Вытаращив глаза, я прикрылась меню, пряча улыбку: либо у парня эрекция, либо он что-то туда подложил. Не выдержав, я фыркнула от смеха, сделала вид, что кашляю, и подала меню, не глядя. – Все в порядке? – осведомился официант. Я схватила со стола бокал с водой и проговорила уже в него: – Да, просто пошло не в тот переулок… Еле дождавшись, когда он отойдет, мы с Мией хохотали добрые пять минут. Впервые за две недели я от души смеялась, и мне впервые начало казаться, что, может быть, я и одна справлюсь со свалившимися на меня заботами, если придется. * * * Кафель в ванне лег просто на загляденье. Подметя после ухода плиточника, я стояла, любуясь стенами. Состаренный мрамор, подсказанный парнем из «Хоум депо», создавал именно такую загородную атмосферу, которая идеально подходила дому у озера. К сожалению, вспомнив о том парне, я вспомнила и о том, как Грант заревновал к штукатуру, проявившему любезность в хозяйственном магазине. Ну вот как можно за несколько дней превратиться из ревнивца в исчезнувшего из моей жизни бойфренда? И это я еще не вспоминала о сексуальных утехах, которые происходили в этой самой комнате, когда Грант целый день помогал мне с ремонтом. Все напоминало о нем – квартира, работа, даже эта стройка… Я машинально положила ладонь на живот и вздохнула: Грант повсюду, даже внутри меня. Как, черт побери, прикажете от этого отвыкать? От мыслей заболела голова и тоскливо заныло в груди. Я решила, что, если Грант не объявится до завтрашнего утра (что составит ровно две недели), пойду к нему в кабинет. Одно дело, если мы не будем парой, но надо же выяснить, намерен ли он участвовать в жизни своего ребенка. Я еще раз оглядела ванну и выключила свет. Вытряхнув совок в мусорное ведро на кухне, я прислонила щетку к двери. Заходящее солнце наполняло мягким светом смежную гостиную, и мне захотелось прогуляться к озеру, полюбоваться закатом. Это снова напомнило бы мне о Гранте, но я не могла позволить ему отобрать у меня и красоту заката. От озера мою стройку отделяли почти три квартала, но туда вела прямая мощеная дорога. Один из участков на берегу еще не был продан, и я села на траву у озера и наблюдала за сменой оттенков пламени на небе. Я закрыла глаза, глубоко вздохнула и обняла колени. Я слышала за спиной какое-то позвякивание, но так задумалась, что не обратила внимания, пока меня чуть не сшибла собака. Прелестный щенок золотистого ретривера начал вылизывать мне лицо. Я даже засмеялась от умиления. – Уй, какой замечательный! Ты откуда? Через несколько секунд послышался ответ: – Собакен, ко мне! Я замерла, узнав низкий голос Гранта. Я не могла заставить себя обернуться, пока не ощутила вибрацию шагов рядом с собой. – Грант? При виде его лица у меня бешено забилось сердце. Я схватилась за грудь, чувствуя частые толчки в ладонь. – Извини, – спохватился он. – Я не хотел тебя напугать. – Что ты тут делаешь? – Пришел с тобой поговорить. Увидел у дома твою машину, но мне хотелось собраться с мыслями, поэтому я проехал сюда… – большим пальцем он показал себе за спину. – Не хотел тебя отвлекать, но когда я открыл дверцу, щенок перепрыгнул через меня и рванул, бандит, сюда. – Так это что, твоя собака? Грант кивнул: – Моя. Щенок заметил птиц в нескольких ярдах и кинулся к ним. – Я сейчас возьму его на поводок. Грант нагнал щенка и изловчился ухватить его за ошейник, пока малыш восторженно прыгал на хозяина. Я наблюдала за ними, не зная, что и думать. У Гранта щенок? Когда он успел завести собаку? Ведя питомца на длинном поводке, Грант пошел обратно ко мне, и я впервые за две недели смогла его как следует разглядеть. Моя реакция была примерно как у Мии в ресторане. Грант выглядел ужасно – ну, насколько он вообще способен выглядеть плохо, потому что, вынуждена признать, его «ужасно» черт знает насколько лучше самого парадного состояния у большинства мужчин. Под глазами залегли темные круги, волосы растрепаны, одежда мятая, цвет лица какой-то желтоватый. Первым побуждением было спросить, все ли в порядке, но я тут же вспомнила, как мне самой достались последние две недели и как сильно это заботило Гранта. Я отвернулась к озеру. – Чего ты хочешь? – спросила я. Он молчал, остановившись рядом со мной. – Ты не против, если я присяду? Я оторвала травинку, росшую передо мной, и отбросила в сторону. – Как угодно. Грант сел рядом. Щенок начал рыть ямку в нескольких шагах, и мы оба следили за ним. Я избегала смотреть на Гранта, хотя мне этого очень хотелось, как всегда, когда мы были вместе. – Как ты себя чувствуешь? – спросил он. У меня невольно сжались губы. – Одинокой. Испуганной. Разочарованной. Обманутой. Я чувствовала его взгляд, но упрямо не поворачивала головы. – Айрленд, – прошептал Грант, – посмотри на меня, пожалуйста. Я направила на него ледяной взгляд, но при виде его глаз смягчилась. Боже, я просто дура! – Прости меня, – боль в голосе Гранта была почти физически ощутимой. – Я чертовски раскаиваюсь, что сбежал. У меня выступили слезы, но я не желала плакать, поэтому заморгала и опустила голову, справляясь с собой. – Моему поступку нет оправдания, но я хочу рассказать тебе о Лейлани. Может, после этого станет понятнее, почему я так среагировал. Я превратилась в слух. Грант несколько минут молчал, а потом тихо заговорил: – Лейлани Мэй родилась четвертого августа и весила восемь фунтов и четыре унции. Четыре-восемь и восемь-четыре, – улыбнулся он. – У нее были большие синие глаза, такие темные, что казались почти фиолетовыми. Дед поэтому прозвал ее Индиго. Еще у нее была густая черная шевелюра, похожая на паричок. Он замолчал, а я, вдруг забыв свой гнев, взяла его за руку и сжала. – Просто красавица. Грант сипло кашлянул и кивнул. – Кричала она только тогда, когда требовалось сменить пеленки. И обожала тугое пеленание, чтобы нельзя было двигать ручонками. – Снова пауза. – А еще любила, когда я нюхал ее пяточки и сообщал ей, что она попахивает. Говорят, младенцы начинают улыбаться только в несколько месяцев, до того это просто рефлекторные гримасы, но Лейлани мне улыбалась. Грант снова замолчал, немного отвернулся, стал смотреть на озеро и заходящее солнце. Я смотрела, как потемнело его лицо, и поняла, что сейчас услышу невеселую часть истории. Голос Гранта понизился почти до шепота: – Я уже говорил, что Лили попала к нам в семью тоже из приюта. Несколько лет ее то возвращали матери, то снова передавали нам. Ее мать страдала шизофренией и периодически бросала принимать лекарства; тогда вмешивалась опека и отбирала у нее дочь. Лили с самого начала отличалась от других, но я не понимал причину, пока не подрос. А потом было слишком поздно – я по уши влюбился. Я почувствовала укол ревности, как ни нелепо это было. Грант опустил голову. – Врачи сказали, у нее тоже биполярное расстройство, как и у матери. На фоне послеродовой депрессии это дало… – Грант покачал головой, и его голос треснул. – Она… Господи, нет!!! Грант упоминал, что с малюткой произошел несчастный случай, но это же в голове не укладывается! Только не это, Господи, пожалуйста! За что же Гранту такой невообразимый ужас? Я перелезла через его колено и приподняла ладонями его лицо. Из-под закрытых век текли слезы. Он сглотнул, и боль на его лице точно пронзила меня как ножом. Грант встряхнул головой. – Мы ссорились… Потом я, дурак, заснул… Когда я проснулся, Лили сидела на палубе и плакала, а Лейлани нигде не было. Она… ее… выбросила… – И он зарыдал. Я притянула его к себе и обняла. – Ш-ш-ш… Успокойся, не надо дальше рассказывать. Грант, мне страшно жаль, я так тебе сочувствую… Мы довольно долго просидели на берегу, плача и держась друг за друга, как утопающие за край спасательного плота. Может, Грант действительно цеплялся за последнюю соломинку. Может, ему необходимо было выговориться, вырвать это из себя, чтобы получить возможность жить дальше. Наконец он выпрямился и заглянул мне в глаза. – Прости, что я тогда ушел от тебя. Ты такого не заслужила. Никогда больше так не сделаю, обещаю.