– Тереза просит проверить, чтобы Ондатра была в своем амортизаторе на случай, если вам придется маневрировать. – Проверю. Огромная голубая стена приближалась. Краем глаза он видел, как Танака активирует и отключает оружие в рукаве скафандра, выставляет и втягивает ствол – как будто то угрожала, то ежилась. Тереза всматривалась в станцию с каким-то голодом в глазах. Миллер рядом с Джимом кивнул. – Вижу кое-что. Смотри-ка. Голубая стена вдруг перестала быть гладкой. По ней пробежали ниточки линий, расширились, складываясь в сложную спираль и расходясь, уступая место новому всплывающему на поверхность вихрю. Это смешение органического с механическим выглядело ужасно знакомым. Миллер мгновенно переместился, телепортировался с места на место, как умеют только галлюцинации, дождался, пока узор линий на миг застынет, и потянулся к поверхности рукой. Джим ощутил усилие собственного тела – он не сумел бы сказать, где оно располагается. Это походило на попытку согнуть ампутированную ногу. Когда спирали снова изменили форму, место, где находился Миллер, осталось пустым и стало расширяться. Голубое сияние в трехметровом круге померкло, круг прогнулся, впадина углубилась и превратилась в тоннель. Танака что-то сказала, не включив радио, Джим только видел, как шевелятся ее губы. – Ну вот. Есть дверь. Мы пошли. В голосе Наоми звучало отчаяние: – Мы постараемся дать вам побольше времени. – Она уже всех числит покойниками, – заметил Миллер. – Себя, тебя и всех, кто на тех кораблях. Или не знаю. Если не покойниками, то чем-то похуже того. Я побывал в компании этих долбаных сознаний, которым даже сдохнуть не дают. Ничего хорошего. Кстати, я еще не сказал тебе «охрененное спасибо» за то, что снова меня выволок? Джим покачал головой. Он не знал, что ответить Наоми, как хоть немного ее утешить. «Ты уже обходилась без меня», или «Если мы погибнем, я умру, паля из всех орудий», или «Я не потрачу даром время, которое ты мне дашь». – Все будет хорошо, – сказал он. – Не будет, – вставил Миллер, – ничего хорошего. – Доброй охоты, любимый. Джим выключил микрофон. – Да, понял: чтоб мне провалиться за то, что вытащил тебя обратно. А теперь помогай или заткнись. Изогнутые стены тоннеля словно выросли над ним, загородив «Роси», «Дерехо» и светлые звездочки врат. Тоннель вел в глубину станции. В восприятии Джима направление перескакивало от «вперед» к «вниз»: он то двигался по коридору, то падал в яму. – Внимание! – подключившись к открытому каналу, заговорила Танака. – Холден, ваше состояние? – Простите, что? – Ваше состояние. Вы – мой ключ к здешнему маленькому аду. Я должна знать, не превратились ли вы целиком в проточудище, и, желательно, заранее. Доложите состояние, чтоб вас! – Так-так, – заговорил Миллер. – Сдается мне, вам стоило заранее договориться, кто здесь главный. – Чувствую себя нормально, – сказал Джим и, подумав, уточнил: – Может быть, немножко лихорадит? Но не сильно. – Прошу докладывать каждые пять минут. Установите таймер. – Если станет хуже, я дам знать. – Дадите. Потому что сработает таймер. Миллер, плавая между ними и на полшага позади, старался скрыть ухмылку. Джим взвесил «за» и «против» стычки с Танакой и включил таймер. Но установил на семь минут. Тоннель расширился. Переход отмечала какая-то прозрачная мембрана, но Джим, проходя сквозь нее, не ощутил ни малейшего сопротивления. Тоннель – или яма – еще раз расширился – до десяти метров, а потом перешел в огромное, как зал собора, помещение. Здесь по стенам и колоннам вились такие же линии, как на кожуре станции. От стен, пульсируя, лился мягкий свет, такой рассеянный, что не давал теней. Все здесь двигалось, и у Джима возникло чувство, что, не закачай он в себя протомолекулу, этого движения не заметил бы. Все поверхности были живыми, обменивались жидкостями и крошечными, мельче песчинок, объектами. Он словно наблюдал, как ткани огромного тела исполняют свои функции, согласуясь в единый оркестр для достижения общей неведомой цели. Одна из колонн была в то же время и фигурой – механизма, насекомого или чего-то совсем другого. У Джима мелькнуло воспоминание: марсианский десантник подрывает себя гранатой и, уничтоженный, распадается на молекулярные комплексы, которые идут на починку нанесенных им повреждений. Джим снова включил микрофон: – Гм… постарайтесь здесь по возможности ничего не ломать. Он ждал, что Танака огрызнется, но отозвалась только Тереза: – Я думала, здесь нет пригодной для дыхания атмосферы. Так говорилось в отчетах. Благородные газы с примесью летучих веществ. Но это неверно. Джим справился у своего скафандра. Девочка оказалась права. Неон, причем больше, чем было раньше, и следы бензола, но еще и кислород. По мнению скафандра, он вполне мог снять шлем. Он не снял. – Это он, – заговорила Танака. – У верховного консула не было с собой вакуумного скафандра, и если чего-то похожего не нашлось на том… корабле, в котором он летел… – она кивнула в пустоту, или на стены, или на станцию в целом, – он обеспечил себе годную среду обитания. – Воды и еды у него тоже нет, – напомнила Тереза. Танака за щитком шлема поморщилась. – Думаю, есть. Таким же образом. Он здесь. Холден? К нему куда? Джим поморгал и обернулся на Миллера. – Понятия не имею, – ответил тот. – Если Дуарте теперь – новенький, выверенный гоночный экипаж, то мы с тобой – парочка грузовых контейнеров с реактивной тягой на горбу. Можешь сказать, что действуем так же, и даже не соврешь, но мы не в той весовой категории. – Не знаю, – сказал Джим. – Я думал, по следу ведете вы. Танака молча махнула им, чтобы стояли на месте, и на маневровых перелетела в центр камеры. Приступила к работе. Отделившись от остальных, Танака застыла, будто к чему-то прислушиваясь. Может, и прислушивалась. Атмосферы хватало, чтобы донести звуковые волны, а на что способен ее скафандр, Джим не знал. «Собор» пронизывали энергетические линии и сложные электромагнитные поля, но он сомневался, видны ли они Танаке, как и расходящиеся в сотни сторон коридоры. На миг все это представилось Джиму великанским сердцем – вот-вот сократится и раздавит их. Голова у него кружилась, как при падении, и волны трепета пробирали тело, будто он заслышал глас Божий, только шепотом. – Эй-эй-эй! – прикрикнул Миллер. – Не разваливайся. Игра только началась, а ты мне уже выдаешь эйфорическую атаку. Ощущение невероятного величия станции словно прикрутили на несколько делений, и Джим выключил микрофон. – Тебя послушать, игра будет продолжаться? Миллер загадочно улыбнулся – так, что, пока улыбка дошла до глаз, в них проступила печаль. – Жизнь – до самой смерти жизнь. – Я должен знать автора цитаты? – Вдохни пару раз поглубже и не распускай наружу, что у тебя в голове. По-моему, мы малость протекаем. Он резко развернулся к Терезе, и Джим, проследив его взгляд, увидел, что девочка обеспокоенно разглядывает его. – Все хорошо, я в порядке, – сказал он. Включил микрофон и повторил еще раз. Тереза кивнула, но не ответила. – Боюсь, она не купилась, – заметил Миллер. По открытому каналу связи донесся голос Танаки: – Выходим. Вы оба со мной. Не отставать. Она уже маневрировала по залу. Тереза сориентировалась первой и рванула за ней, оставив Джима в арьергарде. Справа от Джима шевельнулось что-то большое. Уши заполнило гудение роя шершней, не регистрировавшееся аппаратурой скафандра, и еще что-то наподобие света, но не свет хлынуло сквозь стены. В кровь ему плеснуло адреналина, сердце тревожно застучало о ребра. То, что шевельнулось, поблекло и двинулось дальше, не проникая в зал целиком. Джим никогда не видел всплывающего кита, но считал, что представляет, каково быть рядом, когда эта туша показывается под поверхностью воды. Ни Танака, ни Тереза, похоже, ничего не замечали. Он проверил свое состояние. Медицинская система показала температуру за тридцать восемь. Жар, но не такой, чтобы дойти до бреда. – Нет, оно настоящее, – заверил Миллер. – Всего лишь маленькое напоминание, что мы тут не в своей среде. – Могли бы не напоминать. И так ясно, – огрызнулся Джим. – Что? – спросила Танака. – Ничего, – ответил он, – сам с собой разговариваю. Танака задержалась перед овальным входом в коридор, изгибом уходивший вглубь станции. Из него ручейком вылетали голубые светлячки, скрывались у людей за спинами. – Я, кажется, сказала не отставать, – заговорила Танака. – В другой раз исполняйте. – Полковник, – попросила Тереза, – пожалуйста, двигайтесь. Миллер, оказавшийся рядом с девочкой, стянул с головы шляпу и потер ладонью висок. – Господи Иисусе, кто здесь только не командует! Танака, развернувшись, повела их в коридор. Свечение стен приобрело маслянистый желтый оттенок. Узор из спиралей превратился в размашистые мазки, напомнившие Джиму, как его, совсем маленького, родители везли на машине сквозь снежную бурю. Метров через сто проход стал меняться, растянулся по длинной оси овала и сжался по короткой, так что Джим теперь мог коснуться раскинутыми руками обеих стен. – Узко стало, – сказала Тереза. – Не пройдем. – Не отставать.