– Это… – Тоже ложь? Значит, ты не был в автобусе и сам с собой не разговаривал? «Нет, я не разговаривал сам с собой, а говорил по телефону», – подумал Тилль. – Если ты говоришь правду, то я начинаю беспокоиться о душевном состоянии нашего дорогого доктора, – продолжал между тем Трамниц. – Похоже, что мозги у него работают не лучше, чем у его пациентов. А ты как думаешь? В ответ Тилль тяжело вздохнул. Трамниц тоже на мгновение умолк, а потом заявил: – Он считает, что ты явился по его душу. – Не понял. – Он думает, что ты прибыл раскрыть его маленький секрет, связанный с дополнительным источником дохода за счет продажи услуг проституток. Хочешь заложить его профессору Зенгер? – Чего? Нет, мне плевать на Касова. – А вот он видит это совсем по-другому. Может быть, Касов просто параноик? Однако на кону у него поставлено многое. Под угрозой его прекрасный дополнительный заработок. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь. – Правда? Чем дольше длился этот допрос, тем больше удовольствия получал от него Трамниц. Во всяком случае, так Беркхоффу казалось. – Теперь, когда мы так хорошо познакомились, я могу сказать тебе больше, – засмеялся маньяк. – Речь идет о миллионах евро, которые выделяются Европейским союзом на исследования фармацевтических компаний. Естественно, при условии, что производители таблеток смогут доказать целесообразность проведения своих дорогостоящих тестов. Вот тут-то и вступает в игру наш разлюбезный главный врач. – И каким же образом? – Касов обеспечивает условия, чтобы средства действовали. Он подсовывает фармацевтическим акулам нужных подопытных кроликов. «А где Касов находит людей, которые добровольно соглашаются оказаться запертыми в психушке?» – этот вопрос так и вертелся у Беркхоффа на языке. В волнении Тилль даже не обратил внимания на всю странность этого разговора. Однако Трамниц не дал ему опомниться и сам ответил на напрашивавшиеся вопросы. – Касов изобретает подходящую легенду и внедряет проституток в клинику. Например, эта штучка Седа принимает таблетки от маниакально-депрессивного психоза, которого у нее на самом деле нет. Единственное отступление от нормы у нее заключается в том, что она слишком чувствительна к боли, когда ее трахают слишком жестко. От таких слов Беркхоффа бросило в жар, и он откинул одеяло. – Касов внедряет в клинику здоровых пациентов для проведения над ними незаконных испытаний лекарств? В принципе, это была хорошо продуманная махинация – когда испытания заканчивались, пациентов выписывали якобы излечившимися от болезней, которыми они никогда и не страдали, а фармацевтическая промышленность получала подтверждение того, что запрашиваемые средства на проведение исследований себя окупают. – А ко всему прочему он заставляет их еще заниматься и проституцией, чтобы увеличить свою прибыль? – Очень убедительно, – похвалил Тилля Трамниц. – Можно подумать, что ты слышишь об этих фактах в первый раз. – А тебе откуда все известно? – удивился Беркхофф. – Моя адвокатша представляла интересы Касова в подобном деле у его бывшего работодателя. – Разве она не хранит адвокатскую тайну? – Только не во время секса. После всего сказанного такой комментарий Тилля уже не удивил. Однако что-то во всем этом разговоре его сильно насторожило. – Почему ты мне все это рассказываешь? – спросил он. – Чтобы узнать, кто из вас пытается меня надуть. – Я тебя не обманываю, клянусь, – положив руку на грудь, заявил Беркхофф. – Гм, – хмыкнул Трамниц и сунул руку в карман своих спортивных штанов. Когда же он ее снова вынул, на ладони у него оказалось лезвие бритвы, которое Тилль нашел в тайнике. – Эту штуку Касов дал мне для тебя, – пояснил Трамниц. – Для чего? В ответ Трамниц закатил глаза и заявил: – Не надо задавать дурацких вопросов только потому, что мы находимся в психушке. Уж наверное, Касов не просил меня привести в порядок твою мальчишечью бородку. Тилль невольно схватился за подбородок и попытался поставить ноги на пол, о чем немедленно пожалел, поскольку это движение спровоцировало вспышку боли у него между глаз. – Послушай, ты совершаешь ошибку. Касов тоже ошибается. Я не знаю, почему подобные мысли втемяшились ему в голову и чего он до меня доколебался. Но ты не должен причинять мне вреда. Эй, посмотри на меня. Я здесь, чтобы быть рядом с тобой. С этими словами Тилль встал, хотя уже давно не ощущал себя настолько ранимым, – он стоял перед своим заклятым врагом полуголым и босиком. В общем, в одной только ночной сорочке. – Гм, – принялся вслух размышлять Трамниц и тоже встал со стула. – Я не знаю. До сих пор Касов меня еще ни разу не обманывал. А ты? Ты подглядывал за мной, подслушивал и обокрал. Как мне увериться в том, что, несмотря на все это, ты именно тот, за кого себя выдаешь? Что ты на самом деле Патрик Винтер и мой самый большой почитатель? Произнося свой монолог, Трамниц наигранно принял позу древнего мыслителя, подперев подбородок кулаком. – Ах, у меня появилась одна идея. Вот, держи! С этими словами маньяк подошел к Беркхоффу так близко, что тот почувствовал исходивший от него запах лимонного шампуня, и протянул Тиллю свой дневник. – Что мне с ним делать? – заикаясь, спросил Беркхофф. – Читать. – Зачем? Вместо ответа, Трамниц открыл свою тонкую тетрадку, и перед глазами Тилля заплясали маленькие рукописные буквы, начертанные на неразлинованных страницах дневника. – Почитатели хотят знать все о своем кумире, не так ли? Если ты на самом деле так преклоняешься передо мной, как говоришь, Патрик, то вот для тебя настоящее автобиографическое лакомство. Однако для здоровых людей, которые меня справедливо ненавидят, это чтение, скорее всего, окажется невыносимым. Трамниц постучал пальцем по абзацу, с которого мнимый Винтер должен был начать читать его откровения, и всучил дневник в обе руки Тилля. – Ты же сам сказал, что не мог оторваться от истории Макса Беркхоффа. Тогда читай. Я с нетерпением жду того, что ты скажешь о последних часах, проведенных мною с этим маленьким шалунишкой. Глава 45 Дневник, стр. 9. «Было холодно, очень холодно. Так холодно, что, как бы сказал папа, ссаки на лету замерзли бы. И уже темнело. Не знаю, чего в такую пору забыл малыш на дороге. Ведь мы находились в Буккове, а не в жилой застройке Термометрзидлунг, где родители только радовались, когда вечером при пересчете своего выводка недосчитывались одного карапуза. Игра с мальчуганом далась мне легко, хотя малыш не был идиотом. «Какое кодовое слово?» – с самым серьезным видом спросил он меня. Видимо, сверхбдительные родители научили эту крошку так говорить в случае, если незнакомый дядя у школьного забора спросит его, не желает ли малютка посмотреть премилых щенков у него дома. К счастью, существует универсальное кодовое слово, и называется оно рогипнол[8]. Он действует на всех детей, особенно если использовать шприц». Тилль кивнул, не поднимая глаз от текста, поскольку боялся сразу же выдать монстру свое омерзение. – Как тебе стиль? – поинтересовался Трамниц. – Я так сразу написал, надеясь в будущем опубликовать свои записи как книгу. Моя адвокатша уже защищает мои права. «Настоящий извращенец», – подумал Тилль, а вслух сказал: – Великолепно! – Оставим словоблудие и перейдем к главному, – самодовольно рассмеялся Трамниц и потер свои красивые сильные руки. – Перелистни страницу и начни со второго абзаца. – Отсюда? – уточнил Беркхофф, показав садисту соответствующее место в дневнике. – Верно. Здесь начинается запись памятного протокола нашей с ним первой беседы. Когда Макс в первый раз очнулся. «– Где я? – В твоем новом доме. – Мне, мне… страшно. Маленький проказник даже не подозревал, какую радость мне доставил своей фразой. О том, какой страх он испытывал, говорили также сопли вокруг его носа и судорожное дерганье маленькой грудной клетки. Но каждый раз, когда мои пациенты признавали это открыто, такое звучало по-разному.