– Приходите ко мне выкурить сигару, – предложил сердечный француз. – Мне интересно, в самом ли деле вы ангажировали эту итальянку. Фрэнсису сама собой представилась возможность сравнить интерьер комнаты с ее описанием, слышанным в Милане. Уже подходя к двери, француз вдруг вспомнил о своем попутчике. – Со мной тут декоратор, – сообщил он, – собирает материал. Прекрасный парень, он будет признателен, если мы его позовем. Я велю швейцару направить его к нам, когда он появится. – Он передал ключ от комнаты Фрэнсису. – Вернусь через минуту. Это в конце коридора – номер 13-А. Фрэнсис один вошел в комнату. Вот она, роспись на стенах и потолке, о которой он столько наслышан! Он уяснил это себе с первого взгляда, и в ту же минуту случилась такая мерзость, что он мог теперь заниматься только своими ощущениями. Он внезапно почувствовал, как комната наполнилась непонятно откуда взявшимся зловонием, гаже которого он в жизни своей не знал. В его состав, если такое вероятно, входили два вполне различимых запаха: слабый малоприятный душок, замешанный на тошнотворном смраде. Не в силах вынести эту отраву, Фрэнсис распахнул окно и высунул голову наружу. С сигарой во рту вернулся его французский коллега. При виде открытого окна, страшнее чего не могут представить себе его соотечественники, он отпрянул в смятении. – Вы, англичане, совершенно помешаны на чистом воздухе! – вскричал он. – Мы же насмерть простудимся. Фрэнсис обернулся и изумленно уставился на него. – Как?! Вы не чувствуете, какой в комнате запах? – спросил он. – Запах? – повторил собрат по искусству. – Я чувствую запах своей хорошей сигары. Угощайтесь! И, ради бога, закройте окно. Помотав головой, Фрэнсис отказался от сигары. – Извините меня, – сказал он. – Закройте окно сами, когда я уйду. У меня темно в глазах и кружится голова – мне лучше выйти. Он прикрыл нос и рот платком и направился к двери. Француз шел за ним в полной растерянности, упуская случай закрыть окно. – Неужели это так противно? – спросил он, недоумевающе выкатив глаза. – Чудовищно! – глухо пробурчал Фрэнсис из-под платка. – Ничего подобного я не ощущал за всю свою жизнь. В дверь постучали. Вошел декоратор. Его хозяин сразу поинтересовался, какой запах он чувствует. – Запах вашей сигары. Восхитительный! Дайте попробовать! – Погодите, а кроме сигары, вы ничего не ощущаете? Ничего гадкого, мерзкого, вонючего, удушающего, неописуемого, небывалого? Столь темпераментная речь озадачила декоратора. – Воздух как воздух, – произнес он, – чистый и свежий. Он с удивлением, даже с оторопью воззрился на Фрэнсиса Уэствика, с нескрываемым отвращением смотревшего из коридора в комнату. Приблизившись, парижский коллега внимательно и тревожно вгляделся в него. – Послушайте, мой друг, нас двое, и у нас такие же носы, как у вас, однако мы ничего не чувствуем. Если вам угодно еще доказательство, то вот еще носы. – Он показал на пару английских девчушек, игравших в коридоре. – Дверь у меня открыта, а запах, вы знаете, распространяется быстро. Сейчас я допрошу эти невинные носы на языке вашего унылого острова. Душеньки, вы чувствуете какой-нибудь ужасный запах? Дети рассмеялись и решительно ответили: – Нет! – Дорогой Уэствик, – продолжал тот по-французски, – вывод, очевидно, ясен? Что-то скверное, очень скверное происходит с вашим собственным носом. Я рекомендую обратиться к врачу. Подав этот совет, он вернулся в комнату и с возгласом облегчения закрыл окно. Фрэнсис вышел из отеля и улочками направился на площадь Святого Марка. Вечерний ветерок взбодрил его. Он наконец-то раскурил сигару и стал спокойно размышлять о происшедшем. Глава XIX Сторонясь толчеи под колоннадами, Фрэнсис мерил державное пространство площади, залитой светом поднимавшейся луны. Он был, не ведая о том, законченным материалистом. Странное действие, которое произвела на него комната, до этого столь же странно подействовавшая на других близких его покойного брата, не очень обескуражило эту чувствительную натуру. «Возможно, – размышлял он, – я в большей степени фантазер, чем полагал, и воображение сыграло со мной скверную шутку. А может, прав мой друг и со мной что-то неладно? Я определенно не чувствую себя больным, но иногда это ни о чем не свидетельствует. Ночевать в этой мерзкой комнате мне, слава богу, не надо, а утром увидим, показываться врачу или нет. И не похоже, чтобы отель подсказал мне сюжет пьесы. Смердящий невидимый призрак – это, безусловно, свежая мысль. Однако она с изъяном. Возьмись я осуществить это на сцене, я выкурю из зала всю публику». Завершив свои здравые суждения этим остроумным выводом, он заметил, что его самым внимательным образом разглядывает некая дама, одетая во все темное. – Если не ошибаюсь, мистер Уэствик? – спросила дама, когда он ответно взглянул на нее. – Да, это мое имя, мадам. А с кем, простите, имею честь говорить? – Мы с вами виделись всего один раз, – сказала она, уходя от ответа. – Ваш покойный брат знакомил меня с вашим семейством. Интересно, вспомните ли вы мои большие темные глаза и страшный облик? – Она подняла вуаль и подставила лицо лунному свету. Фрэнсис тотчас узнал эту единственную в своем роде женщину, вызывавшую в нем самое неприязненное чувство: вдова его брата, первого лорда Монтбарри. Он помрачнел. Намучившись на репетициях со строптивыми актрисами, он приучил себя грубить женщинам, которые ему неприятны. – Я вас помню, – заявил он. – Я думал, вы в Америке. Она оставила без внимания его нелюбезное обращение и, когда, приподняв шляпу, он собрался уходить, просто задержала его. – Походите со мной несколько минут, – невозмутимо произнесла она. – Мне нужно кое-что сказать вам. Он показал на сигару: – Я курю. – Я не возражаю. Оставалось либо грубить дальше, либо покориться. Он покорился, кое-как соблюдая приличия. – Ну? – нахмурился он. – Что вы хотите мне сообщить? – Сейчас услышите, мистер Уэствик. Но сначала скажу, в каком я положении. Я одна на белом свете. К потере мужа теперь добавилась другая утрата: в Америке погиб мой брат, барон Ривар. Фрэнсису были хорошо известны и репутация барона, и сомнительность, по слухам, его родства с графиней. – Пристрелили в игорном доме? – бесцеремонно спросил он с издевательской гримасой. – Кому, как не вам, задавать этот вопрос, – осадила она его тем насмешливым тоном, какой приберегала для особых случаев. – Вы же все помешаны в Англии на скачках, вы нация игроков. Нет, мистер Уэствик, мой брат умер своей смертью. Как множество других несчастных, его свела в могилу лихорадка, трепавшая западный городок, где мы оказались проездом. Боль утраты настроила меня против Америки. С первым же пароходом я отплыла из Нью-Йорка. Это было французское судно, оно доставило меня в Гавр. Мое одинокое путешествие продолжилось на юг Франции. И вот я приехала в Венецию. «Какое мне до этого дело?» – подумал Фрэнсис. Она между тем ждала, что он скажет. – Вот вы приехали в Венецию, – повторил он безразличным голосом. – Зачем? – Затем, что ничего не могла с собой поделать. Он взглянул на нее с откровенным любопытством. – Странно, – пожал он плечами. – Как это: ничего не могли с собой поделать? – У женщин в обычае совершать импульсивные поступки, – пояснила она. – Можно допустить, что какой-то импульс подвигнул меня на это путешествие, хотя мне меньше всего на свете хотелось тут оказаться. Самые ненавистные мысли связаны у меня с этим местом. Будь моя воля, я бы никогда сюда не вернулась. Я ненавижу Венецию. Однако я здесь, как видите. Встречалась вам когда-нибудь еще такая же несообразная женщина? Уверена, что нет. – Она смолкла, не спуская с него глаз, и неожиданно сменила тон. – Когда ожидается в Венеции мисс Агнес Локвуд? – вдруг спросила она. Как ни трудно было вывести Фрэнсиса из равновесия, своим невероятным вопросом она этого добилась. – Откуда, к черту, вы знаете, что мисс Локвуд приезжает в Венецию?! – вскричал он. Она рассмеялась – ядовито, с издевкой: – Допустим, догадалась. Ее тон, а может, этот вызывающе дерзкий взгляд буквально взбесили его. – Леди Монтбарри!.. – начал он. – Не продолжайте! – перебила она его. – Так теперь зовется жена вашего брата Стивена. А я ни с кем не делюсь титулом. Зовите меня тем именем, что было у меня до моего злосчастного замужества. Будьте любезны, зовите меня графиней Нароной. – Графиня Нарона, – продолжал Фрэнсис, – если, пользуясь знакомством со мной, вы намерены задавать мне загадки, то со мной это не пройдет. Либо выражайтесь начистоту, либо, с вашего позволения, я раскланиваюсь. – Если вы намерены держать в тайне приезд мисс Локвуд в Венецию, – парировала она, – так и скажите, тоже начистоту. Она явно хотела его позлить, и это ей удалось. – Чушь! – взорвался он. – Мой брат не делает тайны из своих дорожных планов. С леди Монтбарри и детьми он везет сюда и мисс Локвуд. Если вы обо всем так хорошо осведомлены, может, вы знаете, зачем она едет в Венецию? Графиня вдруг впала в тяжелую задумчивость. Она не отвечала.