– Ушел гад. – Вряд ли далеко, он сильно, говорят, покоцанный был. Надо дежурного на этаже спросить, он сто пудов знает… Белый схватил подчиненного за плечо. – Ты что, на торф захотел? Уходим! Бывшая Россия, Ижевск Девятьсот восемьдесят пятый день Катастрофы На больничке я провалялся четыре дня, на всякий случай каждый день меняя палату и ФИО пациента. Все-таки хорошо, когда связи в больнице есть. Через четыре дня меня выписали на амбулаторное, прописали натирания и дорсенваль – самое оно, сердце только так этот дорсенваль сажает. Еще Элинка откуда-то притащила повязку из собачьей шерсти – и туда же можно тряпку с мазью накладывать… бом-бенге, так, по-моему, называется. Вот в таком виде – я и вышел из больницы – работать, депутатствовать и, возможно, отмахиваться от пуль. Первый день как раз ушел на разгребание депутатских запросов – хорошо, что девочки с приемной кое в чем помогли. Потом поехал в МВД и формально дал показания. Рассказал все, как было, за исключением Мешка – типа Новосельцев сам вышел на меня. Зачем? Я сказал, что у него были подозрения в связи со злоупотреблениями при закупках, и он просил помочь разобраться в заводской кухне. Выстрел в Новосельцева я признал, но сказал, что он к тому времени был мертв и поднялся. Это любая самая примитивная экспертиза установит, тут скрывать нечего – приравнивается к самообороне. Человек после смерти в глазах права теряет все права. Поверили? Понятия не имею, в любом случае связываться не решились. Судя по всему, попытаются замять. Замминистра снайпер убил – а следак совсем желторотый. Это как вообще так? А вот так. Пошел к директору, на сей раз меня без очереди пустили… Директора на «Ижмаше» – были разные. Легендой был Белобородов Иван Федорович, дважды Герой Соц– труда, еще до него был Новиков – он был директором всего два года, но затем – в течение пятнадцати лет был заместителем председателя Совмина у Косыгина – и завод помнил. Удмуртия тогда как сыр в масле каталась, превосходя все соседние регионы. Кто на завод в командировку приезжал – уезжая, святое дело – один-два круга сыра с собой. Сыра-то нигде нет, а в Чулке – это тогда главный продовольственный магазин города – свободно лежит, бери. Это потому, что у нас сельское хозяйство не запороли, и не только промышленность поднималась – но и сельское хозяйство не бедствовало. Это давняя, кстати, традиция, еще в царские времена оружейники огороды и скотину держали, и потому большевиков в семнадцатом не поддержали – и так все устраивало. Но Ижевск, что характерно, стал Ижевском, каким мы его знаем, именно при советской власти. А потом наступило запустение. В принципе ничего не было бы плохого, если бы пришли на завод олигархи – по крайней мере хозяин не дал бы воровать. Но пришел Сельский. Пятнадцать лет он грабил государственное предприятие, разворовал все, что только можно было, – по заводу легенды ходили, как его сын ходил по заводоуправлению с расстегнутой ширинкой и пьяный. А республику в это же время возглавлял Зайцев – профессиональный лжец, демагог, вор. Он действовал по принципу – пусть вокруг будут одни ничтожества, зато мне не будет альтернативы. Он угробил не только «Ижмаш» – он угробил всю промышленность республики. Не давая ничего приватизировать (при этом коммунистом он никогда не был), он делал это для того, чтобы сохранять когорту директоров – воров, верных только ему. И делал это, пока мог. И пока не поссорился с Сельским. Парадокс – но Зайцев и Сельский – и уничтожили друг друга. Когда Медведев дал команду подыскивать на пост главы Удмуртии другого человека – Сельский решил, что пришел его час, и зачастил в Москву – его покровителем был выходец из питерской команды Клепкин, на тот момент – представитель президента в Северо-Западном округе. Об этом доложили Зайцеву, того это выбесило, и он приказал уничтожить Сельского во что бы он ни стало. Решил дело случай – на завод приехал Путин, тогда в ранге премьера. До этого на завод привезли для изучения трофеи с грузинской войны, в том числе пулемет «Негев». Сельский обнаглел до того, что приказал стереть с пулемета израильские клейма и выставить его в линейке как продукцию завода. Зайцеву сказали об этом – понятно, что у Сельского на заводе было немало врагов, многие на его должность метили. Зайцев довел об этом до премьера, того это выбесило, и он приказал уволить Сельского в двадцать четыре часа. Его уволили, а меньше чем через год – арестовали. Дело довести до суда не успели – умер, ему за семьдесят уже было. В день ареста Сельского – на заводе многие праздновали. Затем было еще два директора, затем, видимо, пришли к правильному выводу, что государство завод не вытянет, воровство в таком случае неистребимо, и решили поступить так же, как с ЗИЛом – отдать частному капиталу. Это дало результат, и довольно быстро – перед Катастрофой как раз завершили перевооружение и навели порядок с качеством – Сельский довел до того, что из десяти образцов условно качественными были от одного до трех. Перед Катастрофой – качество приблизилось к советскому уровню… хотя до него не дотянули. Не просто так – популярностью пользовались обычные «АК-74» лохматых годов, вот там качество – так качество. Кстати, с перевооружением тоже были проблемы – нам пришлось в авральном порядке частично восстанавливать старые производственные линии, что в печь еще не пустили. Потому что обрабатывающие центры – работают до первой поломки, а дальше? Сейчас завод был в собственности республики, настоящие собственники так и сгинули где-то. Работал он также на республику, и трудовой коллектив, его наличие сильно помогало поддерживать товарообмен. Но автомат – это вещь, которую покупают один раз – и на годы. А вот патроны нужны постоянно, и их не покрутишь на коленке, как гладкие… В этот раз на совещание пустили без очереди, в кабинете генерального собрался костяк завода. Технари, внедренцы, логисты. Не было только продаж – смысла нет. За продажи сегодня выступлю я. На меня – смотрели с интересом, все знали, что недавно приключилось. Стрельба, а потом еще отбиться от монстра – сейчас такое редко уже случается, все-таки порядочно окрестности зачистили, да и жить уже научились так, чтобы проблем таких не возникало. Но вопросов не задавали лишних – потом, после совещания, отбиваться придется. Вышел к стенду, коротко рассказал о результатах поездки, об открывающихся перспективах развития. Все-таки целый регион, находящийся в полуосаде. И оружие там востребовано, как и многое другое. А на обмен можно хотя бы и зерном брать – картошка реально надоела, в горле комом стоит. Упомянул и о том, что есть возможность привлекать людей на защиту родного края. Не забыл упомянуть и то, что ход там откровенно бандитский. – …короче говоря, главной проблемой я вижу пройти мост через Волгу, дальше – дорога живая, можно катиться прямо до самого Донбасса. Обойти тоже нельзя – если пытаться везти баржами, спровоцируем войну. Рано или поздно вопрос с ваххабитами на том берегу Волги придется закрывать, но пока – проще и дешевле проплатить. Остальное, по моему мнению, должно пройти штатно. – А если бандиты попробуют отбить груз? – спросил генеральный. – Все-таки целый состав с оружием. – Вопрос решаемый. Мы только с такими покупателями дело и имеем, знаем, как с ними работать. Передачу организуем на нейтральной территории, подстрахуемся. Кроме того – они рассчитывают на новые поставки. – Зачем им столько? – Война. Ну и торговать. – Торговать с кем? С хохлами? С чеченцами? Ну да. Калабин Василий Викторович, главный инженер. Подпольная кличка – «Последний коммунист». К семидесяти мужику, а не поумнел. – Василий Викторович… а что в этом такого страшного? * * * – Смотрите, чеченцы от нас далеко, украинцы еще дальше. А дончане – живут там, рядом с ними. Скажите, в сорок втором кто-то с завода Гитлеру оружие отгружал? Зашумели. – Саш, ты это… – сказал генеральный. – А я не перегибаю. Я просто о чем хочу сказать. Все знают, кто такие чечены. И все знают, кто такие укрофашисты. Все знают, что будет, если они силу возьмут, так? * * * – И если кто-то там, зная это, все равно будет им оружие из-под полы продавать, а другие видеть это и молчать, значит, все они заслуживают того, что с ними в итоге произойдет. Наверное, зря я разошелся. Просто задалбывает иногда. Да еще это покушение… Про себя надо думать. Про других – потом. Потом еще раз двинули на четырехсотую площадку вместе с Бекетовым как раз – окончательно определиться с расстановкой оборудования. – Василий Викторович, – улучив момент, сказал я, – вы извините, если что не так. Вспыльчив бываю, признаю. – Да я-то что… – Бекетов, старый, седой, еще советской закалки инженер и руководитель, посмотрел на меня: – Я, можно сказать, вторую жизнь живу, пригодился вот на старости лет. А как вы будете жить – это уже ваше. – Что же вы так, Василий Викторович? – сказал я. – А как еще, Саша? От Союза отказались, человек человеку волк, моя хата с краю – вот и хлебайте теперь. Ох, расхлебаете… Больше мы на эту тему не говорили. – Элин… Настроение было не очень. Точнее – дурное совсем. – Почему все так хреново, а? Передо мной стоял чай. Мой любимый… сколько еще осталось? Немного. Потом и чая не будет. – Почему мы так и грызем друг друга? На карачках ползаем, а грызем. Я посмотрел на нее. – У тебя на работе гадюшник. У меня… – Мы живы. – Мы – да. Пока – живы. – Саша, ты хоть и депутат… – Да знаю я. Спать пошли… На пороге кухни вспомнил: – Элин. – А? – Могут прийти. Ты помнишь, что должны сказать?