Он был готов схватить неподвижное тело своего мальчика, сделать ему массаж, стимулирующий работу сердца, искусственную вентиляцию легких методом «рот в рот» и все, что угодно, только бы вернуть его к жизни. Однако что-то в принявшем восковой оттенок и смертельно бледном лице Макса, изменившемся до неузнаваемости, заставило его на мгновение замереть. В этот миг он подумал, что все бесполезно. «Боже! Прости меня…» – пронеслось у него в голове. Ему показалось, что Макс ушел из жизни навсегда, как адвокат на парковке или Фридер здесь, в подвале. И как тот же Трамниц! Подвал был просто пропитан смертью, страданиями и страхом! «Это помещение мне знакомо, – внезапно подумал Тилль. – Я здесь уже бывал. Иначе откуда бы мне знать о содержимом сумки?» – Нет! – закричал Беркхофф и прижался губами к губам своего любимого сына, душа которого, казалось, уже попрощалась с ним. И такое ощущение было не случайным – так мало он чувствовал исходившего от ребенка тепла и любви. Сколько раз Тилль представлял себе тот момент, когда наконец узнает правду! Как часто он воображал, что почувствует облегчение! Но теперь все выглядело так, как будто самое худшее его еще только ожидает. А как еще может чувствовать себя отец, найдя свое дитя, считавшееся мертвым, которого еще можно было спасти, но под конец все же потеряв его? Кто может вынести такое? Беркхофф посмотрел на Трамница, чтобы просто убедиться в том, что садист вновь не поднялся, и ему показалось, что он слышит его смех. – …А ведь тебе это понравилось, не так ли? Видеть меня здесь таким! Со слезами на глазах он захотел вновь обернуться к сыну, бормоча себе под нос укоры в том, что не в состоянии заставить забиться его сердце и вдохнуть в него жизнь собственным дыханием. Внезапно послышался кашель. А затем по всему телу мальчика прошла дрожь, и Тилль, просунув ему руку под спину, воскликнул: – Макс! О боже! Макс! Ты живой? Слезы ручьем покатились из его глаз, орошая лицо мальчика, словно дождь, не прекращавшийся все последние дни. Покрывая поцелуями своего сына, Тилль услышал, как тот застонал. И этот стон показался ему самым прекрасным звуком, какой он когда-либо слышал. Затем этот самый замечательный в мире мальчик с грустными глазами произнес целое слово, а потом с его полных губ сорвалось еще одно, и наконец ему удалось сформулировать целую фразу: – Что… что… случилось?.. Тилль, рыдая и дрожа всем телом, прижал его к себе, забыв о боли. Теперь он испытывал только чувство радости, наполняясь счастьем и уверенностью в будущем. – О боже, ты жив, Макс! Мой маленький мальчик! И так продолжалось до тех пор, пока следующая фраза мальчика не погасила в нем все светлые чувства. – Кто вы? – спросил мальчуган и попытался хотя и слабо, но вполне очевидно вырваться из объятий Беркхоффа. Тилль заморгал и с чувством, как будто что-то в нем вдребезги разбилось и разлетелось на тысячи осколков, отступил на шаг назад. Ему стало жарко. – Я… я… – начал было он, но замолчал и оглянулся. В глаза ему вновь бросились бутылки, а в нос ударил запах бензина. «Что я упустил из виду?» – опять пронеслось у него в голове. – Кто вы? – еще раз спросил мальчик. В этот момент через окна подвала проник отдаленный вой полицейских сирен, а вопрос, который задал Тиллю Макс Беркхофф, окончательно разрушил весь его мир. – Мой папа где-то здесь? – спросил мальчуган. Глава 73 Из подвала действительно не было выхода с момента, когда входная дверь защелкнулась на замок. Но ему казалось, что он знает, куда несколько лет назад хозяин дома, сразу после переезда в него, положил запасной ключ. И это знание вновь не подвело его: ключ на самом деле был спрятан в углублении под ступенькой лестницы. Спрятан на всякий случай! И так же, как он знал о содержимом спортивной сумки, точно так же ему было известно, как открыть вход на первый этаж! Медленно шаркая ногами, он на ощупь проследовал в полумраке коридора мимо открытой кухни, поскольку на первом этаже не было ни детекторов движения, ни света. Сюда через огромное окно, выходившее на террасу, проникал только лунный свет. Но он и без того знал, что находится у него под ногами, – похожий на шахматную доску паркет, выложенный уродливыми черно-белыми плитками, которые из-за отсутствия средств так и не были заменены. Так же как и осталось нетронутым джакузи, устроенное сумасшедшим предыдущим владельцем прямо по центру гостиной, которую они заложили подушками. В результате получился довольно забавный диванчик для Линды и детей. Для Фриды. И для Йонаса. Йонаса, которому он хотел построить игрушечное жилище на ветвях расколотого молнией каштана. Слезы непроизвольно полились из его глаз, и ему показалось, что он весь объят пламенем. Теперь он понял причину тех фантомных болей, которые так часто чувствовал в своих снах. Теперь, когда его взгляд снова упал на запущенный сад и детский садик, видневшийся примерно в ста метрах от этого участка. Он закрыл глаза и на мгновение снова очутился в том сне, где стоял в своем кабинете на двадцать втором этаже небоскреба на Потсдамской площади и смотрел на стоянку, на которой была припаркована его машина, жарившаяся под открытыми лучами солнца. И тогда он вспомнил все, как было на самом деле. Как ему позвонила Линда, когда он потел над новыми сложными расчетами рисков при наступлении смерти во время преждевременных родов. Вспомнил главного юрисконсульта, буквально дышавшего в затылок, поскольку цифры были нужны ему еще вчера. Но он где-то просчитался и так и не смог найти ошибку, из-за чего всю ночь промучился без сна, пытаясь разгадать причину своего промаха. Сложные формулы не давали ему покоя – они преследовали его и в магазине, и в машине, и при работах в саду. Вычисления не выходили у него из головы и на следующий день. Он настолько был поглощен решением задачи, что не отвечал даже на звонки жены. Однако в тот день она звонила настолько настойчиво, что ему поневоле пришлось схватить телефон с рабочего стола. И в тот же миг счастье в его жизни закончилось. – Да, Линда, слушаю, – ответил он тогда. – Где он? – Кто? – Йонас! Ты должен был отвести сына в детский сад, но его там нет! Тогда впервые в жизни ему пришла в голову мысль о самоубийстве. Он встал из-за стола, подошел к окну и посмотрел на парковку, где стояла его машина с детским креслом на заднем сиденье, специально установленным Линдой. Еще утром жена попросила его: – Сегодня отведи его в сад сам. В виде исключения. А завтра я займусь этим. Хорошо? – Хорошо, – машинально ответил он, поглощенный пересчетом. Сказал и тут же забыл о своем обещании. Забыл о Йонасе! Малыш так и остался сидеть в детском кресле! Внизу на парковке! В черной машине! На заднем сиденье! Под испепеляющими лучами солнца в самый жаркий летний день! – Извините! – внезапно послышался голос у него за спиной, и он в испуге обернулся, все еще находясь в сетях воспоминаний. Но голос позади него принадлежал реальному человеку из плоти и крови, которого он лично никогда раньше не встречал. Его родители, так же как и имя мальчика, ему были известны только из газет и телепередач. Оказалось, что Макс просто последовал за ним и поднялся из подвала в гостиную. – Извините! – повторил маленький мальчик с печальными глазами и полными губами, чье изображение так часто мелькало в поисковых объявлениях. На нем были только футболка и трусы, а на правой голени виднелся шрам. – Я… Это вы спасли меня? – спросил мальчуган. – Да, – со слезами на глазах ответил он, окончательно осознав, что его собственный сын для него потерян навсегда. Как потерянным оказался и он сам.