По сути же это был мелкий фраерок, которому никогда не грозило стать крупным. Главным образом потому, что он никак не мог угнаться за своим языком. Более болтливой – и, что самое главное, не по делу болтливой – твари я в жизни не встречал. Чтобы произвести впечатление на юных лопоухих гопников, он зачем-то выставлял себя киллером, рассказывая о своих якобы выполненных заказах во весь голос – и неважно, где находился в момент рассказа. Пару раз я слушал о его похождениях, сидя за кружкой пива в этом самом баре. Причем находился столиков за пять от рассказчика, но Ромео не стеснялся, так что слышимость была прекрасной. Я буквально захлебывался пивом, когда он начинал вдаваться в подробности ликвидаций, настолько дикая чушь перла из его ротового отверстия. Но мелкота велась на эти рассказы, как мухи на запах туалета – им было даже лень подумать, что, будь Ромео реальным киллером, он ни за что не стал бы рассказывать об этом на каждом углу. А если бы рассказал, его в тот же день загребли бы, а еще через месяц – отправили лобзиком лес валить. И это в лучшем случае. В худшем – братва запаковала в деревянный макинтош и скормила голодным кладбищенским червям. И вот этот самый Ромео решил как-то раз прокачать права в отношении меня. Понятно, что он ни сном, ни духом не ведал о моей деятельности. Заодно не знал и о моем славном спортивном прошлом. Поэтому был очень впечатлен, когда я отбил почки ему самому и трем дебилам, что таскались за ним в тот вечер. А когда намекнул (соврал, конечно), что в случае следующего наезда наведу на него настоящую братву, и вовсе как-то сразу и очень сильно зауважал меня. Даже хотел называть по имени-отчеству, будучи почти ровесником, но я посоветовал ему звать меня так, как все знакомые – Чубчиком. И – дополнительно – не гадить в том районе, где живет. Ромео сделал вид, что внял моим советам, и теперь если безобразил, то по скромному – так, чтобы никто не видел. Меня он какое-то время старался избегать, но менее громогласным не стал, так что я волей-неволей продолжал слушать его байки – то на улице, проходя мимо какой-нибудь подворотни, где он тусовался со своими гопниками, то в кафешках, куда его тоже частенько заносило. Но, слыша голос, больше не видел самого рассказчика. Не понимаю, как ему с такими языком и бурной фантазией удалось сохранить в зоне почти все зубы. Потом он постепенно осмелел – ровно настолько, чтобы, не скатываясь к панибратству, величать меня Чубчиком. Я таким раскладом остался вполне удовлетворен, так что даже снисходил до легких бесед с ним. Потому что серьезной все равно не получилось бы – Ромео был не тем человеком, с которым можно вести серьезные беседы. Между тем проститутки и оба гопника, надрывая животы в нездоровом смехе, протопали в дальний угол бара, где, расположившись за столиком, принялись изгаляться над барменом в куда более извращенной форме, чем я десятью минутами раньше. Жора, он же Юра, красный, как некачественная сосиска, терпеливо сносил насмешки, ожидая заказа. А Ромео, на беду, заметил меня. Впрочем, почему – на беду? Я был как раз в том настроении, когда хочется поглумиться над кем-нибудь. Над барменом я уже глумился, над неведомым журналишкой Ружиным – тоже. Хотя, знай заранее, что в баре объявится Ромео, то не стал бы тратить на них свое остроумие. Потому что лучше него на эту роль никто не подходил. Он подошел к моему столику и, облокотившись на спинку соседнего стула, громко – потому что все делал громко, за что и огреб все три срока – поздоровался: – Привет, Чубчик! А что это ты один отдыхаешь? – А ты когда-нибудь видел, чтобы я с кем-нибудь отдыхал?! – я удивленно посмотрел на него поверх пивной кружки. – Нет, – он смущенно кашлянул. – Я просто хотел тебе предложить, чтобы ты к нам присоединялся. У нас там девчонки. – Вас там и без меня трое на двоих. Со мной получится по двое на каждую. Нет, Ромео, извини, я в два смычка исполнять не любитель. А ты вот лучше присядь-ка. – Он послушно опустился на стул, и я, понизив голос до заговорщицкого шепота, подвинул газеты в его сторону: – Слыхал, что вчера на площади произошло? – Конечно, слыхал, – он держался очень уверенно. Так уверенно, как держатся люди, готовые пойти в тюрьму, взяв на себя чужую вину. Мне стало до жути интересно – неужели и впрямь такой мудак, что возьмет? И я спросил: – Слушай, Ромео. Мои пацаны жопу рвут – не могут понять, кто это сделал. Так фартануло, так фартануло! Нам этот Конопат поперек глотки стоял. Ты же киллер, Ромео, сам рассказывал. Вы там, в своем цеху, наверное, все друг дружку знаете. И кто на какой заказ пишется, тоже знаете. Ты не в курсе, кто Конопата завалил? Слушай, а может, это ты? Ромео, польщенный, что к нему за подобной информацией обратился сам страшный я, безразлично цокнул языком: – Не. Это стопудово какой-то гастролер. Наших я всех по почерку знаю. Это не они, точняк. – Жалко, – протянул я. – А я думал, это твоя работа. Так грамотно: три выстрела – три трупа! – Я так не работаю! – вальяжно пояснил он. – Подумаешь – из огнестрела вальнуть. Мне бы чего позаковырестей – взрывчатку, отравить кого или самоубийство подделать. И красиво, и менты потом не найдут. Я тихо, но очень довольно булькал в пиво, слушая его разглагольствования. Мог бы напомнить, что последнее отравление в нашем городе случилось при Екатерине Великой, когда купчиха Пастухова насмерть отравила своего мужа, трижды стукнув топором по башке. Но Ромео был недостоин такой информации, поэтому я вынул лицо из бокала и снова принял кислый вид: – Может, я тебе тогда заказ подкину, а? Нам человечек один сильно мешает, убрать бы надо. Мы заплатим. Как думаешь, сколько тот гастролер получил, что вчера стрельбу на площади устроил? – Ну, с полмиллиона, не меньше. Все-таки сразу троих мочить пришлось, – со знанием дела отозвался Ромео. Подумал и добавил: – Рублей, конечно. – Значит, за одного раза в три меньше? Ну, мы тебе двести кусков отвалим, чего мелочиться. Ты только этого гаврика убери, а то мешает, зараза, в гланды пробрался! Аккуратненько самоубийство инсценируй – это в самый раз будет. Типа, шел по улице, устал жить и сиганул под троллейбус. Что скажешь? – А почему под троллейбус? – На всякий случай. Если что – потом током добьет. Не хочешь под троллейбус – пусть под трамвай сиганет. Или вообще с моста, как Ельцин. Ну, или придумай что-нибудь, ты же в этом шаришь. – Нет, Чубчик, ты извини, – он смешался, – у меня сейчас вообще завал. Четыре заказа до конца месяца надо сделать, хочешь – верь, хочешь – не верь. Я резко схватил бокал и опустил в него морду. Конвейер смерти, млять! Четыре заказа до конца месяца, но на пятилетку разнарядку еще не спустили. Нет, такого придурка я точно не встречал. Ромео между тем поднялся и, как ни в чем не бывало, протянул мне руку: – А может, пойдем за наш столик? – Я же тебе сказал… – Да ну! Не хочешь в два ствола – можно по очереди, как душа пожелает. Пошли! Там такие девки – мурашки по коже. – Вали! – отмахнулся я. – Пять раз гонорея, два раза сифилис… Мне еще твоих мурашек по коже не хватало. – Жаль, – с трогательной искренностью заметил он. – Если передумаешь – подходи, рады будем. – И, вновь обретя свой привычный разухабистый облик, пошел к своим. Те, оказывается, так и не сумели довести бармена до нервного срыва – Жора-Юра отделался быстро принесенным заказом, и, когда вся компания отвлеклась на водочку, слинял за свою любимую стойку, к своей любимой тряпочке. Я снова принялся за пиво. Пил медленно, растягивая удовольствие. Пиво в этом баре действительно было великолепное, пить такое наспех – непростительный грех. Его надо было прочувствовать, прихлебывая маленькими глоточками. И я наслаждался процессом до тех пор, пока стул, на котором только что сидел Ромео, не обрел нового седока. Им оказался незнакомый краснорожий парень в теплом, несмотря на лето, пиджаке и солнцезащитных очках. Он уставился на меня в упор этими самыми очками и молчаливо блестел зеркальной поверхностью стекол до тех пор, пока я, по-прежнему не торопясь, не опустошил бокал. Говорить, по всей видимости, пришелец не собирался. Я сперва подивился такой откровенной наглости, потом рассердился, и, наконец, зло процедил: – Пижон! В этом баре свободных мест – пруд пруди. Шагал бы ты, пока я тебе внутренности наизнанку не вывернул. – Нервный, – констатировал он. И заговорил, словно только и дожидался того момента, когда я первым открою рот. – Тут дело вот в чем. Я – Олег Ружин, тот самый парень, которому ты звонил. Я нахмурился. Ну да, звонил. Но на пиво ведь не приглашал. Какого черта приперся? Умудрившись на удивление быстро определить местонахождение? К тому же вычислить мою персону? Однако раскрывать карты раньше времени было глупо, поэтому я изобразил лицом недоумение и спросил: – Ну да?! И когда это я тебе звонил? Он посмотрел на часы, потом на меня, потом снова на часы и ответил, совершенно спокойно, к тому же не снимая очков: – Примерно четверть часа назад. – Шутишь? – я угрожающе прищурился. – Нет, – он нисколько не испугался. Больше того – он усмехнулся. И весело сказал: – Я – автор статьи, которая тебе так понравилась. Надеюсь, ты еще не забыл моего имени? Конечно, не забыл. Но излишняя догадливость Ружина, в отличие от его статьи, мне не понравилась. Не люблю слишком умных людей – они давят меня своим интеллектом, как танки. – Объясняйся конкретнее, пижон, – посоветовал я. – Чтобы твою мысль можно было уловить. А то она так быстро носится туда-сюда, что ее даже разглядеть трудно. – Хорошо, – согласился он. – Ты позвонил мне четверть часа назад, похвалил, сказал, что пьешь пиво в баре, и повесил трубку. Не спрашивай, как я узнал, откуда ты звонил. Узнал – и все. Просто ты совершил неосторожность, и я ей воспользовался. Мне захотелось пообщаться с достопримечательностью вчерашнего дня накоротке. Поэтому я сел в машину и приехал сюда. Увидел, что пиво пьет только один человек. Подошел к бармену, дал ему денежку и спросил: «Этот тип давно здесь сидит?». Бармен ответил: «С час», – «Газеты читал?», – «Много», – «По телефону разговаривал?», – «Утверждать не буду, но, по-моему, да», – «Кроме него кто-нибудь тут пил пиво за последние двадцать минут?», – «Он первый, кто заказал его за полтора часа». Тут мои сомнения рассеялись, я подошел к тебе и поздоровался. Просекаешь мою мысль? – А ты наглый, пижон! – заметил я. – Ну что ты, – он потупился с притворным смущением. – Я просто решительный. – Не скромничай. Ты вот представь на минуту, что ошибся и я вовсе не тот, с кем ты, по твоему мнению, разговариваешь. – Печальная картина, – развеселился Ружин. – Теперь согласен, что наглый? Ты же можешь проще простого обидеть человека. Может быть, в этот момент ты сидишь и оскорбляешь меня. Тебе такое в голову не приходило, пижон? – Чутье, – он дотронулся пальцами до кончика носа. – Оно говорит, что я не ошибаюсь. Это ты вчера учинил бойню на площади Павших Героев. – Хорошо, – через силу согласился я. – Допустим, это действительно я расстрелял тех троих. Только допустим. Тебе-то какая разница? И чем ты это докажешь? – А я не собираюсь ничего доказывать, – фыркнул он. – Мне это на фиг не нужно. – А чего тебе на фиг нужно? Ты же ехал сюда не затем, чтобы полюбоваться моей красивой физиономией? И не затем, чтобы пороть всякую чушь. Так? – Так. – Тогда зачем? Он хитро прищурился, и я насторожился. Какой-то подвох прямо-таки пер из него. Причем, изо всех щелей и отверстий. – Предположим, как ты сказал, что это ты отправил на тот свет трех молодцов на площади. На двоих из них – Ману и Конопата – работает всякая шушера, и бояться ее тебе незачем. Зато у Корнийца на подхвате такие ребята, которым в руки лучше не попадаться. Они начнут копать и рано или поздно найдут, кто порешил их шефа. И тогда ликвидатору будет очень, очень плохо. Глядя на него в этот момент, я усомнился в своем прежнем предположении – якобы этот человек раньше дел с киллерами не имел. Слишком уверенно держался, слишком многое знал, причем во всех направлениях, слишком верно прослеживал логику событий. Здесь пахло не просто шапочным знакомством с криминальным миром. Здесь пахло Организацией. Я, правда, пока не мог определить, по какую сторону закона стояла эта организация, но был уверен, что это выяснится в ближайшее время. – Ты уже получил гонорар? – поинтересовался он наконец. Настал мой черед хитро прищуриться. Не отвечая на вопрос, я поднял руку и щелкнул в воздухе пальцами. Рядом со столиком материализовался сексменьшинство Юра-Жора. – Двойную пива этому парню, – я указал на Ружина, – и мне сто граммов коньяку. Юра, который Жора, вернее, наоборот, исчез так же безмолвно, как и появился, и Ружин просиял: – Намек понял! – Дальше что? – усмехнулся я. – А дальше все проще простого, – ответно усмехнулся он. – Если деньги у тебя на руках, тебе лучше уехать из города, пока по нему шныряют ищейки Корнийца. И чем раньше ты это сделаешь, тем лучше. – В молоко, пижон, – возразил я. – Если они действительно начнут глубоко копать, то найдут искомое и за пределами города, и за пределами страны. Денег у них на это хватит, связей – тоже. А вот в самом городе вряд ли станут серьезно копать – фантазии не хватит предположить, что киллер рискнет здесь остаться. – Хватит, – успокоил он. – Не такие они темные, как ты думаешь. И сначала перевернут вверх дном город. Хотя бы для тренировки. Но если ты смотаешься отсюда не откладывая, то, с твоими-то деньгами, вполне успеешь новые документы приобрести, а уж бороду отпустить – на это месяца хватит. – Как просто у тебя все получается, – хмыкнул я. – Только, сдается, ты приехал сделать мне немножко другое предложение? – Другое, – согласился Ружин и, дождавшись, когда педераст Юра, выполнявший заказ, отойдет подальше, сказал: – Только для начала я должен знать наверняка, что это ты вчера устроил стрельбу на площади. Уверен на девяносто восемь процентов, что прав… Только хочу оставшиеся два добрать. Просто скажи «Да». Или – «Нет».