В лаборатории мне пришлось просидеть до вечера, провести кучу экспериментов, после чего я пришел к однозначному выводу: из пистолета системы Макарова пробить трубу газопровода нельзя, для этого она слишком толстая. Что же касается убойной силы нового оружия, то о ней можно было, конечно, только догадываться. Но насколько я помню чертежи Фаворского (а у меня хорошая фотографическая память), параметры подходили. Итак, пистолет был. Остается вопрос: кому он принадлежал? Если все-таки Руслану, то как он к нему попал? А если он ему не принадлежал? Остается предположить наличие третьего лица. Или лиц. Все кончилось тем, что я просидел всю ночь, делая понятные только мне заметки. Используя резервы своей памяти, я все пытался восстановить истинную картину происшедшего, но ничего не получалось. Чего-то в этой картине не хватало. Я заснул только под утро и проспал практически весь день. Разбудил меня телефонный звонок. Я проснулся, хмуро посмотрел на свою опухшую физиономию, оглядел комнату со стандартной посольской мебелью, разбросанные на столе бумаги и взял телефонную трубку. — Леонид Юрьевич, здравствуйте, — сказали в трубке. Я узнал голос генерала Климова. Так, на меня клюнула еще одна важная птица. — Здравствуйте, Алексей Михайлович. — Леонид Юрьевич, в Москве совершено убийство государственной важности. Убит руководитель Госплана. Приказываю вам срочно прекратить командировку и первым же рейсом вылететь в Союз. Отчет о проделанной работе представите мне по прибытии. — Слушаюсь! — Я повесил трубку и мысленно ругнулся. Итак, расследование повисало на самом интересном месте. По сути дела, за короткое время пребывания в Ко-анде я так ничего и не выяснил. Единственные результаты, которые я имею, — это маленькая зажигалка, сделанная из непонятной гильзы, и разбитая голова. Негусто. И скорее всего возможности сюда вернуться у меня больше не будет. В Москве меня ждало столько работы, что о каком-либо еще расследовании пришлось забыть месяца на три. В нашем учреждении все посходили с ума от «дела государственной важности». Все прекрасно понимали, что, если мы не раскроем его, многие полетят со своих теплых постов. Хорошо, если дело просто ограничится снятием. А тут еще Ирка начала выкидывать фортели. В результате, когда ситуация стала нормализовываться, я, подойдя как-то раз к зеркалу, обнаружил у себя на голове немало седых волос. Впрочем, подсчитыванием их количества я займусь как-нибудь в другой раз. Тогда же я решил воспользоваться образовавшимся «окном» в работе и довести дело Фаворского до полной ясности. Однако судьба распорядилась по-другому. На следующий день Климов неожиданно вызвал меня к себе. — Леонид Юрьевич, — сказал он, вставая и пожимая мне руку, — разрешите вас поздравить с присвоением вам звания генерал-майора. Вы прекрасно работали в последнее время, и наше руководство не могло это не отметить. Еще раз поздравляю и желаю вам дальнейших успехов. — Спасибо, Алексей Михайлович. Я рад, что вы так высоко оцениваете мои скромные заслуги. — Сказать по правде, я был несколько озадачен. — Кстати, — вдруг произнес Климов, — у меня для вас сюрприз. Это мне не слишком понравилось. Обычным сюрпризом от моего начальства мог быть только выговор за неадекватные методы ведения следствия. — Приятный или неприятный? — спросил я. — Конечно, приятный, — улыбнулся Климов в ответ на мою недоверчивость. — Вы ведь знаете Иртеньева? — Бывшего заместителя Фаворского, а сейчас директора института? Лично не знаю, но пару раз мы с ним встречались. — Бывшего директора института. — Вот как! А что случилось? — Это самое интересное. У меня для вас целая папка материалов, любезно предоставленных отделом Александра Владимировича. Вы с ней, конечно же, ознакомитесь, но главное мне хочется сказать самому. — Климов сделал внушительную паузу. — Иртеньев был шпионом. — Да что вы? — Я покачал головой. Иртеньев мне никогда не нравился, да и Антон, кажется, не испытывал к нему особого доверия. — Леонид Юрьевич, когда я прочел ваш отчет по работе, проделанной в Коанде, меня особенно заинтересовали сведения о новом типе оружия, из которого были произведены выстрелы огромной разрушительной силы, и то, что вы видели подобное оружие в чертежах Фаворского. Вы высказали предположение, что чертежи могли быть украдены из института. Вы знаете, как я вам доверяю, доверяю вашим словам, вашему опыту, поэтому я сразу же распорядился провести тщательнейшую проверку всех людей в институте. Это заняло почти три месяца, но все же нам удалось вычислить Иртеньева… «Не понимаю, он что, прочитал мои мысли о необходимости проверки в институте?» — мелькнула у меня в голове нехорошая идея. Климов тем временем продолжал: — Как заместитель Фаворского, Иртеньев имел доступ в его кабинет, и ему не составило большого труда похитить чертежи. Этот предатель продал их в Коанду, где генерал Ольдо готовил переворот. Но благодаря сотрудничеству советских и коандийских властей мятеж был предотвращен. Иртеньев долго не признавался. Но потом наши его раскололи. В свою очередь, коандийская полиция также поймала мятежников. Генерал был убит, но один из его головорезов признался, что чертежи оружия они действительно получили от русского по фамилии Иртеньев. Он еще что-то говорил, но я уже был поглощен собственными мыслями. Развязка была слишком неожиданной и простой. Иртеньев — предатель? Кто бы мог подумать! Но как он вышел на людей генерала Ольдо? Мы были уверены, что перекрыли все каналы с Коандой. Все это свалилось на меня так неожиданно. Я еще раз вспомнил Антона, и единственное, что испытал, — это чувство усталости. — Я все понимаю, Алексей Михайлович, — сказал я, — но эта версия не объясняет одного: почему из этого оружия были убиты наши ребята? — Леонид Юрьевич, вы же прекрасно знаете, чем наши люди занимались в Коанде! Еще бы мне этого не знать! В основном они торговали оружием, но также была и слежка, и многое другое на грани и за гранью закона — короче, обычный рабочий процесс, и все на благо страны и для развития дружбы и взаимопонимания между СССР и Республикой Коанда. Конечно, я знал, что существует такой полумифический генерал Ольдо, созданный в воспаленном воображении генерала Аранто. Надо же было ему как-то оправдать военное положение, введенное в стране. Точнее, генерал Ольдо действительно существовал, очень даже возможно, что правительством Аранто он был недоволен, ну а кто им был доволен, хотел бы я знать? Но откуда же взяться заговору, если среди офицеров армии Коанды осведомителем был как минимум каждый второй? Впрочем, идея заговора, естественно, раскрытого с помощью наших доблестных разведчиков, давно витала в воздухе и была самым логичным завершением президентской кампании. Как примечание: не случайно из нашей службы вышли люди, профессионально занимающиеся созданием имиджа нынешнего президента. Уж они-то прекрасно знали, как очернить его соперников! Но я отвлекся. Что там говорит Климов? Так, заговор… — Ведь это благодаря нашим людям в правительстве Коанды узнали о заговоре генерала Ольдо. И первую роль в раскрытии заговора сыграл Руслан Ткаченко, — произнес Климов с трагической ноткой в голосе. — То есть их убили люди генерала Ольдо? — спросил я. — Безусловно. В этой папке, — Климов положил руку на кипу бумаг, — вы найдете копию допроса, на котором один из пойманных бандитов рассказывает о плане операции. В дом ворвались пять человек и открыли огонь. Елена погибла сразу, пуля попала ей прямо в сердце, но ребята не растерялись. Несмотря на ранение, Руслан открыл ответный огонь и ранил двоих человек. Один из них позже скончался. — Тогда почему наши люди в Коанде упорно придерживались противоположного мнения? Все время, пока я находился там, мне твердили о том, что Руслан Ткаченко был пьян и по пьяни застрелил Семена из-за романа с его женой. Я не могу этого понять. — Насколько я знаю, — сказал Климов, — начальник советской колонии Андрей Коновалов пытался ухаживать за Еленой Ткаченко… (Да, помню я его масленую физиономию. «Елена Ткаченко была настоящим украшением нашей колонии».) — Однако, — продолжал генерал, — получив решительный отказ, старый ловелас, естественно, сделал все, чтобы опорочить и Елену, и ее мужа. Но наконец-то справедливость восстановлена. Теперь мы знаем истинную картину происшедшего, и могу сказать, что Комитет понес большую утрату с потерей такого талантливого сотрудника, как Руслан Ткаченко. За раскрытие заговора генерала Ольдо ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Мы его не забудем. А вам, Леонид Юрьевич, надо испытывать особую гордость, что вы вырастили такого замечательного ученика. Климов замолчал, я молчал тоже. Все это было слишком неожиданно. Конечно, когда я проводил расследование, я ожидал обнаружить нечто подобное, но все равно то, о чем рассказал генерал, стало для меня откровением. Впрочем, наверное, это оттого, что не я проводил основную работу. В этот раз мне все преподнесли на блюдечке, разжевали и даже положили в рот. Ладно хоть глотать не заставляют. «Так уж и быть, Леонид Юрьевич, мы ознакомили вас с уже готовыми результатами». Впрочем, это всегда производит другой эффект, чем когда ты распутываешь дело постепенно, день за днем, факт за фактом. — Леонид Юрьевич, я вас прекрасно понимаю, — сказал Климов. — Да, все это слишком неожиданно… Но ведь это должно быть для вас приятным известием. Кстати, как поживает маленькая Ира Ткаченко? — Она осталась сиротой. Мне ничего не оставалось, как удочерить ее. — Эта история с ограблением магазина под Калугой — правда? — Абсолютная. — Мне не хотелось обсуждать с начальством еще и проблемы пубертатного периода Иры Ткаченко. Климов улыбнулся: — Кажется, девочка пошла в отцовскую породу. Вы правильно сделали, Леонид Юрьевич. Я думаю, что вы сможете воспитать ее в истинно советском духе, как и ее отца. — Алексей Михайлович, пока трудно восстановить всю картину событий, но мне, безусловно, удастся это сделать, когда я ознакомлюсь с документами. Спасибо вам за все. — Я могу что-нибудь еще для вас сделать? — Пожалуй, да. Вы знаете, что Антон Фаворский был моим другом. Могу я поговорить с Иртеньевым? Я хочу взглянуть ему в глаза. — Я был бы рад вам помочь, Леонид Юрьевич, но это, к сожалению, невозможно. Три дня назад он повесился в тюремной камере. — Вот как? — Да. Очевидно, замучила совесть. Ведь Фаворский так много сделал для него, а тот его продал. За какие-то двадцать тысяч долларов. Зато я могу вас обрадовать другим известием. Я вам не сообщил еще самого главного: мы получили разрешение на создание группы «Д». Свершилось! Неужели наше руководство наконец-то поняло важность такого рода центра? Это было самой неожиданной новостью за весь день. Три года я носился с идеей создания специального учебного комплекса, где можно было бы готовить универсальных специалистов, похожих на тех, к которым относился и Руслан Ткаченко. Меня все посылали по известному адресу. Или проявляли такое убийственное равнодушие, которое начисто лишало меня желания делать вообще что-либо. И тут нате вам! Неужели времена меняются? Хотелось бы верить, но… — Я думаю, их убедили в этом заслуги вас и ваших учеников, — сказал Климов с улыбкой, искренне наслаждаясь моим смятением. — Вы назначаетесь руководителем центра. Набор производить будете сами… (Черт меня подери, если я понимаю, что здесь происходит! Конечно, я уже генерал-майор, но все равно это слишком. Что-то за всем этим стоит. Но что? Или, может быть, кто?) Тем временем Климов продолжил: — Руководство вам доверяет. Мы надеемся, что вы вырастите нам достойную смену. Не хуже Руслана Ткаченко. Совещание о группе «Д» будет проходить завтра в десять часов. Встретимся с вами там. А теперь извините, меня ждут дела. Оставляю вас наедине с документами. — Спасибо, Алексей Михайлович. До завтра. Кажется, я что-то начинаю понимать. Видимо, кому-то в нашем руководстве не нравится, как я веду расследования. Поэтому они решили меня убрать. Думают, что я буду сидеть в этом центре, заниматься обучением нашей юной смены и никуда не соваться. Что ж, это вполне правдоподобно. Но они сильно просчитались, полагая, что таким образом им удастся меня отстранить от дел. Ничего у них не получится. Что-то меня все-таки тревожит в этой истории. Например, то, что все свидетели умерли, притом при загадочных обстоятельствах. Иртеньев, Фаворский, Руслан, Семен… Слишком много трупов! Все это наводит на мысль, что кто-то очень умело пытается замести следы. Да и легкость, с которой мне разрешили создать группу «Д», кажется при таком раскладе подозрительной. Все это может свидетельствовать только об одном: они хотят закрыть это дело как можно скорее, причем так, чтобы ни к чему нельзя было придраться. Конечно, все это выглядит правдоподобно: предательство Иртеньева, раскрытие Русланом заговора генерала Ольдо, — но уж больно быстро все это раскрыто. Даже в деле о недавнем убийстве руководителя Госплана, которым занималось огромное количество народа, все еще много белых пятен. А тут ясно все, все детали, кроме одной: связей Иртеньева. Впрочем, если просмотреть документы, может обнаружиться и еще что-то. Надо этим заняться. И я погрузился в чтение… Конец пленки 273999-Г ГЛАВА 9 В получасе езды от Москвы по Тульскому направлению, неподалеку от станции электрички, располагалась обширная территория, огороженная высокой железобетонной стеной, наверху которой кое-где еще сохранились остатки ржавой колючей проволоки. Местные старожилы поговаривали, что еще в сталинские времена здесь находилось одно из легендарных КБ, в которых работали репрессированные ученые-физики. Они не только проводили здесь исследования, но и жили в специальном корпусе учреждения, которое было настолько секретным, что даже сами работники избегали произносить его полное название, именуя его кратко — Институт. С тех пор прошло много лет, ученых, работавших в КБ, уже давно реабилитировали. Тех, кто дожил, отправили на покой, семьям остальных вручили посмертные награды, но Институт не прекратил свое существование. Он продолжал жить, только сотрудники, хоть и давали по-прежнему многочисленные подписки о неразглашении, приезжали на работу уже не из тюремных бараков, а из своих московских квартир, да еще там, где раньше за тяжелыми воротами парковались черные «воронки» работников соответствующих органов, теперь располагалась вполне мирная стоянка обычных автомобилей, в большинстве своем отечественного производства. В остальном же все было по-прежнему, разве что все больше покрывалась ржавчиной колючая проволока на стене. И называли это учреждение так же, как и раньше, — Институт. Столь бедное событиями и великими потрясениями существование, вероятно, продолжалось бы еще многие десятки лет, если бы не чрезвычайное происшествие, нарушившее плавную жизнь Института. Оно случилось за два дня до того, как в Ставропольском крае был захвачен чеченскими террористами рейсовый автобус. Серые «Жигули» с водителем и тремя пассажирами подъехали к Институту в самое неподходящее время — в разгар обеденного перерыва. Притормозив у ворот, водитель несколько раз нетерпеливо посигналил, и через некоторое время отворилось окошечко двери, в котором показался глаз и кусочек потной лысины одного из охранников. Увидев машину, которую он, по всей видимости, хорошо знал, охранник махнул рукой, и ворота стали медленно раскрываться. Предупредительность институтских сторожей объяснялась просто — обычно рядовые сотрудники Института добирались до работы на электричке, благо до ближайшей станции было рукой подать, а директор и его замы приезжали на черных «Волгах» и блестящих иномарках. Единственным человеком, который, с одной стороны, был обеспечен достаточно, чтобы иметь собственный автомобиль, и являлся слишком почтенной фигурой для того, чтобы вместе со всеми трястись в электричках, но, с другой стороны, в силу не менее определенных причин не имел права уж слишком выделяться, был начальник пресловутого первого отдела, а проще говоря — главный стукач Института, бывший товарищ, а теперь начинающий господин Виталий Павлович Топорков. И если вахтеры могли строгости ради отвлечь своими пустыми формальностями от неотложных дел какого-нибудь зама помельче рангом, то всякий из них знал, что с Топорковым таких шуток шутить нельзя — можно и с работы полететь, а то и похуже. И даже во время перестройки и послепутчевой неразберихи первый отдел сохранил свое существование, вот только полномочия его главы стали еще более непонятными, и оттого отношение к нему стало еще более демонстративнопочтительным. Тем временем автомобиль с Топорковым, по обыкновению сидевшим за рулем, и с тремя его загадочными спутниками проехал за ворота и остановился у шлагбаума. Дверь небольшой вахтенной будочки открылась, и Топоркову с его водительского места показалось, что там на мгновение метнулся огонек зажженной сигареты. «Опять курят на работе, сволочи!» — мелькнула привычная мысль, и тут же Топорков понял всю ее неуместность в сложившихся обстоятельствах. Начальник охраны тем временем подошел к машине и склонился, чуть не просовывая потную от старательности физиономию в открытое боковое окошко автомобиля: — Доброе утречко, Виталий Палыч! Что-то вы сегодня припозднились. Дела, наверное, сплошные дела… — И вахтер в слащавом сочувствии поцокал языком. Топорков, не отвечая на приветствие, привычным жестом протянул ему пропуск. Охранник для проформы тщательно осмотрел его (кто знает, а вдруг первый отдел решит провести проверку бдительности?) и вернул Топоркову. Затем он пару секунд помялся в нерешительности и произнес: — Виталий Палыч… — Что тебе еще? — А с вами тут, я вижу, гости приехали. — И вахтер смущенно улыбнулся. — Так они ведь тоже обязаны того… пропуска предъявить. Об этом в инструкции написано, — как бы извиняясь, прибавил он. У Топоркова неприятно засосало под ложечкой, но он нашел в себе силы строго, как в старые добрые времена, посмотреть на охранника и веско сказать: — Иван Алексеевич, эти люди прибыли сюда по делу, связанному с непосредственными задачами моего подразделения. Вы понимаете?