Утром он проснулся, не понимая, ночь сейчас или уже день. Шторы в спальне плотно прикрывали окна, в комнате было темно. Владимир Васильевич вспомнил, что было накануне, и зажмурился. Вспомнил не день: то, что произошло ранним утром на лесном озере, осталось далеко – в той прежней жизни, в которой не было Насти и счастья, переполнявшего его сейчас. Накануне он, оставив ее в спальне, вернулся на кухню и попытался приготовить хоть что-то на обед. Но по своей холостяцкой привычке набрал замороженных полуфабрикатов, начал их размораживать, потом раскладывал по тарелкам нарезки колбасы и сыров… Настя неожиданно и очень тихо подошла сзади, обняла его и прижалась молча. Он боялся обернуться, но она сама отстранилась и спросила: – Почему меня не позвал? Я бы все приготовила. Он обернулся и увидел ее в широкой спортивной майке и тонких лосинах, обтягивающих ее стройные ноги. – Откуда все это? – удивился Высоков. – Так мы же собирались там в палатке ночевать, вот я и прихватила… И тут же лицо ее стало печальным: вероятно, она вспомнила все, что произошло на озере. Но все равно она открыла дверцу холодильника и заглянула внутрь: – Посмотрим, что тут у нас еще есть? Дальше она готовила уже одна. Владимир Васильевич наблюдал за ее действиями и восхищался, а девушка рассказывала, как она работала в миланском ресторане, где заходила на кухню и внимательно следила за работой поваров, хотя они и сами не скрывали своих секретов, все рассказывали и показывали. Для Высокова она приготовила ризотто и тортеллини[1]. А на первое – суп минестроне[2], но на этом решила не останавливаться и попросила Владимира принести пармезана, оливок и вина, желательно итальянского… Что он и сделал, купив заодно и колбас: пеппероне, салями… Обед удался на славу. Они не просто наслаждались едой, а вели неторопливую беседу на разные темы, старательно обходя лишь одну… Сидели за столом долго, обед плавно перешел в ужин… Пили вино, а потом еще и танцевали… То, что случилось ночью, произошло не вследствие внезапно вспыхнувшей страсти, но по любви, которая уже давно сжигала и его, и ее… Он проснулся в своей постели, вспомнил то, что было ночью… Зажмурился, но тут же открыл глаза, чтобы удостовериться, что все, что было между ними, – не сон, а сладостное обещание новой жизни, в которой не будет унылых дней и тягостных ночей, переполненных одиночеством, – теперь будет все иначе. Он повернул голову и не увидел ее. Прислушался, и ему показалось, что слышит голоса, но откуда они доносились – понятно не было: то ли с кухни, то ли из квартиры соседей за стеной. Высоков поднялся, отыскал на полу свои брюки и рубашку… Кто-то разговаривал в его квартире, но он не мог понять, кто именно: понятно, что Настя, но с кем… Он вышел из спальни, прошел по коридору и заглянул на кухню. Девушка сидела за столом и разговаривала с его мамой. Елена Александровна выглядела совершенно счастливой. Увидев входящего сына, она тут же стала объяснять. – Решила к тебе без предупреждения нагрянуть, а то ты, как обычно, отговаривать начнешь. Думала, приготовлю что-нибудь, чтобы ты не губил свое здоровье в общепите, а тут у тебя такие разносолы. – Настя постаралась, – объяснил Высоков. – Да я уж поняла. Как жаль, что ее к тебе референтом не утвердили! Был бы под надежным наблюдением… Хотя… Мама улыбнулась со значением и посмотрела на девушку: – Вы уж, Настенька, постарайтесь, чтобы он питался получше… Чтобы высыпался, а не работал по ночам… – Как же я это смогу? – смутилась девушка. Елена Александровна не ответила и посмотрела на сына. – Сперанский мне звонил, в гости приглашал вместе с тобой к себе в Комарово. Говорил, приезжайте, мол, на шашлыки в субботу, а вчера с утра такой ливень, такая гроза! Какие тут шашлыки! Он сам и позвонил, дескать, чего уж ехать – давайте в воскресенье – вроде солнце обещали… – мама посмотрела за окно, – солнце и есть: не обманули. Мне позвонить Николаю Степановичу, узнать, ехать ли? – Не надо звонить – мы здесь отдохнем. – Езжайте обязательно, – посоветовала Настя, – ведь Сперанский – начальник, мало ли что! А вдруг обидится? А я здесь порядок наведу: тут давно уже никто не делал большую уборку. – Какая ты умная, Настенька! – обрадовалась Елена Александровна. – И в самом деле. Только нечего тебе вкалывать в выходной день. Поедем-ка в Комарово втроем. Но этому воспротивился Высоков: уж он-то знал, зачем его приглашал на свою дачу председатель городского суда. Там будет его племянница со своей дочкой, которую станут сватать Владимиру Васильевичу. Мама этого, конечно, не знала и, подумав немного, согласилась. Она набрала номер Сперанского, и тот подтвердил, что мясо уже маринуется, а вино будет грузинское. Все равно Высокову не хотелось оставлять Настю даже на непродолжительное время. Смотрел на нее, и она улыбалась ему. – Езжайте, Владимир Васильевич, а я вас дождусь – обещаю. Снова обратилась к нему на «вы», демонстрируя свое воспитание, а может, просто для того, чтобы понравиться Елене Александровне. Ехать пришлось на мамином «опеле корса», в который с трудом влез Высоков. Мама молчала, чтобы не отвлекать его от дороги, Владимир Васильевич перебрал в памяти события вчерашнего утра. Только сейчас он подумал о том, что убитый человек, возможно, был не один: кто же приезжает на рыбалку в пустынное место без приятелей? Да и машины, на которой он прибыл, ни Высоков, ни Настя не заметили. Может, где-нибудь неподалеку скрытно стояла машина, палатка или шалаш. И там же были спутники несчастного мужчины. Владимир Васильевич не видел его лица, разглядел лишь, что тот был седым, гладко выбритым и виски его были обработаны не в домашних условиях, а скорее всего, в парикмахерском салоне. Следовательно, это не местный деревенский житель с вечной щетиной на щеках, а горожанин, который следит за своей внешностью. А если убитый был не один, а вместе хотя бы с одним своим приятелем, который мог видеть «паджеро», запомнить номер? В таком случае придется доказывать свою невиновность – не сваливать же все на девушку, тем более он сам несет ответственность наравне с ней, потому что пуля была выпущена из его пистолета… Будут проведены необходимые следственные действия… И хотя утренний ливень с грозой наверняка смыл все следы, все равно образцы почвы остались на колесах, а следовательно, надо поменять резину, а от старых колес, которые на самом деле не такие уж и старые, срочно избавиться. И еще: сразу по возвращении домой надо вычистить пистолет, маслом протереть внутреннюю часть ствола… У него наверняка будут проверять одежду, руки на предмет присутствия микрочастиц порохового заряда, но, скорее всего, анализ подтвердит, что он не стрелял в тот день. А для надежности сходить в тир на сдачу стрелкового норматива… И ни в коем случае не говорить никому, что он ездил куда-то вместе с Настей… Именно вместе с Настей. А то могут проверить и ее. Да еще пуля… вернее, недостача одного патрона… Но это не прямое доказательство… Так что не следует принимать это в расчет… Но патрон надо на всякий случай возместить, попросить о содействии бывшего председателя студенческого совета… За спиной раздался голос Елены Александровны, разговаривающей по телефону: – Коля мы уже въехали в Комарово, а я забыла, где надо сворачивать к тебе. – Я помню, – успокоил ее Владимир. Николай Степанович встретил их у раздвинутых ворот, за которыми росли сосны и стоял старый еще финской постройки дом с большой верандой. Во дворе дымил мангал, возле него стояли две женщины, одна средних лет, а вторая молодая – очевидно, внучатая племянница Сперанского. Она была высока ростом, о чем Николай Степанович не предупреждал, но для Владимира это было не так важно – он все равно был почти на голову выше этой девушки… Стол был уже накрыт, шашлыки поспели через несколько минут. Хозяин вынес из дома бутылку вина и, направляясь к столу, подтолкнул гостя: – Подсаживайся к моей внучке, – шепнул он, – поухаживай за ней. Срастется – не срастется у вас, но тебя такое ухаживание ни к чему не обязывает. А у нее никого – не всякий решится заводить роман с серьезной девочкой, у которой еще и рост метр восемьдесят два. Может, некоторые ухажеры и готовы, но боятся ее отца. Генерал полиции, заместитель начальника ГУВД Корнеев. Слыхал про такого? Так что приглядись к девочке. Владимир Васильевич сидел рядом с Викой и даже разговаривал с ней на какие-то интересующие ее темы, но думал не о ней – не о своей соседке по столу, а об оставшейся в его квартире Насте. Елена Александровна часто поглядывала на них, словно сравнивала эту девушку с той, с которой сегодня утром познакомилась в своей городской квартире. В гостях пробыли не более двух часов, пообедали только и поговорили. Но Сперанский остался доволен. Он тоже наблюдал за своей молодой родственницей. – Ну как тебе Виктория? – спросила Елена Александровна, когда они возвращались, – вполне симпатичная, скромненькая. Настя, конечно, эффектнее, раскованнее немного и очень рассудительная. Тебе выбирать, конечно, но если для карьеры, то… – А чем моей карьере может помочь генерал полиции? – удивился Высоков. – У них своя епархия, у нас своя. – Смотри сам, – не стала спорить мама, – тебе с женой жить, но Вика пристроена в солидном банке, где ее ждет своя карьера. Не скажу, что это хорошо для семейной жизни, но о детях она пока не думает, как мне показалось. А Настя… – Ты и об этом с ней говорила? – удивился Владимир Васильевич. – А как же? Для меня это очень важно. Я говорила об этом не напрямую, разумеется, а намеками. Я живу одна в большом доме, ты знаешь. Мне надоела тишина: я даже радио включаю на целый день, чтобы не так скучно было. Но сейчас разве радио – музыку одну передают. А вот раньше транслировали радиоспектакли и развлекательные юмористические передачи, аналитические программы… Если у вас с Настей будут дети, то я буду настаивать, чтобы вы перебрались ко мне. За городом детям только лучше будет. А если ты женишься на Виктории, то я стану всего-навсего приходящей бабушкой – наверняка у них своя дача… И тут Высоков понял, что мама уже сделала свой выбор, который совпал с его собственным… Они доехали до их загородного дома, но внутрь заходить Владимир Васильевич не стал. Вызвал такси и, ожидая машину, стоял возле крыльца, поглядывая на знакомые с детства яблони и сосны. С близкого пляжа ветер доносил смех отдыхающих людей и запах выброшенных на берег водорослей и тины. Глава девятая Дом в Сестрорецке на второй от берега залива линии семье Высоковых достался неожиданно. Не случайно конечно. Просто они все даже не предполагали, что у Василия Николаевича есть дальняя родственница, которая была замужем за известным ученым, ему и принадлежал этот дом. Ученый давно умер, даже имя его научная общественность давно забыла, потому что он продвигал вперед марксистско-ленинскую науку, являясь специалистом по сталинской диалектике, доказывая вместе с вождем, что всеобщих законов не три, а всего два. Женился ученый поздно на своей аспирантке, впоследствии оказавшейся троюродной теткой матери Василия Николаевича, да и то не по крови, а по каким-то запутанным схемам. После смерти столпа обществоведения она долгое время жила одна, не давая о себе знать никому из родственников. Хотя таковых у нее совсем оказалось немного – одна лишь семья Высоковых, и потому она отписала свой дом Василию Николаевичу – заместителю председателя городского суда. Дом был старый, с башенкой, внутри на стенах висели картины классиков социалистического реализма: «Сталин с матерью осматривает чайные плантации в Гори», «Демонстрация студентов, радостно приветствующих выход в свет статьи И. В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», «Ленин на лодке переправляется через озеро Разлив» и другие шедевры. Мебель в доме была из мореного дуба, даже шкафы в библиотеке были дубовыми, за стеклянными дверцами выстроились ряды книг с золочеными корешками. Диваны и кресла старые, с кожаной обивкой, укрытой белыми полотняными чехлами. Все было здорово, кроме одного: отца убили через месяц после того, как семья Высоковых получила этот дом. Озеро Разлив находилось неподалеку. Володя, прихватив удочки, мотался туда на велосипеде и возвращался всегда с добычей: окуни, плотва, подлещики… Все хорошо, но было бы еще лучше, будь рядом отец. Двадцать пять лет назад в теплый майский день в школе был праздник последнего звонка. Сначала линейка, а потом концерт школьной самодеятельности. Володя спешил домой, чтобы показать подаренную ему за успеваемость книгу: «Белый Бим Черное ухо». У подъезда стояли милицейские машины, на площадке курили незнакомые люди в форме и без. Его не хотели пускать домой, и Володя заплакал, предчувствуя что-то ужасное. Он зашел, увидел маму, возле которой стояли врачи. Елена Александровна была неподвижной, она посмотрела на сына отсутствующим взглядом и не узнала его. Очень скоро появился Олег Ильич Колодин и увез Володю к себе. Там он сообщил ему, что папы больше нет. Следствие было долгим, но не дало никаких результатов: убийц не нашли. По официальной версии в обеденный перерыв Василий Николаевич выехал из городского суда – еще из старого здания на Фонтанке, в котором когда-то размещалось Третье отделение канцелярии его императорского величества. Он приехал в свой дом на Наличной улице, вошел в квартиру, очевидно, за документами, которые хранил в домашнем сейфе… А следом в квартиру проникли убийцы. Они напали на него, но Василий Николаевич успел достать пистолет, произошла схватка… Убийцы пытались отобрать у него пистолет, но Высоков был очень рослым и сильным… Прозвучал первый выстрел – пуля попала в стену, но потом бандитам удалось повалить его на пол и выстрелить в голову судьи из его же пистолета. Оперативно-следственная бригада нашла в кабинете хозяина квартиры открытый сейф, разбросанные по полу документы, след от пули на стене и саму сплющенную пулю, отрикошетившую в книжный шкаф. На голове убитого была обнаружена ссадина, нанесенная тяжелым предметом, полученная, очевидно, во время борьбы с нападавшими… Убийство связали с профессиональной деятельностью Высокова – он вел только самые сложные дела, но выяснить, какое из них стало причиной убийства, не удалось… После похорон Елена Александровна с сыном перебралась на дачу, в квартире был сделан ремонт. Боль утраты постепенно притуплялась, но возвращаться в старую школу Володя отказался… На самом деле он не хотел жить в квартире, в которой убили его отца. Но мама все же настояла. И тогда же Володя твердо решил, что обязательно станет судьей. Засел за учебники, зачитывался научной юридической литературой, старался… Окончил школу с золотой медалью, а потом с красным дипломом университет… Пенсия за отца была приличной, неплохо зарабатывала мама, но все равно Елена Александровна продала пятнадцать соток – ровно половину участка – за огромную сумму, которую положила в банк и теперь жила на проценты с капитала. Высоков-младший, естественно, обследовал не только книжные шкафы, но и огромный письменный стол ученого-обществоведа, где все было аккуратно уложено. Нашел в ящиках стола пару подготовленных рукописей, которые по известным причинам нельзя было издать ни в сталинские, ни в последующие за ними времена. Одна книга называлась «Нулевой элемент». Высоков прочитал эту рукопись много раз. В ней говорилось о гениальности Менделеева, который создал совсем другую периодическую таблицу, а не ту, что нам подсовывает академическая наука. У Менделеева перед водородом стоит нулевая группа с элементами, у которых удельный вес меньше веса атома водорода, а возглавляет эту группу нулевой элемент – «мировой эфир», который сам Дмитрий Иванович назвал «ньютонием»… Высоков перечитывал рукопись и удивился, как апологет марксистско-ленинской философии мог решиться на такую ересь. А потом понял, что неизвестный ему далекий родственник двигал официальную науку для того только, чтобы можно было прокормить семью и заниматься тем, что он считал истиной. Владимир Васильевич среди книг на полках обнаружил старый журнал «Вопросы философии» с той статьей о двух законах диалектики, на последней странице статьи выцветшими фиолетовыми чернилами, скорее всего, рукой самого автора было аккуратно написано: «Ха-ха! Закон диалектики всего один – Бог! А частный случай из него – закон Ломоносова – Лавуазье. Хотя Лавуазье просто примазался. Проклятый компиляторщик!» Высоков возвращался из Сестрорецка на такси и думал почему-то только об этом. Не о Насте, которая воспринималась теперь как данность, как то, что подарено судьбой на века. Плохо, конечно, что подарок был связан с неприятностью – даже с преступлением. Но как говорил все тот же Ломоносов, «если в одном месте убудет, то в другом прибудет столько же». У бывшего хозяина дома была и другая статья: «О множестве пространств», в которой утверждалось, что мы живем в пространстве многих миров, существующих параллельно, – миров возможности событий, происходящих в силу одних и тех же причин, но развивающихся по-разному, потому только, что время и пространство материальны и бесконечны, в отличие от материи известной нам конечной Вселенной. Он вошел в сверкающую чистотой квартиру. Насти не было. На кухонном столе лежала оставленная ею записка: Я должна все обдумать. Если позовешь, вернусь сразу же. Навеки твоя. Владимир Васильевич взял телефон и набрал ее номер. Но аппарат Насти был не в сети. И тогда он отправил СМС-сообщение. Возвращайся скорее, а то время разнесет нас по разным пространствам. Люблю. Она позвонила в дверь ровно через полтора часа. Приехала с чемоданом, в котором были ее вещи. Ночью опять была гроза, ливень бил в стекла окна спальни, но они не обращали никакого внимания на бурю, потому что бушевавшее в них пространство, переполненное светом и любовью, было куда мощнее. Глава десятая