– Линда, это ты? – Да. В чем дело, дорогой? «Дорогой!» – эхом отозвалось это слово в его голове. Как долго она так его не называла! Раньше как минимум три раза на дню – утром, в обед и вечером. Но с исчезновением сына их совместная жизнь разрушилась, и ласковые слова, свидетельствовавшие о взаимной любви, куда-то испарились. – Дорогая, – ответил Патрик. – Прости, но сейчас я не могу говорить. Я все написал тебе в письме, которое ты скоро получишь по почте. – Ничего не понимаю. Что ты делаешь? – Я на родительском собрании. – Это мне известно. Но что ты задумал? Они говорят… По крайней мере, так сказала Виктория… Ты же не наделаешь глупостей? Он покачал головой, не выпуская из виду сидевших кружком родителей. Из всех собравшихся здесь глупцов роль героя больше всего подходила мускулистому торговцу автомобилями с нелепыми серьгами-гвоздиками в ушах, который явно собирался протянуть ему стульчик через головы присутствовавших. – Я уже совершил самую большую глупость в своей жизни, когда… – В этом нет никакого смысла! – расплакавшись, перебила его Линда. – Дорогой! Твое самобичевание не вернет нам нашего ребенка. – Это правда. Но, что бы я ни делал, ты ведь тоже не вернешься, верно? Я потерял всю свою семью. – Дорогой… – Я заслужил ад. – Нет! Подожди! Прошу тебя! Что бы ты ни задумал, не делай этого! – Я должен сгореть! Линда, пойми! И не только я. Пусть все родители увидят, как горят в аду! Вот почему я здесь! Сказав это, он отключил телефон, зажег зажигалку и поднес ее к своим волосам. Из груди родителей вырвался сдавленный крик ужаса, когда в следующее мгновение всю его голову охватило пламя. Глава 12 Тилль Было ровно двадцать часов сорок пять минут, когда карета скорой помощи с сиреной и включенными синими мигалками, шурша шинами по мокрому асфальту, мчалась по выделенной полосе для автотранспорта специального назначения на скоростной городской автодороге. Водителю «скорой» постоянно приходилось резко нажимать на тормоз и подавать звуковые сигналы. На одном из поворотов машину занесло, но шофер справился с управлением, снова утопил педаль газа в пол, и автомобиль понесся дальше по лужам сквозь дорожные пробки. Между тем дождь усилился, а вместе с ним стал нарастать и страх у единственного пассажира, закрытого в отсеке для перевозки пациентов. Через десять минут бешеной гонки скорость движения автомобиля замедлилась, и кузов стал плавно покачиваться, как при езде по грунтовой дороге, а затем под колесами захрустел грубый гравий. Наконец машина остановилась, и сирены смолкли. Но ненадолго, всего на каких-то тридцать секунд. Именно столько понадобилось времени, чтобы чересчур грузный мужчина, стоявший возле паркового домика, смог в нее забраться. Затем «скорая» помчалась дальше. – Ты действительно хочешь пройти через это? – не столько спрашивая, сколько утверждая, сказал Скания, глядя на Тилля одновременно и с восхищением, и с отвращением. Чтобы не удариться, Оливер втянул массивную голову в плечи и держался своей волосатой «лапой» за носилки, к которым был привязан Тилль. Для «порядка», конечно, ведь когда они прибудут на место, все должно было выглядеть натурально. – Дело на этого человека у тебя с собой? – спросил Беркхофф. В ответ Скания утвердительно кивнул. Его костюм весь вымок. Видимо, в ожидании машины скорой помощи полицейскому пришлось довольно долго стоять под дождем. – Твое новое имя – Патрик Винтер, – сказал Скания, вытаскивая из-под пиджака коричневый бумажный скоросшиватель. Он открыл его и начал инструктировать своего свояка: – Тебе сорок один год, и ты работаешь в фирме «Ксантия», крупнейшей частной компании Германии, занимающейся вопросами медицинского страхования. – Медицинского страхования? – переспросил Тилль. – Правильно. Твой кабинет располагался в главном офисе компании на Потсдамской площади, и ты трудился в качестве актуария. – Это что еще за зверь? – Актуарий – это специалист по страховой математике, занимающийся разработкой методологии и исчислением страховых тарифов, расчетами, связанными с образованием резерва страховых взносов по долгосрочным видам страхования, а также вопросами рисков. Этого достаточно. – Ты это серьезно? – Чего ты смотришь на меня так потрясенно? – Я должен изобразить из себя математического гения? Оливер, разве ты забыл, что в пожарной бригаде мне приходилось заниматься довольно грубыми вопросами? Это единственная работа, в которой я разбираюсь. Дружище, мне с грехом пополам удалось окончить среднюю школу, а по математике у меня всегда была двойка с минусом. Заметь, в школе, а не в вузе. – А кто сказал, что Винтер был гением в области математики? – Для меня любой, кто умеет считать, уже гений, – заявил Тилль. Скания еще раз критически посмотрел на Беркхоффа и заметил: – Наверное, надо тебе напомнить, что все это безумие, в которое мы ввязываемся, является твоей затеей. Я не в состоянии подобрать для тебя идеальную кандидатуру, в параметры которой ты легко впишешься. Но можно все закончить прямо здесь и сейчас, даже не начиная. Нет проблем! – Ладно, ладно, все хорошо! – поспешил Тилль успокоить своего шурина, стараясь не раздражать его. Они и так в последние дни часто спорили по поводу целесообразности осуществления задуманного Беркхоффом плана. – Надеюсь, там не заставят меня считать в уме, а даже если и попытаются, то я уже научился отбрехиваться практически от всего. Кстати, за что Патрика Винтера захотели доставить в «Каменную клинику»? Что он совершил такого? – В детском саду во время родительского собрания Винтер вылил себе на голову бензин и поджег его, – ответил Скания. – Зачем он это сделал? Оливер посмотрел на Тилля так, как будто более идиотского вопроса он никогда в жизни не слышал. – Ты еще спроси, почему у меня высокое давление, а у моей сестры гипофункция щитовидной железы. Что я знаю? Патрик Винтер был болен, устал от жизни и, наверное, еще со студенческих времен принимал антидепрессанты. С этими словами Скания постучал толстыми пальцами по скоросшивателю, как бы говоря: «Там все написано», а потом заявил: – В любом случае для нас это настоящая удача после того, что ты сотворил со своими волосами. Тут Скания указал рукой на забинтованную голову Тилля. После нанесенного себе увечья Беркхофф наголо обрил оставшиеся на голове волосы и намазал раны вязкой йодной пастой. Вот уж правду говорят: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Если бы кто-нибудь снял с него повязку, а это скоро обязательно должно было произойти, то все выглядело и пахло довольно натурально. – Женат? Дети есть? – поинтересовался Тилль историей Патрика Винтера. – Женат два раза. Его жену зовут Линда, и у них есть дочь Фрида пяти лет. «На год моложе Макса», – пронеслось в голове у Беркхоффа. – А где Винтер сейчас? – поинтересовался Тилль. – В холодильнике. Беркхофф поднял голову и вытаращил глаза. – Он умер спустя два часа после причиненных самому себе ожогов. Практически сразу после того, как один судья вынес постановление о заключении его в «Каменную клинику», поскольку несчастный представлял опасность не только для себя самого, но и для окружающих, – добавил Скания. Тилль опустил голову – теперь все встало на свои места. Это объяснило, почему события начали разворачиваться столь стремительно. Не успел он положить телефон на стол после разговора со своим шурином, как перед домом остановилась машина скорой помощи, о которой говорил Скания. – Такого шанса больше не будет, верно? – спросил Беркхофф. – Возможно, это не шанс, а просто безумие, – пробормотал Скания и махнул рукой, как будто говоря: «Делай что хочешь». Тилль помолчал немного, а потом задал запрещенный вопрос: – Как тебе удалось сделать из меня Винтера?