- Сколько понадобится, - сухо ответил я, рассердившись на его нетерпеливость. Но расстались мы хорошо и даже по-братски обнялись. - Не горячись, Иван, - попросил я его. - Всему свое время. Жди, я дам сигнал, а ждать долго не придется, постараемся как можно быстрее их выследить. Тася подала ему руку и с легкой улыбкой сказала: - Не волнуйтесь, скоро встретимся… И опять поезд, постукивая колесами, повез нас на восток. С моим внезапным решением оставить Огородникова менялся наш план и поездка в Такшу: теперь в Бушулее нам делать было нечего, в Такшу сейчас мы могли попасть только с другой стороны - через Ушумун, предварительно доехав на поезде до Усть-Ундурги. На этот счет я посоветовался с Тасей. Она согласилась, однако выговорила: - На задание, Федя, нас послали на равных, и мне кажется, тебе не следует одному принимать какие-либо решения, любой план надо обсуждать вместе. Вот с Огородниковым ты поспешил: его надо было оставить в Бушулее или даже в Зилово - все же ближе к тем местам, где мы будем. Я, конечно, сразу же осознал свою ошибку - ведь Тася была права. - Ладно уж, живы будем - сочтемся, - шутливо ответил я. - А ты, Тася, будь пообщительней и не забывай, что жена мне. Усть-Ундурга нас встретила ясным прозрачным утром. Над бурной, клокочущей среди камней речкой поднималась легкая дымка, где-то в дальнем углу этого маленького селения неистово лаяла собака, то тут, то там поскрипывали калитки, глухо мычали коровы. Воздух был свеж и чист, как родниковая вода. После утомительного пути мы стояли на полянке, поросшей молодой травой, и не могли нарадоваться на эту тишину и утреннюю свежесть. Солнце появилось как-то внезапно из-за высоких лесистых гор и золотом залило узкую долину, заиграло веселыми бликами на каменистых речных перекатах. Ко мне подкрались вдруг воспоминания о детстве. С семи лет мать приучила меня вставать Рано, прогонять корову на пастбище, поэтому я волей-неволей часто любовался ранним утром. Я на мгновение забыл обо всем и даже взрогнул, когда услышал голос моей спутницы: - Куда теперь пойдем? Я посмотрел на Тасю. В ее серых глазах искрились маленькие лучики, на губах застыла легкая улыбка. Сердце мое трепетно сжалось; как прекрасно это сочетание: утро, солнце и красивая девушка! Видимо, я долго задержал на девушке взгляд, она с чуть уловимым смущением повторила: - Куда пойдем? - Нам надо туда, - указал я в сторону откоса, откуда вывернулась бурливая Ундурга. - Придется идти пешком, а там, глядишь, кто-нибудь подвезет. Здесь лесосплав и хорошая дорога. На Ушумун часто ездят. Мы шли по песчаной дороге вдоль берега Ундурги. Дорога то поднималась на высокий откос, то спускалась к самой реке. Вскоре нас нагнала подвода, запряженная двумя ломовыми лошадьми. На подводе сидел маленький, сухонький старичок с бородой-клинышком и глазками-пуговками. - Доедем, деда? - остановил я его. - Садитесь, вместе веселее. Мы уложили рюкзаки и сели. Дед раскурил длинную самодельную трубку и тронул вожжами. - Куда путь держите? На Ушумун? - спросил он. - Дальше. К Такше. Дед повернулся и внимательно посмотрел на нас. - А вы туда зачем? - Геологи мы. Он почмокал губами и стегнул лошадей. - Ну!., вашу за ногу, плететесь, как старые клячи! Подводу слегка дернуло, лошади пробежали немного рысцой и вскоре снова пошли, как и прежде, размеренно, не спеша. - Золото искать аль бирлиянт? - Там будет видно, что уж найдем. Дед немного призадумался, потом заговорил: - Я в этих местах давно живу. Году в четырнадцатом забрел в Ушумун какой-то мужик, не то приискатель, не то геолог, как вы вот, не то ишо черт его знает, кто он такой. Так вот, этот мужик показал в лавке Марьясова каки-то камешки, с наперсток рассыпного золота и самородок с ноготь. Мужиков заело: где это он все достал? Чужой по своей доброте рассказал, что намыл по Ундурге, а камни энти отыскал в россыпях, где-то в пади супротив Елкинды. Наши мужички потом несколько раз снаряжались в те места, но без удачи, - можа, не могли найти те места, а можа, мужик этот сбрехал. Особливо настырно искал золото дед Чернышов. - И находил что-нибудь? - спросил я. Дед почмокал губами, потер занемевшие ноги. - Говорят, находил малость золотишка, а вот бирлиянты - не знаю. Бедолага, - вздохнул он, - так в той пади и сгинул, ушел как-то искать эти самые бирлиянты и по сей день его нет. Падь-то ту так и прозвали - Бирлиянтовая… Дорога круто пошла вверх на откос. Мы соскочили с повозки и пошли сзади, но дед остался сидеть, усиленно понукая лошадей. С откоса на несколько верст была видна долина, по которой, извиваясь змеей, текла серебристая Ундурга. Кое-где на перекатах были видны заторы: лесосплав в разгаре. Дед ждал нас на вершине. - Во-он видите плес в реке? - показал он куда-то вдаль. - Так в этом плесе потом нашли того мужика, что показывал у Марьясова золотишко-то. Следствие наводили - утоп, говорят. Он достал кисет, набил трубку, раскурил. Дым сизой пеленой окутал его морщинистую коричневую шею и растаял на тощих острых плечах. Дед смачно почмокал (я заметил, что он каждый раз чмокает, прежде чем заговорить). - Так вот потом, говорят, алмазы и золотишко это сдали в Кыре Беляйкины дружки. Беляйко-то бандит был тут у нас, - уточнил он. - Грабили они тут на дорогах, сколько людей уложили. А караулили у Чертова моста, что на Царском тракте, - это промеж Ушумуна и Такши есть такой мост - подходящее, видно, место для них было. Более всего они грабили золотарей, охотников и разных купчишек, которые ездили на Кару. Дед, конечно, приукрашивал дела какой-то там банды, но мы слушали его внимательно и с интересом. - А вы-то, деда, видели этих бандитов? - спросила Тася. Он обернулся к ней и хитро прищурился. - Я-то? А как же, видел. - После минутного раздумья он почмокал губами. - В пятнадцатом гнал я в Ушумуне деготь и возил его на Кару продавать. Однажды везу на телеге бочку и вдруг слышу сзади топот. Хотел свернуть в лес, да не успел; бандюги, как воронье, с повязками до самых глаз, налетели на меня. Обыскали, перевернули бочку и разлили деготь. Но что у бедного человека найдешь? Потом подлетают еще три всадника, один на вороном коне погарцевал около меня, смерил с ног до головы дьявольским взглядом и… напустился на своих: «Вы что же, черти, ощупываете босяка?! Что вам, делать больше нечего? Нашли, кого трясти!» Я осмелел и говорю: «Беляйко, милый, будь ласков, заставь этих головорезов отплатить за мои труды, за разлитый деготь». Он зыркнул на меня глазищами, подставил кулак под нос и говорит: «Нету тут никаких Беляек, понял?!» Я испугался, затрясся, как в лихорадке. А он достал кошелек и, не глядя, сунул мне червонец. А потом пригрозил: «Если где донесется, что язык распустил - сварю тебя в твоем же дегте!» И ускакали. Больше я не встречался с бандитами. Слышал, что потом их переловили где-то под Оловянной. С полверсты дед молчал, о чем-то сосредоточенно думая. Кони шли размеренно, пофыркивая и похлестывая хвостами. На ухабине телегу тряхнуло, и дед встрепенулся, пустил пару соленых слов в адрес «кляч», обернулся к нам и сказал: - Вот у Беляйки был конь так конь! Вихрь, а не конь! Хоть и звали его смирным именем Туман. А вихрь был конь, красавец! Не то что эта вот срамота. Тьфу, проклятые! - с горечью сплюнул дед.- Потом, слышь, паря, - продолжал он, - Туман-то этот попал к красным, и сам командир полка Погодаев на нем гарцевал. Сказывают, будто ворвался он на Тумане в кучу беляков, порубал многих, но пуля все-таки хватила командира, так конь уже мертвого его вытащил на другой берег к своим. Вот это конь! А эти… тьфу, черт! Японский бог! И дед брезгливо махнул рукой. Дорога начала спускаться с хребта, и вскоре мы оказались на окраине леса. Перед нами открылась широкая долина, разрезанная извилистой поймой небольшой речушки. То тут, то там виднелись небольшие озерки на старице, а прямо на пологой возвышенности раскинулось небольшое село Ушумун. Отсюда до Такши оставалось несколько верст. Вон и дорога на Такшу, извиваясь черной змейкой, поползла в сопку. А там дальше, в нескольких верстах отсюда, Чертов мост, и конечно же, мы никак его не минуем. - Нас-то бандиты не схватят? - шутливо спросил я. - Вас-то? Кто его знает, ежели с золотишком поедете, так могут и тряхнуть, - серьезно ответил дед. - Ну-у, так уж и тряхнут!.. - Ты не скалься! - вдруг рассердился дед. - Вы не у бога за пазухой, возьмут и ощупают, как куропаток! Японский бог! Мы немного помолчали. Мне стало неловко, что я обидел старика. И Тася строго на меня посмотрела. Пришлось идти на попятный. - Не сердись, деда, - сказал я, - не хотел я тебя обидеть. - Не сердись… чего мне на тебя сердиться, - заворчал дед,- ты лучше слушай да на ус мотай, что старшие говорят. Он раскурил трубку, почмокал губами. - Грабителей на дорогах тут нет, но где-то в тех краях (он указал вдаль, на синие сопки) завелась шайка из кулаков и недобитых беляков. Косой какой-то руководит… Так эта банда на коммунии нападает да сельсоветчиков убивает. Одиноких не грабит. - Где же они засели? - перебил я. Дед внимательно посмотрел на меня. - А ты что, гепеушник? «Черт побери, даже по разговору узнают», - с досадой подумал я и, стараясь сохранить равнодушие, сказал: - Нам в тех краях геологоразведку проводить надо. - А-а-а, - понимающе протянул дед. - Ищете… - притворно закашлялся. - Где-то в устье Елкинды они вроде таборуются… Мы въехали в Ушумун. У дороги, отворачивающей вправо, мы с Тасей засобирались сходить, но дед пригласил нас почаевать. Время было около полудня, и хотя мы спешили, но пообедать не отказались. В маленьком, уютном и чистеньком домике нас встретила худенькая старушка, чем-то похожая на деда. Она проворно накрыла на стол, усадила нас, но сама не села, а стала копошиться у печи с хлебами. Дед налил себе большую фарфоровую кружку и, отливая понемногу в неглубокое блюдце, стал, пошвыркивая, пить чай. Пил молча, с усердием. Потом, как бы спохватившись, оглянулся на старуху, сказал: - А ты что там возишься, Акулина? Садись заодно чаевничать. - Да вы уж там одни потчуйтесь, - грудным голосом ответила та, - я совсем недавно, перед вами, чаевала. - Ну, как знаешь… На столе дымилась картошка «в мундирах», пышно вздымался каравай горячего деревенского хлеба, были наставлены варенья из брусники, голубицы, моховки, в берестяном туеске желтело домашнее масло. Такой вкусной и свежей еды я давно не видал! А какое было у бабки молоко: холодное и густое, что те сливки - не сродни нашему городскому! Ели мы с огромным аппетитом и удовольствием.