Элви глубоко вздохнула и выпустила воздух через нос. «Сокол» вокруг тихонько гудел, будто тоже ждал ее ответа. – Знаю. – Стоило сказать это вслух, ей полегчало. – Я знаю. – И что будем делать? Она скрестила руки на груди. – Помнишь доктора Негил? – Что-то очень давнее. Преподавала в Калабрасском университете? – Я в аспирантуре посещала ее семинар по этике. Мы там читали рассказ о прекрасной утопии, где все было замечательно, приятно, просвещенно, хорошо и справедливо и только одному ребенку приходилось жить в бедах и несчастье. Один ребенок в обмен на рай для всех. – Помню этот рассказ. «Омелас». – Так вот, тут не то, – сказала Элви. – Я работаю на авторитарного диктатора, в системе, где люди страдают, мучают и убивают друг друга. Я подрываю свою безопасность и безопасность своих сотрудников, передавая результаты политическим противникам моего начальства. Мы здесь бьемся не за прекрасную, милосердную, приятную утопию. Если мы победим, спасенные нами люди будут жить в той же каше из дерьма, бессилия и абсурда. – Верно. – В том рассказе ребенка приносили в жертву «качеству жизни». Я жертвую Карой – а я признаю, что это может быть так, – не ради качества. Речь идет о количестве. Если, теряя ее, я не дам свести количество человеческой жизни к нулю? Дешево отделаемся. Если это будет стоить всего, что есть, – все равно выгодная сделка. Она сумела его пронять. Фаиз повесил голову – уступая не силе тяжести и все-таки уступая. – Так. Ладно. – Ты так не можешь? Хорошо, – сказала Элви. – Я устрою тебе транспорт обратно в научный директорат. Твою работу с тем же успехом можно продолжать там. – Миленькая, ты же знаешь, я не о том. – Я бы тебя поняла. – Да, но нет. Я просто хотел убедиться, знаем ли мы, что делаем. Если для нас правильно поступать неправильно – я все равно намерен просыпаться с тобой рядом. Главное дело моей жизни, честно тебе скажу. Они минуту парили рядом друг с другом, не соприкасаясь. – Ты бы легла, – предложил Фаиз. – Уже поздно, а мы оба устали. – Еще немножко, – отказалась Элви. – Надо составить для Трехо доклад по Сан-Эстебану, а Очида ждет материалов для работы по новому плану. – О, и еще доктор Ли хотел с тобой поговорить. Если найдешь время. По личному делу. Элви удивилась. – Вроде бы в группе физиков сложился дисфункциональный любовный треугольник. Им не помешают твои наставления. – Разыгрываешь, да? Фаиз развел руками. – Все совершенные нами чудеса основаны на физиологии приматов. От наших достижений голова идет кругом, но физически мы все те же машины для секса и убийства. Организм не меняется. – Хорошо. Я к ним загляну. А ты сделай для меня доброе дело. – На все готов. – В спасательной капсуле вроде бы обновляли меню. Посмотри, не загрузили ли для камбуза рецепт сааг панир. – Если да, он будет ждать тебя в каюте. Он дотянулся до нее, поцеловал и уплыл в коридор. Элви вернулась к снимкам Сан-Эстебана. Теперь ей на месте каждого трупа виделся Фаиз. Или она сама. Или Джеймс Холден. Или Уинстон Дуарте. Она включила запись. – Адмирал Трехо, я понимаю, что Сан-Эстебан – очередная внеочередная проблема. Пока я могу предоставить вам только обзор, несколько предположений и план дальнейших работ. На более или менее пригодный вариант она убила час и копию отправила по второму маршруту: Наоми и подполью. В этом деле они все союзники, даже если сами об этом не знают. Пока она разобралась с перемещением ресурсов для Очиды, пока обсудила с Харшааном Ли план спасения «Сокола» от жестокой личной драмы, прошло еще два часа. Фаиз уснул в каюте. Ее ждала туба с сааг паниром и груша с бескофеиновым чаем. Поев и напившись, она влезла в спальную сбрую. Во сне она плавала в море, кишащем акулами, которые готовы были ее убить при первом же поспешном движении. * * * Лаборанты суетились вокруг парящей в воздухе Кары, приспосабливая ей на голову шапочку датчиков. Кругом все двигалось, и только они двое – она сама и подопытная – казались Элви неподвижными. Как в окне циклона. По экрану бежали кривые работы мозга – экспертная система сопоставляла новые данные с наблюдавшимися ранее. Это называлось «нормированием». Как будто у них еще была какая-то норма. – Как ты себя чувствуешь? – спросила Элви. Идеально черные глаза Кары переключились на нее – всего на мгновение, а потом девочка усмехнулась. Элви хотелось думать, что улыбка подлинная. Возможно, так оно и было. Может быть, дельта между стимулом и ответом на стимул представлялась неаутентичной и заученной только потому, что Элви пыталась оценивать Кару как обычного человека. Как примата. «Организм не меняется», – сказал в ее памяти Фаиз. Только теперь его слова звучали предостережением. Этот организм изменился. Кара как будто подслушала ее мысли, взглянула без улыбки. – Вас что-то тревожит? – Я подумала… об изменениях когнитивной деятельности у тебя и у Ксана. Ты помнишь, как было до? – спросила Элви. – До? Один из лаборантов тронул выходы датчиков, и весь экран загорелся зеленым. Можно приступать. – До изменений. До всего, – сказала Элви. «До вашей смерти», – промолчала она. – Не знаю. Как у всех, наверное. Это было очень давно. Элви вымученно улыбнулась, припоминая, где она была, когда Кара последний раз гуляла по лесам Лаконии. Кем она была, когда Кара еще оставалась человеком? – Это и для меня давно, – кивнула Элви и подобралась. – Ладно, на этот раз мы попробуем сделать немножко по-другому. Нам надо уточнить поиск. Постараемся добиться ответа на конкретный вопрос: как возникли кольца-врата. Нам надо переключить БИЧ из режима лекции в режим «вопрос-ответ». Если получится. – Из-за Сан-Эстебана? Элви задумалась, как бы ответить «да» помягче, и не придумала. – Да. – Я постараюсь, – сказала Кара. – Только не знаю, как им это понравится. – Если ощутишь неудобство или что-то пойдет не так, скажи только слово, и мы тебя вытащим. Я буду следить за уровнем стресса. Если тебе станет плохо, отменю все, даже если ты не сможешь заговорить. Хорошо? – Я справлюсь, – сказала Кара. – Мне этого хочется. Элви перевела взгляд на руки девочки. Такие тонкие, хрупкие. – Мне тоже. Интерлюдия. Спящая Спящая целеустремленно проваливается в сон, в сон, в сон, слой за слоем проплывая слои бездны. Ее уже трое, и одной еще недостает, и сон рассказывает ей о развертывании в пустоту и о свете звезд, клеток, сознаний, о мерцании, влекущем, как песни и поцелуи, потому что их поцелуи были чистым светом. Те, кто не чувствовал притяжения звезд, выпадают из сна, а остальные становятся мудрее, шире, полнее древнего океана, обживаются в вакууме, где их согревает лишь собственное медлительное тепло. Да, спящая видит сон, как плывет в потоке, но врата? Откуда взялись врата? Бабушки нашептывают голосами, не знавшими зубов. «Смотри сюда, я все тебе расскажу. Смотри сюда – туда, где свет становится всем, смотри, как свет учится думать». Да, да, да, но врата? Тьма? Как все кончилось?