– Ты устала? – предположил я озадаченно. – Ногу натерла, – она приспустила красивую белоснежную туфельку: на пятке краснел пятачок мозоли. И в сердцах сказала, – дурацкие новые туфли. Я растерялся. «Может предложить понести ее на руках?» – мелькнуло в голове. Но Инна уже открыла сумку и активно начала что-то искать. – Подержи, пожалуйста, – она вручила мне зеленую папку, из которой вчера достала визитку, а сама продолжила поиски в сумочке. – Вот и решение проблемы. Она потрясла коробочкой с пластырями. Инна прислонилась к стене дома и быстро опытным движением заклеила мозоль и надела туфлю. – Чего только не найдешь в женской сумке, – сказала она, подмигнув мне. – Ну что, разворачиваемся? – предложил я печально. На самом деле, мой план действий четко выстроился, когда мы вышли из кафе: дорога к набережной как раз вела через остановку, на который я впервые увидел Инну. Я решил, что лучшего момента может не случиться, и я расскажу ей полную версию своей истории. И уж если она решит, что я тот еще извращенец, то так тому и быть, даже переубеждать не стану. – Нет, ты что! Все в порядке, – Инна удивленно развела руками и даже попрыгала, чтобы доказать свои слова. – Ого, – я не скрывал облегчения, мне не хотелось отходить от намеченного плана, хотя я не придумал, что и как лучше сказать, и уж точно не хотелось, чтобы свидание завершалось. – Тогда пойдем, я тебе кое-что расскажу. Мы, не спеша, начали движение вверх. Я нервно крутил пряжку ремня: «Раз заикнулся, то начинай». Я набрал побольше воздуха и робко начал рассказ: – Инна, я тебя и раньше встречал. Только не пугайся, – почему-то мне казалось, что она непременно должна испугаться, хотя Инна просто с любопытством посмотрела на меня. – Шесть лет назад я ехал на футбол, стоял на остановке и увидел тебя. Это было в конце апреля, 24-го. Я рассказал Инне о том, как мы встретились взглядами в маршрутке, как я вышел и понял, какую глупость совершил, как попытался ее найти, возвращаясь на остановку снова и снова. События и чувства тех дней ярко вспыхивали в моей памяти, я увлеченно делился ими с Инной, не боясь возможного осуждения или насмешки. Весь рассказ Инна внимательно слушала, не перебивая, и только по ее округлившимся глазам я понимал, что эта история действительно производит на нее впечатление. Мы подходили к той самой остановке: накренившийся после аварии остановочный павильон демонтировали, поэтому о том, что здесь была остановка, напоминал только дорожный знак. Я остановился, Инна встала рядом, пораженная и молчаливая. Она казалась совсем юной и даже на высоких каблуках была лишь немного выше моего плеча: маленькая фарфоровая куколка. Мы стояли на месте нашей первой встречи спустя шесть лет. Я почувствовал непреодолимое желание обнять ее и не отпускать: вдруг она снова исчезнет из моей жизни? Я пристально смотрел на нее, пылко завершая свой рассказ и следя за ее реакцией: – И вот в прошлую пятницу мне в руки попала открытка, а на ней – твое лицо. Но я все так же не знал, как тебя найти, я был подавлен. И вчера мы встретились. Представляешь? Бывают такие случайности? Это скорее какая-то магия или несказанная удача! – на этих словах я взял ее за руки и замолчал. От прикосновения к ее коже вверх по руке молнией пробежал электрический ток. Я был так взволнован и в то же время бесконечно счастлив. Заряд распространялся теплом по телу, я решил: «Если я не сделаю это сейчас – то не сделаю уже никогда». И неудержимо поцеловал ее. Я проваливался, падал в бездну космоса. Казалось, я сжался до размеров атома, пустота вокруг была невообразимо огромной. Но я был не одинок. Я чувствовал нежные губы на своих губах и холодные пальцы на шее. Мы вместе летели в безмерном пространстве. Я прижимал ее крепче, я видел звезды, я видел взрывы сверхновых и рождение галактик. Наш поцелуй был божественным провидением, началом нового безграничного мира и завершением прошлой пустой жизни. Я ощущал себя альфой и омегой, я растворялся во Вселенной и одновременно наполнял собой каждую частицу пространства. Я чувствовал в себе вечность. Я коснулся лица Инны, пальцы вдруг стали мокрыми. Я испуганно открыл глаза и посмотрел на прекрасное лицо. По щекам Инны из закрытых глаз текли слезы. Я хотел снова прижаться к ней губами, вернуть прерванное блаженство, но она оттолкнула меня рукой и открыла глаза: на меня смотрело холодное апрельское небо – чистое, голубое, пролившееся первым дождем. Несколько секунд Инна пыталась совладать с собой, держа руку на моей груди. Я не мог знать, какие чувства обуревают ее душу в этот миг. И вдруг она отчаянно произнесла: – Не смей влюбляться в меня. Я окаменел. Мои руки безвольно упали вдоль тела, я ничего не понимал, не хотел верить. – Что? – сдавленно выдохнул я. Инна сделала шаг назад и покачала головой, словно хотела, чтобы я исчез, как появившийся из ниоткуда призрак. На ее лице блестели мокрые дорожки от слез. Я хотел закричать, но не мог. Уже более спокойно, но твердо Инна повторила: – Не смей влюбляться в меня, Даня. Она развернулась и быстрым шагом стала удаляться от меня, не оборачиваясь. Я бы мог побежать за ней, догнать, остановить, обнять, сделать что угодно, но я ощущал полную опустошенность. Во мне не было душевных и физических сил, чтобы сделать шаг, я лишь смотрел вслед своей уходящей мечте. Так я простоял долго, наверное, слишком долго. Инна давно пропала из виду, тихие сумерки ложились на город. Я медленно развернулся и пошел в сторону набережной, мыслей не было никаких. Я лишь хотел впустить в себя немного ветра, чтобы хоть чем-то наполниться изнутри. Я сел на скамейку и опустил голову на руки. – Даня! – донесся крик сзади. Я вскочил и резко повернулся в мимолетной надежде: увы, ко мне бежала Маша. Она со всех ног прыгнула на меня, целуя в щеки, губы, нос, лоб. – Ох, я дождалась тебя! Привет! – она сияла. – Я ждала тебя около твоего дома, но уже отчаялась и решила пройтись по набережной, и тут ты! Как же я рада! Она крепко прижалась ко мне и уткнулась в шею. Я осознал, что еще не сказал ни слова, а Маша уже продолжала щебетать, отстранившись и негодующе на меня посмотрев: – Ты чего трубку не берешь? Я тебе весь вечер звоню. Папа с мамой в шесть сорок ушли из дома, я ждала-ждала, звонила, писала тебе. В общем, собралась и приехала сюда к восьми. Вот уже полтора часа жду на подъезде, даже пару раз к квартире поднималась, когда соседи заходили, – она грустно вздохнула. – Скоро уже надо домой ехать, родители часам к десяти вернутся. Может, зайдем минут на десять к тебе? – Маш, я… – я бросил фразу, я понятия не имел, что надо было сказать. Я вообще не хотел никого видеть, и сейчас я был совсем не рад Маше. Я не знал, буду ли я когда-то рад видеть ее снова. – Я очень устал, прости. Маша сникла, она явно не ожидала такой реакции от меня. – Блин, ты меня прости, Дань. Не надо было приезжать, я что-то совсем не подумала, – она примирительно приобняла меня. – На работе совсем завал? Я кивнул. Я хотел поскорее уйти домой без лишних объяснений и остаться наедине с собой. Маша словно поняла мое желание: – Ладно, Дань, иди домой, отдыхай. Я тоже поеду, чтобы не нарываться. Мы молча пошли в сторону моего дома. Я проводил Машу до машины, она обняла меня на прощание и села в свою черную «Шкоду». Мотор завелся, Маша опустила стекло и сказала: – Я люблю тебя, – печальные глаза готовы были расплакаться. – Я тоже, – произнес я еле слышно. Мне стало неприятно: вторая девушка за сегодня плачет из-за меня. «Шкода» сдала назад и выехала из внутреннего двора. Я поднялся домой. Я прошел на кухню, порылся в ящике и нашел снотворное, которое пил пару лет назад во времена жутких бессонниц после расставания с Леной. Я привычно достал две таблетки, запил водой из-под крана, завел будильник на 8 утра с мыслями «Плевать, приду завтра к 9 или позже» и лег спать, не раздеваясь и не принимая душ. Мне приснился странный сон. Я стоял на поляне возле леса – место из моего детства в Павлово. На краю опушки дядя Слава, отец дворового друга Мишки, соорудил простой детский городок: цепные качели, подвешенные на турник, горка из обычной доски, металлическая лестница. Я стоял поодаль, а на качелях сидела Инна и махала мне рукой. Я пошел в ее сторону, чувствуя себя спокойным и умиротворенным. Подойдя, я присел рядом с ней на траву. В детстве это место было голым пятачком – дети вытаптывали землю до песка, все-таки самое любимое место сельской детворы. А сейчас – высокая некошеная трава, одуванчики желтеют под горкой. Инна босыми ногами касалась свежей зелени, на которой блестела роса. – Расскажи мне о детстве, Дань? Где мы? Я огляделся. Тропинка в поселок давным-давно заросла, лес стал выше и гуще: сейчас бы я не пошел в эту чащобу один, как раньше. – Я любил это место. Мы все лето проводили здесь, играя в догонялки и прятки. Я даже впервые здесь попробовал покурить вместе со всеми друзьями, чтобы казаться круче. А потом моя и Мишкина мамы лупили нас за запах сигарет от рук и одежды. Я ведь больше не курил, до самого ВУЗа, хотя некоторые ребята продолжали, – я глубоко вдохнул запах летнего луга. – Здесь так хорошо, но многое изменилось. – Ты тоже уже не тот мальчик из мастерской дяди Славы, – сказала Инна. – Да, – задумчиво протянул я, не задавая вопросов, откуда она знает про мастерскую и дядю Славу. Все казалось логичным. Я продолжал рассказ. – Здорово было чинить что-то, мастерить. Мой папа никогда не занимал меня так, как дядя Слава. Папа рано утром уходил на завод и поздно возвращался. А дядю Славу, когда его уволили, всегда можно было найти в гараже и посидеть с ним, разобрать старую стиральную машинку, которою ему принесли на ремонт. А он потом терпеливо собирал все детали, которые мы с ребятами раскидали по полу. Даже не кричал на нас, наоборот, рассказывал, что как называется, «это – вал, а это – шунт». Я и конструктором-то решил стать, когда, ничего не понимая, смотрел на схемы дяди Славы. А с годами уже начал немного помогать ему, Мишка так вообще в подмастерья заделался к отцу на весь учебный год, а я приходил летом каждый день и после учебы иногда забегал. Я посмотрел на детский городок: все было ржавым и заброшенным, доска горки снизу совсем рассохлась от постоянной влаги, на лестнице отвалилась нижняя ступенька. В детстве мы помогали дяде Славе чинить и красить городок. – Покачай меня, – попросила Инна. Я встал и толкнул качели, они издали протяжный скрип, звук разнесся по округе и утонул в лесу. – Мне тоже здесь нравится. Свозишь меня сюда как-нибудь? – Обязательно, – я улыбнулся Инне. Зазвонил будильник, я проснулся в слезах. Глава 8. Пустота Следующие дни тянулись бесконечно и вязко, словно в густом тумане несмотря на то, что на работе я старался не отвлекаться на личные переживания, бросив все силы на начавшийся проект: пришло подтверждение о выигранном тендере. С утра в среду я написал Инне сообщение, попросив прощения за то, что поцеловал ее. За что еще я должен был извиняться, я не понимал: свидание прошло отлично, хотя, не исключено, что мне это только казалось. Следом, не дожидаясь ответа от Инны, я написал Маше: «Маша, доброе утро. Прости меня за вчера. Я не знаю, как долго на работе будет так напряженно. Понимаю, что тебе нужна сейчас моя поддержка, но я и сам не в лучшей моральной форме. Готовься спокойно к экзамену, и я буду постепенно решать свои вопросы. Я с тобой, люблю тебя». Сообщение было насквозь фальшивым: от придуманных проблем на работе до последних слов. Я лишь хотел оттянуть решение проблем до… Я не знал до чего, хотя бы до ответа Инны. Самое худшее, что можно было сделать Маше сейчас – рассказать ей правду, сорвав ее подготовку к экзамену. Тем не менее в голове постоянно вертелись мысли о прекращении наших отношений. Маша ответила, что все понимает, и «даже к лучшему немного отвлечься друг от друга, полностью погрузиться в дела». Инна не ответила. На работе навалилось множество рутинных дел – отправка запросов технических характеристик, согласование деталей с клиентом, утверждение командировки на производство – отчего дни казались бесконечными. Я часто мысленно возвращался то к свиданию с Инной с неземным и чувственным поцелуем и драматичным расставанием, то ко сну о встрече на опушке леса, то к тому, как и когда лучше сказать Маше, что я ее не люблю. Я каждый раз обрывал поток мыслей, иначе мог надолго погрязнуть в депрессивных переживаниях. Около двенадцати зашел Лёня и, пристально на меня посмотрев, закрыл за собой дверь. – Друг, у тебя вид паршивый, – сказал он негромко, словно переживал, что его могут услышать. – Что с тобой? Ты всю неделю сам не свой. – Да все нормально, – я старался внешне выглядеть спокойным. – Не понимаю, о чем ты. – У тебя синяки под глазами, как будто ты восстал из мертвых, – Лёня сел напротив меня. – Давай рассказывай, что случилось. Он откинулся на спинку, готовый слушать. Я совершенно точно не собирался никого посвящать в свои переживания, как бы мне ни хотелось спросить совета у друга. Я молчал, уставившись на Леню. Он побарабанил по столу, выдержав паузу, и сменил тему: – Ты сегодня в зал идешь? – Да, – ответил я и вспомнил, что не взял форму. – Черт, спортивку не взял. – Ничего, заскочим к тебе и сразу в зал, – я по глазам Лёни видел, что он любыми способами собирался выпытать у меня всю информацию. – За Машей тогда тоже заедем по пути. – Она… э-э, – я замялся. – Вы расстались? – выпалил Лёня. – Ты поэтому такой?