Фактический правитель Лаконии взглянул на женщин своими неправдоподобно зелеными глазами и улыбнулся – иначе, как скорбной, Наоми бы эту улыбку не назвала. А голос звучал мягко, как деревянная флейта: – Сообщение для Наоми Нагаты. Я Антон Трехо. Думаю, вы знаете меня и знаете, в каком мы оба положении. Нам с вами давно пора поговорить. Я хотел бы предложить союз… Глава 18. Джим Паника была глубокой и беспричинной. Казалось, что вибрирует сама станция, – Джиму даже пришлось проверить, чтобы убедиться: нет, только он. Он обнаружил, что сообщение кончилось, а он не помнит, о чем шла речь. Перевел его к началу, глубоко подышал и постарался, чтобы мысли опять не ускакали черт знает куда. «Сообщение для Наоми Нагаты. Я Антон Трехо. Думаю, вы знаете меня и знаете, в каком мы оба положении. Нам с вами давно пора поговорить. Я хотел бы предложить союз. Я не собираюсь преуменьшать или отрицать расхождения между нами. В то же время у нас есть доступ к определенной информации, выявляющей точки уязвимости, с которыми мы, каждый по-своему, пытаемся бороться. Одна проблема у нас с вами общая. Пространство колец и нераспознанные сущности в нем представляют собой экзистенциальную угрозу человечеству. Для сдерживания этой угрозы необходим контроль над доступом к кольцам. В то же время мы оба понимаем, что, когда от людей требуют отказаться от насущных потребностей ради большего блага, вежливая просьба никогда не действует». Трехо развел руками, подчеркивая свое бессилие. «Что нам остается?» У Джима заболели ладони, и он заставил себя разжать кулаки. «Здесь у меня есть копия подписанного вами документа. Правила безопасного использования врат. Имеется и анализ трафика, показывающий, в какой степени ему подчиняются. Я поставил на анализ своих лучших людей и должен сказать, вы чертовски хорошо справились. Надежно сделано. Если бы график действовал, он позволил бы далеко продвинуться в предотвращении угрозы инцидентов. Вам не хватает лишь одного: возможности ввести его в действие. Разделяя ваши заботы о человечестве в целом и признавая общую для нас историю и мораль, я готов предоставить свои силы в ваше распоряжение. Я от лица Лаконии и верховного консула Дуарте предлагаю подполью не только перемирие, но и сотрудничество. Мы обязаны покончить с мелкими дрязгами и ссорами. Думаю, вы это понимаете. И я на это готов. Более того, я согласен разместить в пространстве колец два лаконских истребителя, даже сознавая риск, которому они подвергаются, с единственной целью – гарантировать выполнение установленного вами протокола переходов. Мы не будем ограничивать и контролировать торговлю. Я гарантирую безопасность любого использующего врата корабля и полную амнистию подполью. И начну я с перенаправления на эту задачу сил, присутствующих сейчас в системе Фригольд, – продолжал Трехо. – Вот мое предложение: единый фронт против истинных врагов человечества. Все, чего я прошу от вас в подтверждение доверия и доброй воли, – это вернуть находящегося на вашем корабле пассажира. Вы не хуже меня знаете, что с нашей стороны ей ничто не угрожает. Мы хотим лишь возвратить ее домой. А учитывая примирение сторон, для нее больше нет причин жить в изгнании». Сообщение закончилось, а Джим еще мгновение оставался не здесь. Каюта станции Драпер, койка, чуть заметная сила тяжести – все это никуда не делось, но стало не столь непосредственным, не столь реальным, как тюремная камера в глубине здания лаконского Государственного совета. Реальным был страх, а еще реальнее – сдвоенное чувство отчаяния и ответственности. Убежденности, что все зависит от него – и что он бессилен. Как будто видишь, как падает дорогая и хрупкая вещица, и знаешь, что подхватить не успеешь. Все готово было разлететься вдребезги, и он, хоть и не мог ничего изменить, сгибался под тяжестью горя, как будто нес его в одиночку. Он так много сделал, он так старался – и так мало добился. А теперь они задают вопросы, с болью вытягивают ответы, пока он не скажет хоть что-то. Или и вопросов не задают, просто избивают, пока он не усвоит, что отдан им на милость, а милости они не знают. Маленькая неподвижная частица сознания, со стороны наблюдающая за остальными частями, отметила странность. Будучи пленником на Лаконии, он держался. Заставлял себя планировать, интриговать, встречать страдания с твердостью, какой не находил в себе теперь. После побега он ощущал эйфорию. Спокойствие, цельность, возврат к жизни, на которую и надеяться перестал. Но когда погасли восторги медового месяца, под ними обнаружился изуродованный шрамами, сломленный человек. Он чувствовал себя не слабым – ничтожным. За спиной остались годы. Годы плена и пыток – тоже тяжелые, и годы, когда он играл роль почетного гостя, все время ощущая дышащую в затылок смерть. Годы в роли танцующего медведя. Эти были хуже, потому что они сломали его представление о себе. О том, кто он такой. О том, что такое истина. Того Джима Холдена, который запустил тревогу на станции «Медина», не стало. А Джим Холден, интриговавший против Кортасара в поддержку Элви Окойе, с самого начала был наполовину фальшивкой. Он был тем, что от него осталось. Опивками. Огрызками. Джим! Джим, вернись ко мне. Он переключился. Увидел тесную каюту – будто запустилось видео. Рядом была Наоми. Он не запомнил, когда она вошла. Наоми держала его за руку. – Привет, – заговорил он, с натугой изображая бодрость и веселье. – Подумать только, кого я вижу! – Так ты посмотрел сообщение. – Угу. Да. Посмотрел. – Я надеялась, что ты еще спишь. Надо было мне сразу сюда идти. – Нет, – возразил он. – Я в порядке. Просто прорабатываю небольшую старую травму. И соображаю, что взять на ужин. Обычное дело. Что я пропустил? – Можно отложить этот разговор. – Не поможет, – сказал он, сжимая ее пальцы. – Отложить разговор? Не поможет. Пока ты здесь, со мной все в порядке. Даже полезно вытащить это дело наружу. Честное слово. Он не знал, правду ли говорит, но и не был уверен, что лжет. Он видел, как она решила ему поверить. – Он капитулирует, – сказала Наоми. – Только если ты возьмешь его на должность полицейского, – заметил Джим. – Это не совсем капитуляция. – Я прочла приложенный им договор, – сказала она. – Он действительно видел мой график движения. Местами цитирует дословно. И его корабли переходят под мою команду. – Это хорошо. – Он хочет превратить подполье в новый Союз перевозчиков. Устанавливать правила будем мы. Вне лаконской системы субординации. За нами остается право не пропускать лаконские корабли. – И что ты думаешь? – Что это пахнет фальшивкой. Слишком хорошо, чтобы можно было поверить, – сказала она. – Но… Ведь мирные договора так и заключаются? Такое уже бывало, верно? В истории полно войн, закончившихся потому, что люди решили их прекратить. Мы нанесли Лаконии тяжелый удар. Мы разрушили строительные платформы, и восстановить их невозможно. Во всяком случае, не в ближайшее время. Дуарте, создававший всю эту систему, вне игры. А налеты, отключающие то людей, то законы природы… Это действительно угроза. – Угроза, – согласился Джим. Наоми тряхнула головой. – Все во мне кричит, что это ловушка, но вдруг нет, а я откажусь? Если это не тот просвет, которого я искала, даже не знаю, чего мы от них хотим. Открылась дверь в маленькую общую комнату. Голоса Терезы и Алекса смешались, перекрывая друг друга. Негромко гавкнула Ондатра – вставила свое слово. Наоми наклонилась к Джиму, уперлась лбом в лоб, будто они оба были в скафандрах и хотели поговорить неслышно для других. – Я переживу, – сказал он. – Уже лучше. Совсем хорошо. – Эй, там, – позвал Амос, – вы о том же говорите? – Сейчас выйдем, – громко отозвался Джим. Она опустила ладонь ему на затылок, как бы ласково погладила, и потом оба вышли. Алекс с Терезой подпирали стены. Амос сидел на полу, лениво почесывая за ухом Ондатру. Собака, улыбаясь ласковой собачьей улыбкой, переводила взгляд с Амоса на Терезу. – Как идет дозагрузка? – спросила Наоми. – Хорошо, – ответил Алекс. – Трюмная команда здесь что надо. Как всегда. – Я все забываю, как долго ты был здесь дома, – проговорил Джим. – Этот кусок я пропустил. – Народ тут хороший, – сказал Алекс. Джиму подумалось, как много семей нажил Алекс на жизненном пути. В военном флоте, с первой женой, с командой «Кентербери». С браком у него получалось не очень, зато был дар строить себе дом. Или находить. – С ремонтом немножко иначе, – подал голос Амос. – Идет не так быстро, и в некоторых частях, если начать, мы до окончания не сможем взлететь. И времени может занять больше, чем дали жителям Фригольда. Я бы сказал, стоит отложить, пока не будем знать точно. Наоми, кивнув, прижала большим пальцем нижнюю губу – задумалась. Она выглядела старой – и правильно. Они оба состарились. Но, мало того, она выглядела твердой, а насчет этого Джим сомневался. Хотя действовать им не раз приходилось так, будто это правда. Такому они хорошо научились – и она, и он. – Что возвращает нас к главному вопросу, не так ли? – сказал Джим. – Так, – согласился Амос. – Что скажешь? – спросила Наоми таким тоном, как будто Амос был прежним. – Скажу, что, если вы откажете, мы так и не узнаем, что у них творится. Подозреваю – то же, что и у нас. – И в этом случае менее чем через двое суток «Дерехо» начнет убивать, – добавил Джим. – И почти сразу после этого нам придется отсюда уходить – если допустить, что нашу маскировку еще не порвали в клочья. – А, маскировку как раз порвали, – протянул Амос. – Я думал, это и так ясно. – Ясно, – кивнула Наоми. – Вариантов у нас не много, и все плохие. – О чем это вы? Вы меня выдаете, – заговорила Тереза, – речь ведь об этом? Ясное дело, вы меня выдаете. – Не так это просто, Кроха, – сказал ей Амос. Девочка наморщила лоб. – Я не стою ста тысяч человек. Джим, как школьник в классе, поднял руку. – То есть ты хочешь вернуться? – Нет, не хочу. Мне там смерть, но я одна, а тут целая планета. Вы меня сдадите. Вам придется. – Мне – нет, – с обманчивым равнодушием возразил Амос. Джиму было знакомо это предвещавшее взрыв равнодушие, а Терезе, наверное, нет. – Мы уже решили, что Трехо предлагает то, что предлагает? – спросил Алекс. – Что его заботит только логистика? Я что-то не в восторге. Чтобы вернуть Терезу, нам придется выдать себя. Видимо, причалить к какому-то из их кораблей. А я видел в деле их силовые скафандры. Если решатся на абордаж, нас пройдут как папиросную бумагу. Тереза все хмурилась, но уже по-другому. Джим неотрывно наблюдал за девочкой. Она, зная Лаконию, повидав ее изнутри, как никто иной, первой поверила. Если Трехо что-то предлагает, он это всерьез. Наверняка искренне. Джиму пришла мысль, не вернее ли ее чутье, чем его недоверие или сомнения Наоми. Молодой, свежий взгляд видит яснее? Или же опыт помогает лучше распознать расставленную ловушку?