется, я забыла его в шкафу. Но горничная уже заперла дом, а в нём мои мечты и надежды. Мою ложь и любовь.