В комнату, опираясь на черную трость, вошел Ян-Эрик — свежевыбритый, в рубашке, брюках и бархатной домашней куртке винного оттенка. — Как я выгляжу? Альфредо повернулся к нему и привычными движениями поправил шелковый шарф, который Ян-Эрик намотал на шею. — Как звезда! Ян-Эрик легонько сжал плечо мужа свободной рукой. — Ты моя скала!.. Альфредо погладил его по щеке. — Не волнуйся, дорогой. Все устроится. На улице хлопнула автомобильная дверца. — Ну что ж. — Ян-Эрик расправил плечи. — Представление начинается! Винстон по старой привычке запер машину. От дома Маргит Дюбблинг до виллы Шёхольм оказалось не больше пяти минут езды, но они словно попали в другой мир. Если Маргит жила под неусыпными взорами соседей, то вилла Шёхольм была весьма уединенной. Во всяком случае до недавнего времени. По проселку в направлении Йислёвсстранда медленно протрясся грузовик, оставив за собой тучу пыли. — Ну, Яна-Эрика представлять не требуется, — сказала Эспинг, когда они ехали сюда. — А вот его муж — темная лошадка. Альфредо Шёхольм-Мадригаль родился в Чили, происходит из известной цирковой династии, как он сам говорил разным таблоидам. Подростком оказался в Европе, гастролировал с Цирком Бенневайс как Птица по имени Альфредо. Во время неудачного приземления повредил плечо, после чего переучился на костюмера, потом стал модельером. Так они с Яном-Эриком и познакомились. Дверь виллы Шёхольм распахнулась, и на широкое крыльцо выступил Ян-Эрик, по пятам сопровождаемый Альфредо. Два ворчливых мопса держались на почтительном расстоянии. — Дорогой Петер! — Ян-Эрк вскинул руки. — Добро пожаловать в нашу скромную обитель! А это, должно быть, ваша ассистентка? Эспинг злобно взглянула на Винстона, протиснулась мимо него и представилась: — Туве Эспинг. Расследованием руковожу я. У Яна-Эрика сделался озадаченный вид. — Я тут вроде консультанта, — объяснил Винстон. — А так я в отпуске. — А-а! — Ян-Эрик явно был разочарован. — Что ж, входите, я покажу вам дом. Дом Шёхольмов никак нельзя было назвать скромным. Комнаты были буквально набиты мебелью, коврами, лампами, статуэтками и картинами так, что свободного пространства ни на полу, ни на стенах практически не оставалось. Каждая комната была выдержана в определенной тематике: в одной стояла затейливая рокайльная мебель, в другой царили прямые густавианские линии, третья являла собой образец китча семидесятых. — Мы с Альфредо обожаем красивые вещи, к тому же за многие годы их у нас собралось изрядно. Но с красивыми вещами так трудно расстаться, правда, Петер? Ян-Эрик оперся о руку Винстона и вздохнул. — Колени у меня уже не те, что прежде. Я, конечно, сам виноват, слишком увлекался вкусной едой и напитками. «Послушать их, так я — всё что угодно. Но это ложь. Я не заговорен от лихорадки»[28]. Как думаете, откуда это? — «Король Лир», — наугад сказал Винстон. — Великолепно, дорогой Петер, великолепно. Вижу, вы отлично знаете Шекспира. Эспинг с трудом сдерживала смех. Ее, конечно, задело, что Ян-Эрик вообразил, будто решения принимает Винстон, но очень уж смешно стокгольмский житель страдал, подвергаясь столь беззастенчивому флирту. Сама она не спускала глаз с Альфредо. Этот жилистый человек двигался практически бесшумно; он появлялся рядом с ней, чтобы в следующий миг возникнуть уже рядом с мужем. — Здесь, в прихожей, свидетельства моего успеха. — Ян-Эрик указал на множество кино- и театральных афиш. — Поток предложений не иссякает, — подсказал Альфредо. — Но Яну-Эрику чаще всего приходится отказываться от ролей. Все четверо устроились во внутреннем дворе под большим тентом от солнца. Температура едва превышала двадцать градусов, но в защищенном дворике царил свой микроклимат. В кадках росли оливковые и миндальные деревца, а говорливый фонтан создавал впечатление, что они где-то в Тоскане. Альфредо предложил напитки, но Винстон с Эспинг вежливо отказались. Достав телефон, Эспинг увидела еще два пропущенных вызова от Юнны Остерман из «Симбрисхамнсбладет», сопровождаемых лаконичным «ПЕРЕЗВОНИ!». Эспинг перевела телефон в авиарежим и включила диктофон. — Ну-у, — протянул Ян-Эрик, — чем могу служить? Вы знаете, я как-то играл серийного убийцу в «Валландере»[29]. Один из немногих уроженцев Сконе среди исполнителей. Хотя, конечно, риелторов я не убивал. — Он громко, театрально рассмеялся и сложил руки на трости. — Скажите же мне, дорогой Петер, какой вы полицейский — добрый или злой? — Расскажите о Джесси Андерсон, — перебила его Эспинг — она решила, что пора переходить к делу. Ян-Эрик сделал очень удивленное лицо — кажется, он только сейчас заметил ее присутствие. — Джесси Андерсон явилась разрушить наш рай. — Актер горько покачал головой. — Мы живем среди грохота и пыли уже больше года. Не говоря уже о заборе, который ограничил нам проход к морю и испортил девственные болотные луга. — Ян-Эрик очень тяжело это переживает, — вставил Альфредо. — Он артист, ему необходим душевный покой… Ян-Эрик вскинул руку — кажется, он снова решил взять слово. — Эта Стервелла Де Виль не знала, что такое стыд, и это в ней хуже всего. Вы, Петер, сами видели, как она издевалась над нами на празднике. Наслаждалась нашим несчастьем. Актер снова повернулся к Винстону, и Эспинг почувствовала себя задетой. — В воскресенье вы были дома? — спросила она. Ян-Эрик обиженно взглянул на нее. — Разумеется. Мы сидели в малиновой беседке и слушали вульгарную передачу Джесси. «Какое самомнение» — самое безобидное, что я могу сказать по ее поводу. Юная голодранка сбегает от своей ужасной шведской семьи и добивается успеха за границей. И ни слова о том, что она вышла замуж за богатого. Что ее успех — пустышка. Но поди же — сидит и разглагольствует в лучшее эфирное время. Да еще и рекламу делает всему этому цирку. На виске у него налилась вена. — Яна-Эрика пока не приглашали поучаствовать в «Летних беседах», — указал Альфредо. — Хотя многим его коллегам такие передачи достались. Мы каждый год напоминаем Шведскому радио о себе, но там нужны только видеоблогеры, инфлюэнсеры и прочие однодневки. Тем, кто не шляется по столичным вечеринкам со «звездами» и у кого нет сотни тысяч подписчиков в каком-нибудь инстаграме◊, приглашения не видать. — Где эта беседка? — спросила Эспинг. — Примерно на полпути между домом и этим проклятым забором, — проворчал Ян-Эрик. — Воскресенье — единственный день, когда в беседке можно посидеть с удовольствием. Стройка чаще всего затихает. — Может быть, вы видели или слышали, что происходит на вилле, предназначенной для показов? Ветер ведь дул с моря? — Не-ет, — протянул Ян-Эрик. — Может, автомобильная дверца хлопнула, но на этом всё. — И вы ничего больше не слышали? Ян-Эрик покачал головой, но Альфредо как будто засомневался. — Не знаю, относится ли это к делу… Эспинг кивком попросила его продолжать. — В какой-то момент мальчики стали лаять, как сумасшедшие. Лаяли, лаяли, и мне в конце концов пришлось сходить за ними. — Он посадил одного из мопсов себе на колени. — Правда, малыш? — Где? — Почти у самой ограды. — Когда? — Винстон сделал в записной книжке пометку, после чего обменялся быстрыми взглядами с Эспинг. — Не знаю, — ответил Альфредо. — По-моему, где-то в конце передачи. Ян-Эрик, ты не помнишь? — Мне помнится, что ближе к середине. — Можете показать, где именно лаяли собаки? — спросил Винстон. — Конечно. Идемте! — Альфредо поднялся, заслужив осуждающий взгляд мужа. Похоже, Яну-Эрику не понравилось, что он привлек внимание к своей персоне. — Мы с вами останемся здесь, — громко объявил актер Эспинг. — Если станете на меня давить, я просто расскажу вам, как я однажды в копенгагенском Королевском театре играл Гамлета, а у меня тогда было двустороннее воспаление легких. Мне аплодировали стоя. Винстон и Альфредо пересекли лужайку позади дома и теперь шагали среди сосен. Здесь было значительно прохладнее, чем в защищенном от ветра дворике, но в воздухе все равно чувствовалось летнее тепло, исполненное запахов смолы и хвои. Винстон отметил, что Альфредо, несмотря на свой седьмой десяток, очень легко двигается, и ему на ум пришли слова Кристины о том, что Альфредо — человек со своими тайнами. — Вот она! Здесь мы и сидели. — Альфредо указал на малиновые кусты, аккуратно подстриженные полукругом, внутри которого стояла садовая мебель. Они прошли еще с десяток метров и оказались на опушке прибрежного леска, где рос шиповник. Над ним и в просветах между ветками виднелась металлическая сетка ограды, окружавшей стройплощадку. — Они лаяли вот здесь. Винстон обратил внимание на зеленую сетку над землей.