– Естественно, буду. – Мы некоторое время ехали молча, а потом я сказала: – Не могу понять, что тебя так раздражает. – Ненавижу Фитч. Там все девицы только и знают, что выпендриваются. – Я думала, у тебя есть подруги. – Нету. – А Шерри? – Что – Шерри? – насторожилась Лейла. – Я просто хотела спросить, как ты развлеклась в Малибу. – Нормально. Весело было. – А Эмили? Твоя мама говорила, тебе нравится кататься у нее дома на лошадях? – Почему вы меня об этом спрашиваете? – Знаешь, есть у меня одно предположение. Ты ведь ни туда, ни туда не ездила, а проводила выходные с Поли, да? – Ну и что? Мне уж и с Поли побыть нельзя? – Где вы познакомились? – В суде для несовершеннолетних. – Ты попала под суд? Когда? – Год назад, в июле. Нас там много было. – За что? – Копы утверждали, что мы вторглись в чужие владения и безобразничали, но это полная чушь. Мы просто гуляли около старого заколоченного дома. – И в котором часу это было? – Вы что, окружной прокурор? Ну, ночью, часа в два. Половина наших смылась, а остальных копы сцапали. Я повернула налево, на Грамерси-лейн, и Лейла показала на обшарпанный дом с высокой крышей. Я подъехала к крыльцу и выключила мотор. – Может, ты посмотришь, дома ли он? Я хотела с ним побеседовать. – Это еще о чем? – О докторе Перселле, если не возражаешь, – сказала я. Лейла открыла дверцу, потянулась за рюкзаком, но я его перехватила. – Пусть пока тут полежит. Если он дома, я рюкзак сама принесу. Не хотелось бы, чтобы ты от меня сбежала. Она мрачно вздохнула, но послушалась. Хлопнула дверью и, сунув руки в карманы, зашагала к дому. Похоже, там никого не было. Она постучала раз, другой, развернулась и пошла назад к машине. – Он, наверное, скоро придет. Я знаю, где ключ, так что могу просто его подождать. – Очень хорошо. Подождем вместе. Я вышла из машины и пошла, прихватив рюкзак, за ней. На крыльце Лейла приподняла горшок с засохшей геранью – на редкость оригинальное место – и достала ключ. Она отперла дверь, и мы вошли. – Он здесь снимает? – Да нет. Сторожит дом, пока приятель в отъезде. Внутри дом представлял собой одну огромную комнату с потолком под самой крышей. Справа – лестница на антресоли, где была устроена спальня. А в самой комнате – грубая деревянная мебель, на стульях и диванах – пестрые индейские коврики. На небольшом столике в углу я заметила телефон. – Ты сама маме позвонишь или мне звонить? – Лучше вы. Я пойду в туалет. Она удалилась, а я набрала номер Кристал: – Я побуду здесь, пока Ллойд не вернется. Если он задержится, попробую уговорить Лейлу поехать домой. – Если честно, я на нее ужасно злюсь и вообще не хочу с ней разговаривать. Аника сейчас позвонит в школу. Даже не знаю, что она им скажет. – Ну, хорошо. Я буду держать вас в курсе. Вернулась Лейла и пристроилась на диване. – Что она сказала? – Ничего особенного. По-моему, ты, Лейла, ее очень огорчаешь. Она, даже не взглянув на меня, вытащила из рюкзака пудреницу и стала изучать свое лицо. Подтерла размазавшуюся тушь, снова посмотрелась в зеркальце. – Расскажи-ка мне про Дау, – попросила я. – И не строй из себя бог знает что. Мне это начинает надоедать. – А что вас интересует? – Когда ты видела его в последний раз? – Вот уж не помню. – Ну, давай я тебе помогу. Двенадцатого сентября была пятница. Эмили заболела, и ты к ней не поехала. Значит, ты поехала в дом на побережье? – Не-а. Я тут была. – Как ты думаешь, где Дау? – В Канаде. – Интересно. А почему ты так решила? – Я слышала, как он разговаривал по телефону с одной женщиной. Полгода назад в клинику пришли какие-то люди, забрали финансовые отчеты и карты большинства пациентов. Уж не знаю, в чем там дело, но его наверняка могли за это посадить, вот он и сбежал. – А с кем он говорил? – Понятия не имею. По имени он ее не называл, и голос я не узнала. Потом он понял, что я тоже сняла трубку, и ждал, пока я ее положу. – Ты подслушивала? – Я сидела у себя в комнате. Хотела позвонить. Откуда мне было знать, что телефон занят? – Когда это случилось? – Недели за две до того, как он смылся. – Ты рассказала об этом полиции? – А меня никто не спрашивал. Можно телевизор посмотреть? – Разумеется. Она взяла пульт, включила MTV и как загипнотизированная уставилась на экран. Начинало темнеть. Я зажгла свет и, поскольку Лейла не обращала на меня ни малейшего внимания, воспользовавшись моментом, заглянула в ящики письменного стола. Там лежали в основном бумаги хозяина. Нашла я и пачку счетов Ллойда – все просроченные. Я поднялась на антресоли. Проверила комод – там не обнаружилось ничего, кроме огромного количества трусов кричащих расцветок. Я огляделась. У окна на треножнике стоял телескоп, и это меня заинтересовало. Сначала я оглядела окрестности из окна и, к своему несказанному удивлению, обнаружила, что Ллойд живет почти прямо напротив Фионы, через пруд. Я узнала мрачные очертания ее дома. В телескоп дальний берег пруда просматривался прекрасно, я даже разглядела выбоины на валуне. Шел дождь, и на поверхности пруда расходились круги от капель. Я заметила какое-то движение справа и навела телескоп туда. Это оказалась Труди, немецкая овчарка, которую я видела у Фионы. Она исступленно облаивала какую-то палку. Неподалеку я заметила примятые кусты, разглядела пригнутые до земли молодые деревца. Похоже, здесь протащили лодку, чтобы спустить на воду. Я обратила свой взор на дальний конец пруда, где трава росла у самого берега. На столбе висело объявление: «Плавать и кататься на лодках запрещено». Быстро темнело. Я отошла от телескопа и уставилась вдаль. Что же такое я сейчас видела? Я спустилась вниз. Лейла оторвалась от экрана и взглянула на меня. – Мне надо ненадолго уехать, – сказала я. – Ты посиди тут одна, ладно? – Ага. – И она снова вперилась в телевизор.