– Я не дойду, Кловис! – воскликнул Джошуа. – Слишком скользко, посмотри. Он поставил ногу на слой снег, покрывавший первую ступеньку. – Я тебя держу, – ответил гигант и взял его за руку. У Джошуа не осталось времени даже на протесты. Он почувствовал, что его тянут вперед. Дневной свет начал слабеть, и, принимая во внимание изолированность этого уголка природы, можно было предполагать, что скоро они останутся в полной темноте. Джошуа попытался вырвать руку из лапы Кловиса, но хватка была слишком сильна. Джошуа только и мог, что идти следом, иначе его бы потащили, как мешок с картошкой. Кловис же сделал вид, что не слышит протесты, и не отпустил его до самого конца тропинки. Они стояли на плато, засыпанном нетронутым слоем снега. Впереди, чуть выше, начинался широкий лесной массив, забиравшийся по склону до самой верхушки горы. Джошуа почувствовал, что холод заползает по щиколоткам и уже подбирается к голеням. – Я же говорил, что ты тут загнешься. Сдохнешь от холода в одиночестве на этой проклятой горе. Джошуа собрал последние силы, чтобы прокричать, что пойдет в отель, но тут наконец-то заметил гигантский силуэт впереди. Тот походил на огромного осьминога, раскинувшего щупальца, – сеть труб, переплетавшихся по всей высоте склона. Кловис же смотрел на трассу для бобслея (а это была именно она) радостными глазами. – Вон там! Пошли! Да не тормози! В десятке метров перед ними стояло маленькое кирпичное здание. Перед ним в снегу были прорублены ступеньки наверх, к началу трассы. – Но что мы тут забыли? – прокричал Джошуа. Кловис ему не ответил и быстрым шагом направился к полю. На протяжении одного долгого мгновения Джошуа раздумывал о том, чтобы вернуться на тропинку, ведущую к отелю. Кловис ушел достаточно далеко и не смог бы ему помешать. Это была единственная возможность спастись от обморожения. Но что-то внутри него не хотело уходить. С момента пробуждения в номере 81 Джошуа чувствовал, что все идет не так, а Кловис мог дать ему хоть какие-то ответы, пускай и самые невероятные. Он повернулся к горе, подышал на замерзшие ладони и напряг мышцы, чтобы следовать за своим таинственным гидом. Через несколько минут Джошуа достиг маленького служебного здания, стоявшего около трассы для бобслея, и взобрался по ступенькам к двери. Он надеялся, что внутри будет тепло. Кирпичный дом состоял из двух комнат. Главная оказалась раздевалкой. Она была заставлена шкафчиками из ржавого железа, скамейками и рядами вешалок. На одной из них уже висел пиджак Кловиса. Джошуа увидел, как тот осторожно открывает дверцу и достает теплые вещи. – Оденься! – бросил ему Кловис, держа в руке лыжные брюки и серый пуховик с капюшоном. – Чьи это вещи? – спросил Джошуа. – Для начала, они твои. И я бы посоветовал в них переодеться, потому что в пункте твоего назначения не жарко. Кловис застегнул брюки, пытаясь заправить края рубашки внутрь. – Я не понимаю. Зачем ты меня привел сюда? Что это за место? – Это?! Это же олимпийская трасса, построенная для Игр 1976 года. Ты их не помнишь? В отеле тогда остановился весь высший свет, толпа народу… Мы думали, что не переживем зиму, столько всего навалилось. – Ты же мне сказал, что я не работаю в отеле. – Все верно, но я же не говорил, что ты не знаешь его историю. Ты ее знаешь – и очень хорошо, – ответил Кловис с той самой странной улыбкой, которая перечеркивала его лицо от края до края. – Этот парень спятил! Хоть сейчас в психушку, – очнулся от спячки Шамину, и Джошуа не нашелся с ответом, опровергнуть это он не смог. Он посмотрел несколько мгновений на вещи, которые ему выдали. Казалось, что размер должен ему подойти. Джошуа решил раздеваться. «Прекрати следовать за безумцем, не то сам таким станешь,» – сказал он себе. Кловис уже застегивал молнию на парке. – Если я не работаю в отеле, то почему у меня бейдж на имя охранника? Посмотри, – предложил он Кловису и протянул ему карточку, висевшую на пиджаке. – Это же я на фотографии. Ты меня узнал? Кловис наклонился, чтобы рассмотреть черно-белое фото. – Да, это ты. Сотрудник службы безопасности… восхитительно. – Восхитительно? – Я говорю, это хорошая идея. Он замолчал и поднял рукав пиджака, чтобы посмотреть на часы. – Ого! Надо спешить, иначе опоздаем. – Опоздаем куда?! – Я же уже тебе сказал, есть вещи, которые следует делать в определенное время. Жду тебя наверху. Без единого лишнего слова он развернулся и пошел в темноту кабинета, прилегавшего к раздевалке. Джошуа услышал, как стукнула дверь, а гигант стал спускаться по металлическим ступенькам. Оставшись в раздевалке один, Джошуа вдруг почувствовал, что холод усилился и теперь пытался проникнуть еще глубже, заморозить все его тело. Он снял ботинки, чтобы помассировать пальцы ног, и вихрь покалываний, будто от тысячи иголочек, почти заставил его кричать. Циркуляция крови мало-помалу восстанавливалась. Он надел лыжные брюки, шерстяной свитер, обнаруженный в шкафчике, а также пару утепленных ботинок, которые нашел под лавкой. Вся одежда села на него как влитая, включая парку. Ее он застегнул аж до подбородка. «В пункте твоего назначения не жарко». Что бы это могло значить? Джошуа чувствовал, что скоро обо всем узнает – так или иначе. Выйдя из здания и направившись вперед, он взобрался на маленькую площадку, возвышавшуюся над трассой для бобслея. Под ним начинали расползаться ледяные щупальца, стремившиеся к низу долины. От их движений кружилась голова. На площадке в полной готовности стояли двое саней. Кловис возвышался у первых, внимательно посматривая на часы. – Я выезжаю через минуту. Залезай в другие сани. – А что, мы едем не вместе? – Конечно нет! Мы направляемся в разные стороны! Разные стороны? И тщетно Джошуа вглядывался, трасса нигде не разделялась, а следовательно, у них не было ни единой возможности приехать не в одну и ту же точку. – Тридцать три секунды… когда я уеду, досчитай до двадцати и трогайся, ладно? Джошуа кивнул, чтобы показать, что все понял. – Это очень важно! До двадцати, ни секундой больше! – Есть вещи, которые нужно делать в определенное время, я помню, – сказал Джошуа, чтобы успокоить Кловиcа. – Я вижу, ты понял… Семнадцать. Настала пора прощаться. Прощай, Джошуа, и спасибо за все, что ты для нас сделал. – Нас? О ком ты говоришь, Кловис? – Девять… Ты поймешь чуть позже. Шесть… Кловис схватил стальные сани огромными руками и начал толкать их к склону, а потом забрался внутрь. – Три… Делай как я! И закрой глаза! – А ты-то куда едешь? – прокричал Джошуа. – В ночь. Через мгновение маленькая красная колесница Кловиса скатилась по склону и испарилась, как будто ее и не существовало вовсе. Джошуа напряг слух, чтобы уловить шум от спуска, но ничто не нарушало бесконечную темноту, поглотившую горы. – Двадцать… Девятнадцать… Восемнадцать… – считал голос Шамину в его голове. Он действительно должен был следовать инструкциям Кловиса и ехать за ним по незнакомому маршруту? Если судить по перепаду высот, трасса будет сложной и быстрой, а он не имеет ни малейшего опыта в бобслее. – Тринадцать… двенадцать… одиннадцать… – После пробуждения в ванной комнате его всю дорогу преследовали странности. У Джошуа вдруг сложилось впечатление, что он оказался в пирамиде со стенами, покрытыми иероглифами, в которых он совершенно не разбирался. Ему не хватало ключа от этого шифра, Розеттского камня[3] Шампольона, чтобы мир наконец сделался чем-то цельным и ясным. Мало было надежды и на то, что ключ обнаружится внизу этой безумной трассы для бобслея. Джошуа чувствовал, что и без того уже отправился в путешествие, которое ему не по силам. – Семь… Шесть… Пять… – Джошуа схватил холодную сталь саней и напрягся изо всех сил, чтобы столкнуть их с места. Они поехали на удивление легко, он как можно быстрее запрыгнул внутрь и улегся. – Три… Два… Один, – услышал он, сворачиваясь внутри. Сани доехали до края пропасти и полетели в темноту. Сначала пришло чувство скольжения по черно-белому туннелю, потом – давление неизвестной массы на каждую клетку его тела. Джошуа спускался по невидимой трассе, не зная, куда она ведет, вниз или вверх. Он плохо ориентировался в пространстве и чувствовал себя будто под катком, несущимся в сторону страшного урагана, где понятие гравитации переставало существовать. Его голова обо что-то ударилась, и он вдруг почувствовал, что вокруг холодно, как на Северном полюсе. Он ощущал каждую молекулу внутри своего тела, и кровь, омывающая его вены, пульсировала подобно символу надежды посреди ледяной пустоты его путешествия. Через какое-то время все его внутренности тряхануло так, что им завладело нестерпимое чувство тошноты, и струя желчи вырвалась из его рта и полетела к небу, попирая законы физики. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, что он больше не движется, а лежит на земле и смотрит на темную подрагивающую пустоту. Он боялся, что сойдет с ума, предельно четко ощущая, как его разум пытается взять верх над разболтавшимся восприятием. Его зовут Джошуа Оберсон, он – сотрудник службы безопасности в отеле «Аваланш». Только что он, по всей видимости, совершил падение в гигантский туннель, к которому его притащил Кловис. Его глаза тщетно искали хоть какой-нибудь ориентир. Подняв веки, он почувствовал нестерпимое жжение на роговице и снова погрузился во тьму. В этот же момент он понял, что не может пошевелить ни единой частью тела. Конечности казались ему чем-то отдаленным, и он не понимал, существуют ли они вообще. Рот, нос и уши – лишь слабая тень ощущения. Сердце в его груди едва билось – так медленно, что после каждого удара он задавался вопросом, не умер ли. Его разум показывал картину, на которой человек лежал на столе, а питание подавалось ему по тонким трубочкам. Вот кем он стал, овощем с разорванным спинным мозгом, паралитиком – или человеком с синдромом изоляции. Он захотел расплакаться, но слезы показались ему огненными каплями, прожигающими веки. А потом он понял, что не один. Вокруг него была огромная масса чего-то странного, которая давила на него, как ботинок давит на муравья. Давление было столь мощным, что он не сомневался, что его расплющит, он превратится в жалкие кровавые ошметки, во внутренности, висящие в пустоте. Он понял, что умрет, и воспринял это с облегчением. Он захотел этого так сильно, как ничего раньше не хотел в своей жизни. Самым страшным для него было существование только на уровне сознания, не облаченной в физическую форму мысли. Джошуа чувствовал, что и сама мысль скоро угаснет, как угас весь его организм. Ожидая конца, он не обращал внимания на то, что над ним раздается какой-то шум. В его голове несколько картинок держались до последнего – ветка вишневого дерева, портрет светловолосой девушки с нежным взглядом. Звуки стали громче, и что-то легко коснулось его лодыжки. Он даже не понял, что это было и зачем. Он хотел отправиться душой и телом в финальное ничто, чтобы боль наконец прекратилась и он смог отдохнуть. Спустя мгновение его глаза уловили яркий белый свет, который давил на веки, призывал бороться. Он постарался открыть глаза, но тут же испугался, что их обожжет. Ему все-таки удалось это сделать, и его нервы вдруг подключились к мозгу. Он увидел, что из света надвигается темная масса. Он различил руку в перчатке и мужской голос, повторявший, что он спасен. Он сказал себе, что предпочел бы умереть. Когда он снова открыл глаза, то увидел белые полосатые плитки на натяжном потолке, посреди которого была установлена длинная рампа с желтоватыми светодиодами. Глаза неприятно жгло и покалывало, он чувствовал, что по щекам текут слезы. Приложив значительные усилия, он все же смог повернуть голову набок. Судя по всему, он находился в больничной палате. Вторая койка, расположенная в нескольких метрах от него, пустовала. Ему в голову пришла дурная идея сесть, и его внутренности тут же скрутило ошеломляющей болью, будто ударили ножом под ребро. Из его легких вырвался хрип, и он почувствовал сильный спазм. Он принялся дышать глубоко, чтобы успокоить боль. Понемногу она отступила, и он смог приподняться на локтях. Его руки и ноги были закрыты гипсом. Он не мог пошевелить ни одним пальцем. Он тяжело вздохнул, испытав секундный ужас от одной только мысли, что потерял их, отморозил. Этот кошмар рассеялся лишь после того, как он понял, что в целом реакции его тела нормальны, не считая ощущения постоянного холода, которое не покидало его ни на мгновение. Он окинул палату взглядом и заметил телевизор с плоским экраном, закрепленный на кронштейне. Отражение в черном экране показывало ему несчастного, страдающего, истощенного человека. Что же с ним приключилось? Ему вспомнился Кловиc, трасса для бобслея, стальная колыбель саней. Он ведь наверняка слетел с трассы, пока мчался по ней с огромной скоростью! Еще чудо, что жив остался и к финишу приехал не по частям! Его мысли прервала распахнувшаяся дверь. В палату вошла молодая женщина лет тридцати, закутанная в парку цвета хаки. Роста она была выдающегося, с круглым лицом. Места в палате сразу стало меньше. На ее лице выделялись глаза – цепкие, как у куницы, и широкий нос. Высокий лоб был обрамлен светлыми неаккуратными локонами, спускавшимися на широченные плечи. – Твою мать, да ты очнулся! – воскликнула она и, быстро оказавшись у койки, заключила его в медвежьи объятья. Целое мгновение он не сомневался в том, что она его удушит, настолько мощными оказались ее руки. – Си… Сивилла? – колеблясь, спросил он. – Ну а кто ж еще, мой дорогой! Я поклялась, что не оставлю тебя ни на минуту, пока ты не придешь в себя! Джошуа не особенно помнил эту женщину, но ее присутствие, ее невероятная сила успокаивали его. – Пора бы тебе прекращать выкидывать такие коленца! Какого хрена ты потерял в горах, дурачок? Кто же едет туда в одиночку, а? Ее низкий голос, все эти выражения, больше уместные для грузчика, о чем-то ему напоминали. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами – в ее случае глаза превратились из точек в узкие щели почти во всю ширину лица. Джошуа внезапно почувствовал пустоту в груди. Шамину с его простуженным голосом исчез… исчезло и что-то еще, но он никак не мог понять, что именно. – Ты дар речи потерял? – спросила Сивилла, одновременно поднимая простынь, чтобы посмотреть на него. Под простыней он был голый. – О, господь миловал, тут все в порядке, хозяйство на месте. Наверное, ему следовало бы оскорбиться на эту шутку ниже пояса, но радость этой женщины вселяла в него уверенность. Каким-то образом теплота ее эмоций заполняла пустоту, образовавшуюся под воздействием холодного чувства утраты. – Ну, алё! Ты мне расскажешь, что случилось, или начинать допрос по всем правилам? Да нет, без шуток, я счастлива тебя видеть. Сам понимаешь, что тебе повезло выжить, ну. – Я не знаю… я не могу вспомнить, вообще… – Ты хоть имя свое помнишь? Или будешь представляться Джейсоном Борком? – Джейсоном Борном, – машинально поправил он. – Нет, не настолько. Меня зовут Джошуа Оберсон. – И ты полицейский. Помнишь? Полицейский? В голове закрутились мысли. Специалист службы безопасности. Полицейский. «Ты? Ты же здесь не работаешь», – сказал Кловис, издевательски улыбаясь. – Джошуа Оберсон, лейтенант полиции в кантоне Во! – продолжила Сивилла, и ее широкая улыбка обнажила ряд идеальных зубов. Джошуа в ответ кивнул: – Да-а, я припоминаю. Что же случилось? – Ты поперся решать дела в одиночку, как обычно! Пошел по пересеченной местности несмотря на угрозу снежной бури. А это вообще не лучшая идея – взбираться на Роше-де-Не в одиночку! Ну и конечно, сошла лавина. Ты полкилометра пролетел, пока не приземлился задницей на снег.