Мальчик понятия не имел, почему папа дал этой штуковине именно это имя. Оно звучало слишком ласково для того, что на самом деле представляло собой такое творение, – деревянный ящик, наполненный страхом. – Ну, лезь же! Мальчуган колебался недолго, ведь в последний раз, когда он отказался лезть в инкубатор, папа сломал ему нос и в течение месяца не позволял ходить в школу. На этот раз наказание, безусловно, было бы гораздо суровее, ведь он попытался убежать из дому. Поэтому сынишка неуклюже (после падения чертова нога все еще адски болела), опираясь на деревянную ступеньку, вскарабкался на верстак, на котором находилась напоминавшая детский саркофаг «Трикси». Как только он лег на разрезанное полотенце, служившее единственным «матрацем» в ящике, папа закрыл крышку и немного присел, чтобы побеседовать с ним через одно из двух окошек из оргстекла, проделанных на боковой стенке и позволявших просунуть в них руку. – Почему ты сбежал? – поинтересовался отец. Папа обладал хорошим чутьем и всегда знал, когда сынишка его обманывал. Поэтому малышу лучше было говорить правду. – Потому что я боюсь, папа, – заикаясь от страха, ответил он. Возникла пауза. Отец довольно долго молчал, а потом изрек: – Понимаю. Помнишь, я говорил тебе, чего ни в коем случае нельзя совершать, если тебя одолевает страх? – Помню. Убегать. Отец согласно прищелкнул языком и заметил: – Совершенно верно. Ты должен противостоять самому сильному твоему страху. Смотреть ему прямо в лицо. Это называется «проявлять выдержку перед боязнью». Мальчик в инкубаторе закрыл глаза, собрал воедино все свое мужество и сказал: – Я… я не думаю, что это будет лучше, папа. Мой страх… Он будет здесь внутри только увеличиваться. – Да? Ты так считаешь? – Я бы лучше… – Что? – Поиграл с Томасом и Алексом, моими друзьями. Там, на улице. Отец немного помолчал, а потом сказал: – Гм. А я думал, ты хочешь зверушку. Мальчик снова открыл глаза и попытался через одно из двух круглых отверстий, закрытых оргстеклом, взглянуть на папу, но, кроме пыльного пола подвала и банки лака рядом с садовым инвентарем, ничего не увидел. – Да, хочу! – взволнованно поспешил сказать он, опережая очередной вопрос отца. «Конечно, я хочу питомца», – подумал мальчик. – Еще и это, – рассмеялся отец. Затем он ненадолго замолчал, а потом сказал: – Я так и думал, малыш. Вот почему у папы для тебя есть кое-что. Конечно, чтобы его найти, мне пришлось потратить некоторое время. С этими словами отец открыл боковое оконце. – Кто это, папа? Котенок? Щенок? «Может быть, просто морская свинка? – подумал мальчуган. – Все равно это было бы здорово! Хотя в школе говорили, что морских свинок нельзя держать в одиночестве. Надеюсь, папа предусмотрел и это». – Желаю повеселиться с твоим новым другом, – заявил отец. Затем послышались шаги, и внезапно стало темно – отец погасил в подвале свет, и ребенок остался один. Остался наедине с самим собой, со своим страхом. И наедине с огромным, тяжелым и волосатым пауком, который неуклонно пытался вскарабкаться малышу на щеку. Паук перебирал своими мохнатыми лапами, а Гвидо Трамниц кричал все громче и громче! И отчаяннее! Глава 17 – Приснился плохой сон? От этих слов Трамниц окончательно проснулся и открыл глаза. В первый момент он даже испугался, что его засранец папаша восстал из мертвых и каким-то непостижимым образом переместился из кошмарного воспоминания прямо в больничную палату. Постепенно глаза Гвидо привыкли к яркому свету, лившемуся с потолка, и тогда он понял, что кошмар, связанный с его отцом, закончился. В реальности у его кровати стояло совсем другое ничтожество. – Фридер! Отвалите! – бросил он хирургу, который на прошлой неделе очистил его сонную артерию и спас таким образом Трамницу жизнь. – О! Не стоит беспокоиться. С удовольствием, – улыбнулся в ответ Фридер. Только за это Трамниц с наслаждением врезал бы ему по роже, но пока чувствовал себя еще слишком слабым. Уже не в первый раз перед глазами у него стало черно, и он откинулся навзничь. Проклятые гены! Этим дерьмом, как и мусором в сонной артерии, наградил его собственный папаша. Тем не менее такое было в первый раз, когда поблизости оказались установка магнитно-резонансной томографии и операционный зал, чтобы сначала продиагностировать, а потом сразу же привести в порядок близкую к спонтанному закрытию артерию. Несмотря на то что «Каменная клиника» предназначалась для содержания психов, ее оснащение оказалось чертовски хорошим. Даже лучше, чем в Вирхове, где Трамниц работал в области неонатологии вплоть до своего задержания. Однако с лечением после операции возникли некоторые осложнения, поскольку шов воспалился. Как раз в тот день, когда его собирались переводить назад в закрытую зону, у него поднялась температура, появилось расстройство дыхания и на коже стали распространяться красные пятна. В общем, все то, что сопровождает сильное заражение крови. Благодаря антибиотикам он пошел на поправку, но таблетки ударили по его желудку. – Медсестра уже осмотрела меня, только что был и главный врач, а вам что здесь надо? – нагло спросил Трамниц, в глазах которого Фридер со своей мягкой походкой, позволявшей ему двигаться по линолеуму тихо и почти бесшумно, являлся настоящим педиком. Гвидо был ненавистен весь облик Фридера. Он терпеть не мог его стильную розовую рубашку с высоким стоячим воротником, которую тот носил, словно молодой бизнесмен из Целендорфа. Всю его простую, но элегантную одежду, из которой выпирал живот, когда Фридер нагибался. Трамница раздражали его парусиновые туфли. Но больше всего Гвидо бесило то, что врач выглядел так, как будто только что подрумянился на озере, где во время прогулки на моторной яхте встречный ветерок уложил его седые пряди словно феном. При этом Фридер так же мало походил на спортсмена, как картошка на арбуз. Врач не ответил, обошел вокруг кровати и остановился в этой одноместной палате у окна. Он посмотрел на стекло, которое невозможно было разбить даже кувалдой, и задержал свой взгляд на дворе, где в это время под неусыпным контролем санитаров обычно совершала пешую прогулку какая-нибудь группа пациентов, тогда как другие «подопечные» дымили сигаретами у живой изгороди в месте, отведенном для курения, или бесились на баскетбольной площадке. Трамниц не мог всего этого оценить, поскольку Фридер закрыл ему обзор из окна, стекла которого были не только ударопрочными, но и звуконепроницаемыми. Однако он предполагал, что ничего интересного там не происходило, поскольку шел дождь. – Во время операции у меня сложилось впечатление, что вы очень хорошо осведомлены о моей частной жизни, – внезапно произнес врач и резко обернулся. Хотя Фридер и не носил обручального кольца на пальце, но Трамницу казалось, что в свое время он слышал о том, что врач когда-то был женат. «Может быть, он и не педик вовсе? – подумал Гвидо. – Впрочем, многие гомосексуалисты заключают брак для маскировки». Подумав так, он посмотрел на Фридера и сказал: – Потеря пациента во время операции из-за пьянства не относится к вопросам частной жизни. При виде блиставшего чистотой щеголя Трамниц почувствовал себя еще более небритым. Из-за плохого послеоперационного питания у него выскочил небольшой прыщ на носу, а его волосы оставались немытыми со времени операции. Ему было ненавистно свое антисанитарное состояние, и он считал дни, когда к нему наконец-то вернутся силы. – Вы уже опрокинули сегодня стаканчик? – попытался он спровоцировать хирурга. – Я выпил не больше, чем перед вашей операцией, – ответил Фридер. При этом голос врача прозвучал так, как будто такой вопрос его позабавил. Он устроился на раздвижной лесенке, которая предназначалась для обеспечения доступа к верхним отсекам шкафов, встроенных в стену рядом с дверью, и заявил: – Я, пожалуй, расскажу вам одну историю. В этот момент Трамницу показалось, что от хирурга на самом деле пахнуло спиртным. – Может быть, мне стоит нажать кнопку тревоги? – спросил он врача. – Нажимайте, только в этом случае вы никогда не узнаете, что с вами на самом деле происходит. – А что со мной происходит? Трамница разозлило, что Фридеру удалось перехватить инициативу в их разговоре, а он не смог помешать этому. Было ясно, что вызов сестры милосердия в таком вопросе ему не поможет, поскольку, увидев своего руководителя, она немедленно включит задний ход. – Итак, начнем с моей бывшей, – заявил Фридер. – Она ненавидит стоматологов, безумно боится шприцов и всего такого. И надо же было такому случиться, что ей понадобилось лечение канала корня зуба. – И зачем вы мне это сейчас рассказываете? Однако Фридер сделал вид, что не слышал вопроса, и, закинув ногу на ногу с видом, будто бы хотел устроиться перед кроватью Трамница поудобнее, продолжил спокойно говорить: – Через два года, услышав в ванной ее плач, я проснулся. Мне не оставалось ничего иного, как подняться с кровати, на ощупь пройти через темную спальню и встать рядом. И тут я ее увидел. Точнее сказать, я ее видел, но не узнавал. У моей жены так раздуло щеку, что она походила на громадный грейпфрут. И вид у нее был такой, как будто ее побили в драке. – Может быть, ей действительно было больно? – снова подал голос Трамниц. Однако Фридер и на этот раз не удостоил его внимания. – Наутро, как бы ей этого ни хотелось, все равно пришлось идти к стоматологу. Но не к тому, который проводил лечение корневого канала, а к другому, поскольку первый к тому времени уже отказался от своей практики. – Дурное предзнаменование. – Можно сказать и так. Так вот, новый зубной врач, точнее врачиха, сделала ей рентген нижней челюсти, и угадайте, что она там увидела?