– У меня – одного, – поправил Мишка. – Еще двух девчонок бунтовщики зарубили. – Девчонок? Ну вы звери. – А лучше б было, если бы нас сонных вырезали? Ты хоть знаешь, старшина, что здесь было? – И знать не хочу! Лучше – не лучше… Лучше, когда вообще никого не убивают! Лучше бы ты, Лис… – Сучок вдруг замолк на полуслове. – Слушай! А даже если бы и была яма, то все равно не получается! – Это как? – не понял Мишка. – Что не получается? – А нету там, где мы сейчас строим, такой глины! Шкрябка объяснял, что раньше, когда-то давно, там высокий холм был, потом он осел, а река вокруг него другой глины и песка намыла. Потому эта глина только наверху, в середине острова, есть, а мы-то строим с краю! – Погоди, погоди. Выходит, что даже если бы вы действительно человека там зарыли, его одежда все равно не могла бы в той глине запачкаться? – Ну да! – Что ж, тот, кто на вас напраслину возвел, специально на середину острова бегал, чтобы тряпку вымазать? – Не-а! Для этого место надо знать. Мы смотрели, на том месте еще недавно, несколько лет назад, глину брали. Она для обжига хороша – посуду делать, другие вещи. «Так. Кто мог знать, что на этом месте глина иная, чем в округе? Нинея. Сакраментальный вопрос при любом расследовании: кому выгодно? Опять Нинее! Мы от плохого места для строительства отказались, нашли другое. Она нас и подставила. Красава-то на стройке крутится. Но как Нинея отцу Михаилу тряпку передала? Очень просто – через старостиху Беляну, для того сама в Ратное и притащилась. Ну бабка!» – Вспомнил! – возопил вдруг Сучок. – Вспомнил! Мы же кучу этой глины к себе притащили, хотели попробовать кирпичи из нее делать! Любой к этой куче подойти мог, даже и не зная, что ее в этом месте нет, а надо за ней на середину острова мотаться! «Пардон, Нинея Всеславна, приношу свои извинения за напрасные подозрения. Все складывается. Первак или Вторуша, проходя мимо кучи глины, мазанули тряпку и отдали Листвяне. Я же говорил, что все должно быть просто!» – Так, старшина, можешь больше об этом деле не беспокоиться, – уверенно заявил Мишка. – Я сам с отцом Михаилом все обговорю, никаких подозрений на тебе больше не будет. – Что, так просто? – Проще некуда. Ну не таскали же вы покойника до середины острова, чтобы в глине вымазать? Да и не знали вы тогда про ту глину, начинали-то вы стройку больше месяца назад. – Ага. Как положено – в новолуние, а закончили в русалью неделю. Все по обычаю! Да, обычаи артель соблюдала неукоснительно и строжайшим образом, Мишка однажды сам в этом убедился. Приехав в тот день на стройку «из учебной усадьбы», он стал свидетелем весьма впечатляющего зрелища. Голый по пояс плотник по кличке Куна тащил, надрываясь, к берегу Пивени здоровенное бревно, а остальные артельщики по очереди хлестали его по спине розгами. По окончании экзекуции, когда бревно было сброшено в реку, Сучок объяснил Мишке смысл произошедшего. Оказывается, Куна проглядел бревно с сучком, выросшим не на поверхности ствола, а изнутри. Такой сучок потом выпадает из бревна, оставляя после себя косую круглую дырку. Это считается очень плохой приметой, способной навлечь на жильцов множество бед. – Вот-вот, по обычаю, – решил приободрить Мишка плотницкого старшину. – Отец Михаил умён, все поймет. А того, кто на нас напраслину возвел, мы, наверно, никогда не узнаем – тайна исповеди, сам понимаешь. – Ну и слава богу! – Сучок вздохнул с явным облегчением. – А то, что мы под дом конский череп положили, мед, хлеб, воск… Церковью это не возбраняется. Мы даже череп лошадиный старый взяли, не стали коня губить… – Ладно, ладно. Закончили с этим, беру все на себя. У тебя еще дела какие-нибудь ко мне есть? – Есть, Лис. Ха! А ведь и вправду Лис! Как ты это все хитро повернул… А дело такое: помнишь, ты что-то там про лесопилку говорил? – Говорил, и что? – Понимаешь… – Сучок снова полез скрести в затылке. – Закуп, конечно, должен на хозяина работать, но никто же не запрещает ему, если может, работать и на себя. Доски – товар дорогой… – Хочешь долю с продажи? – Не для себя, для артели. Лис, мы без обмана. Крепость тебе выстроим – залюбуешься! Все, что еще скажешь, сделаем, но ты пойми: людям надежда нужна, верить надо, что из кабалы вырвемся! – Водяные колеса поставишь? – Не сомневайся! – Лес нужен будет выдержанный, из сырого доски дрянные получатся. – Лес заготовим, под навесами выдержим, все как надо будет. – Быстро не получится, – продолжил охлаждать пыл Сучка Мишка. – Пока заготовите лес, пока он под навесом вылежится, пока пилы откуете, лесопилку поставите… Может, что-то с первого раза не выйдет, переделывать придется. А там – зима, водяное колесо встанет. – Ну и ладно! Мы же крепость не завтра закончим. До весны лес под навесом дойдет, весной пилить и начнем. – А продавать где? В Ратном покупателей на доски много не найдется. – Э! Был бы товар, а покупателя найдем. Слушай, Лис, а до больших городов здесь далеко? Я, когда сюда плыли, как-то не приглядывался, настроение не то было. Меня выпусти сейчас, так я и дороги домой не найду, больно уж далеко нас Никифор завез. – А где дом-то твой, старшина? – В Новгороде-Северском… – Сучок запнулся и тяжело вздохнул. – Нету дома. И у меня нету, и у артельщиков – все за долги продали. И нас тоже продали… – Как же вы так? Это ж какой долг должен быть, чтобы вся артель в кабалу попала? – А! – Сучок безнадежно махнул рукой. – Чего уж теперь? Человека мы убили, не простого человека, а княжьего. И не просто княжьего, а ближника. «Да-а… Это вы попали, ребята. По Русской Правде Ярослава Мудрого за убийство княжьего человека штрафы назначаются немилосердные. Где-то я читал, кажется, у профессора Рыбакова, что доходило до нескольких килограммов серебра, даже до десятков килограммов. И особенно не разбирались – если не находили убийцу, штраф брали с того, на чьей земле обнаруживался труп». – Ты только не подумай, что мы жертвоприношение перед строительством устроили! – неправильно понял Мишкино молчание Сучок. – Случайно все вышло. У боярина Козлича – ближника князя Олега Святославича – кто-то из родни помер. Он по такому делу церковь-обыденку заказал. Ну, такую, что за один день строится. Мы взялись, а он нет чтобы подождать до вечера, все крутился под ногами, во все нос совал, так извел, что хоть работу бросай. Терпели-терпели, а потом взяли да и подпортили немного подмостья, думали, что свалится, ушибется да и отстанет от нас. Сучок замолк и принялся одергивать и оправлять на себе рубаху. – А Козлич не просто ушибся, – подсказал Мишка, – а насмерть. – Угу. Шею свернул. – И какая же вира вышла? – За боярина – пятьдесят гривен, за то, что церковь в срок не достроили – еще пять, за то, что убийство в Божьем храме, хоть и недостроенном, учинили, – еще десять. Двенадцать гривен мы сообща собрали. У баб своих серьги, колты, ожерелья… даже кольца обручальные позабирали. Дома и все хозяйство, по приговору, за бесценок ушло – меньше четверти долга. Остальное Никифоров приказчик уплатил. Сам в долги залез, но больно уж выгодно ему показалось – мы же лучшая артель. Не только в Новгороде-Северском, нас и в Чернигов звали, и в другие места. – Понятно. А лихву какую Никифор положил? – Вроде и по-божески – десятину в год, да только десятина от такого долга… – Сучок опять вздохнул и махнул рукой. – На нее одну целый год и горбатиться, если еще придумаешь как. – М-да. Крепко вас. «Правильно я тебя понял, Сучок, – горазд ты на опасное озорство. Рано или поздно такие, как ты, обязательно нарываются на серьезные неприятности. Ладно бы сам, а ты еще и людей своих подставил, и семьи их. Нет, не случайно у тебя это все вышло. Не в тот раз, так в другой бы влипли. Нет у тебя в зазоре между желанием и действием мысли. Захотелось – сделал, а подумать, перед тем как делать…» – Какую долю в продаже досок хочешь, старшина? – Половину! – выпалил Сучок и настороженно уставился на Мишку. – Вся работа наша, твоя только задумка. – Да? А то, что на моей земле лесопилка стоять будет? А то, что мой лес вы на доски пилить будете? А то, что в ущерб моей работе прибыток себе зарабатывать станете? В принципе Мишка был не против предложения плотницкого старшины, но не поторговаться – потерять лицо, уважать не станут. Аргументы оказались весомыми – Сучок поколебался и осторожно спросил: – Какую ж ты долю себе хочешь? – Не дергайся, старшина! Я же понимаю: половину ты запросил для того, чтобы выторговать четверть. Что, не так? – Не так! Половина – цена справедливая! – Справедливая? А давай-ка подсчитаем! Сколько тебе останется с цены досок, если лес ты у меня будешь покупать, за пользование лесопилкой платить, за задержку строительства тоже платить? Да еще не забудь, что доски до покупателей довезти надо – перевоз ведь не бесплатный. Погрузить – людей опять от строительства отвлечешь. Сколько-то народу с досками отправить придется, пока довезут, пока расторгуются, пока вернутся… Опять люди от работы отвлечены. Ну, много тебе останется? Сучок совсем сник. Снова сцепил пальцы рук, опустил голову и пробормотал: – Лис он и есть Лис. Так обведет, что еще и должен останешься. – Я же сказал: «Не дергайся, старшина». Признавайся: рассчитывал на четверть? – Чтоб тебя леший… Рассчитывал. – А я рассчитывал дать тебе тридцать пять досок из каждой сотни. Не кочевряжился бы – так бы и урядились. А теперь даю тридцать. Согласен? – Много тебе навару с пяти досок! – Не в наваре дело, старшина. Я тебе возможность на волю выкупиться даю, а ты норов мне показывать принялся. За то и вира с тебя. Грамоту писать будем или на слове согласимся? – На слове? С Лисом? – начал было Сучок, но, вспомнив о норове, тут же поправился. – Согласен. Верю на слово. – Тогда еще одно условие. – Что еще? – опять насторожился плотницкий старшина. – Не бойся, условие простое. О нашем договоре не болтать. Своим скажи, чтобы охотнее работалось, но больше никому. – Это можно. Не беспокойся, Лис, не разболтаем.