— Он внутри? — спросил плечистый Джагут, с которым Аратан не был знаком. Лицо воина было плоским, покрытым рубцами. Он заплел темные волосы в длинные косы с множеством узлов, клыки были прикрыты серебряными коронками, а в основании глубокого янтарного цвета. Аратан пожал плечами. — И готов предложить все виды благ. — Он призывал нас, — продолжал скривившийся незнакомец. — Но мы уже… мы снова замерзаем в леденящем обществе. — Ну хватит, Буррагаст, — вмешался Варандас. — Он слишком давно лишил меня мужества, так что я уже не страдаю от ледяного упрямства. Я даже стремлюсь узреть грядущую ярость. — Варандас клянется, что стал терпеливее женщин, — сказал От, — так что уделим миг сочувствия глупцу, который станет мять его сосцы. — Он показал кувшин. — Я захватил вино, чтобы согреть горькое отдохновение владыки. — Берегись мудрости пьяных, — прорычал Буррагаст. Аратан попятился в комнату, чтобы трое Джагутов могли войти. Тепло окружило их, вырвав у Варандаса довольный вздох. Доспехи тут же заблестели, будто вспотев. От шагнул дальше, поставив глиняный кувшин на стол, оттащил кресло и сел. Варандас пошел к полке и собрал несколько оловянных кубков. Готос не подал вида, что знает о появлении этой компании. Аратан нашел кресло и присел у двери, надеясь не упустить освежающий сквозняк. Когда трое гостей уселись, От провел ладонями по узкому лицу и начал разливать вино. — Великий том, так называемая «Глупость», продвигается со скрипом. Я прав? Даже поводы к самоубийству могут отрастить слишком длинные клыки. А тем временем смерть поджидает на Троне Льда. — Лед, — фыркнул Буррагаст. — У него терпение зимы, а в унылой душе нашего хозяина царит одно это время года. — Нас призвали, — заметил Варандас, изучая неровные ногти, — чтобы избавить от безумной клятвы Худа. Будут собраны аргументы, каждая грань остро отточена при помощи ума и так далее. Закалите плечи перед весом презрения, мои друзья. Перед атакой унижений, залпами насмешек. Мы жаждем осады, словно дураки на куче краденых богатств. — Богатства ничего не значат для Готоса, — заявил Буррагаст, глубоко отпивая из кубка. — Владыка Ненависти, как известно, гадит монетами и жемчугами, мочится золотыми реками. В венах его нет честной крови. Мы в логове лжеца… От подался вперед, воздев полысевшие брови, превращая лоб в скопище морщин. — Увы нам, — пробурчал он. — Оставь заблуждения, Буррагаст. Много обвинений можно швырнуть Готосу, это верно, но бесчестия ему не припишешь. Буррагаст покачал головой: — Я не расстаюсь с кольчугой, наручами и поножами. Тут собрались две армии. Та, что мы ставили за спинами, и та, что дремлет здесь, во главе стола. Я собрался на битву и не отступлю. — Помогут ли тебе доспехи? — спросил Варандас. — Ты уже сдался ритму залитых чернилами пальцев. Мы сомкнули щиты и ожидаем его доводов, отлично зная, как легко они проходят через наши защиты. Он сразил цивилизацию. Я утешаюсь вином — молясь, чтобы лоза послужила мне лучше, чем латы и щит в прошлом. — Пьяница отвечает на любую атаку тупым равнодушным смехом, — заметил От, снова наливая себе всклень. — Все разумные слова осыпаются голышами на песок. Сделавшись неуязвимым, я пью нектар богов. — Смерть в сердце всего представления, — сказал Варандас, подтверждая свои слова рыганьем. — Нет дорог к ее границам, скажет он. Нет высоких стен, кои можно сокрушать. Набеги всегда заканчиваются до нашего прихода, грабители скрываются, ужасы насилия и боли не прочитать по глазам ослепленных жертв. Мы идем вдогон без надежды перехватить врага, тем более победить, находим лишь эхо и пыль из-под копыт, пепел и угли вместо пожаров. — Худ ищет направление, — вмешался Буррагаст, — но никто не готов предложить дельного совета. Мы столь же результативно можем сражаться с ночным небом или преследовать восходящее солнце, скажет нас Готос. — Мы скованы временем, — добавил От, — а смерть лежит вне времени. Текучие пески замирают в ее неведомой стране. Ничто не движется, нет ни атаки, ни отступления, отсутствие не имеет лица, враг рассыпался вдали. Нам нужно рубить клинками равнодушные волны? Проклинать моря за то, что столь умело отвергают наши притязания? Он скажет нам это, зная, что ответить нечем. — Вот причина для злости! — закричал Буррагаст, кулаком ударяя по столу. — Мы встретились лицом к лицу с доводами разума, изучили их, глядя сверху вниз! Мы осознали каждый аргумент, повергли! Владыка говорил перед нами против прогресса, всех надежд, всех амбиций — и ныне я обличаю его как лазутчика смерти! Он пытается свернуть нас с пути, вынудить к сдаче, поразив отчаянием, отупением, полностью разоружив, не дав сделать и первого шага! Он заклятый враг Худа! Уродливый неприятель Любви! Лик ничтожества, проклятие любого поползновения к восторгу! Я не поддамся этому негодяю! — Сказав так, он ударил кубком по столу, и От долил вина из кувшина. Похоже, кувшин оказался неистощимым. Аратан поднял кресло на задние ножки, опираясь о запотевшую стену. Глаза его были прикрыты, но он видел Готоса, сидевшего все так же одиноко, в ожидании — или не ожидая ничего, лишь постукивая ногтями по старой деревяшке. Напряжение заставило трещать горячий воздух. Звук справа заставил его чуть повернуть голову, увидев на пороге синекожую женщину. Она была приземистее Тисте, ноги толстые, лицо круглое, глаза коричневые, почти черные. Кривой нож висел на кожаном поясе, выпирающий живот явно знал толк в эле. Говор ее звучал странно. — Была весть о собирании офицеров Худа, я слышала. — Его офицеров? — От удивленно озирался, хмурясь. — Ну конечно. Вот мы сидим, избранные и особенные, пусть лишь в своем разумении. Но обрати внимание на хозяина, творца своей кончины — и нашей, если его воля возобладает. Подруга с моря, позволь представить Владыку Ненависти, Готоса, противника Худа во всех делах. Он яростно искушает нашу торжественную клятву. Входи, подруга: мы, глупцы, отчаянно ищем твоей помощи перед лицом иссушающего потока. С неуверенностью она вошла и взяла кресло, сев с другой стороны стола, почти напротив Аратана. Темные глаза уставились на него, голова слабо склонилась в приветствии. — Да, — сказал Варандас, предлагая женщине кубок, — этот ребенок пойдет с нами. Столь юный, чтобы бросить вызов смерти. Столь смелый и беззаботный, ведь ему обещана долгая жизнь — обещание, в которое верят лишь юнцы, верно. Остальные из нас, что естественно, уже давно подавились отстоем и успели проблеваться. Будем ли мы его отговаривать? Ну, если самому Готосу не удалось, стоит ли нам надеяться? — Если мы дрогнем, — обратился к женщине Буррагаст, — добавь щит в наш строй, скажи свое имя и поведай историю, если не стесняешься незнакомцев. Она взглянула в кубок, выпивая вино, и отозвалась: — Не вижу ценности в своем имени, ведь я уже сдалась судьбе. Я молюсь, чтобы меня не помнили. — Глаза ее обратились к Джагуту во главе стола. — Никогда не думала, что окажусь в одной компании с Владыкой Ненависти. Я польщена и, что важнее, рада его равнодушию. — Она помедлила, озирая остальных, потом снова обратила внимание на Аратана. — Ты уже проиграл битву с Готосом, он бросает в тебя доводы, а ты оправдываешь ими свое безумие. Это чувство станет привычным, как думаешь? Но ведь смерть ведет с нами такой же диалог. От вздохнул. — Ох, пусть кто-нибудь перехватит Серегалов и тех деятельных Бегущих-за-Псами, что наверняка идут на наше сборище. Стреножьте и глашатая Форулканов, стяните узлами ее лодыжки, пусть лежит на хладных камнях. Высеките Жекков, пусть убираются с визгом. Я и сам не знаю, сколько еще выдержу. Эй, Варандас, отдай кувшин. Они выпили. Они промолчали, и тишина затянулась. Когтистые пальцы отмечали течение времени. — Он меня утомляет, — пробурчал наконец Варандас. — Поражение сделало меня тупым, слишком тупым, чтобы услышать его мудрость. — С нами то же самое, — заверил От. — Готос проиграл. Возвеселитесь же все. — Он взглянул на стол и добавил. — Не хотите? Ладно. Буррагаст встал первым, чуть пошатываясь. — Я вернусь к Худу, — сказал он, — и доложу о капитуляции соперника. Мы, друзья, выдержали первую атаку. — Он воздел пустой кубок. — Смотрите. Я забираю трофей, добычу войны. Махнув рукой, он пошел прочь, сжимая оловянный кубок, словно тот был из золота и усыпан каменьями. Миг спустя Варандас последовал за ним. Потирая осунувшееся лицо, От кивнул, как бы соглашаясь с некоей думой, и поднялся. — Готос, ты снова оказался слишком великолепным и невыносимым. Итак, я отступаю. Нет сомнений, Кория ждет в засаде — удивляться ли, что я бегу навстречу смерти? Когда От вышел, синекожая — так и взиравшая неотрывно на Аратана — тоже встала. Поклонилась в сторону Готоса и сказала юноше: — Последняя война не должна стать для тебя первой, мальчик. Ты не понимаешь главного. Он лишь молча покачал головой. Капитуляция души должна остаться тайной. Изо всех процветающих здесь клятв лишь эта казалась ему достойной верности. Скривив лицо, он ушла. Оставшись наедине с Готосом, Аратан подал голос. — Я ожидал хоть одного Азатеная. Они в лагере. Их немного. Держатся наособицу. Пальцы выбивали ритм. — Думаю, я хочу услышать ваши последние аргументы, — сказал Аратан, щурясь на Владыку Ненависти. И тут же Готос резко встал, направившись к письменному столу под окованным инеем окном со свинцовой рамой. — Пусть не говорят, — шепнул он, — что я не приложил всех сил. Ну, Аратан, мне нужно больше чернил, а тебя ждет очередная кипа. Аратан склонил голову в кажущемся смирении, а точнее — чтобы скрыть улыбку. * * * Трое синекожих воинов бросили вещи на землю около природной стены из валунов, на вершине одного из которых сидела Кория. Вглядываясь вниз и гадая, заметили ли ее, девушка изучала игру длинных, подобных жилам теней на мерзлом грунте. Женщины и мужчина разбивали себе стоянку, тени следовали за каждым шагом. «Тени предают волю. Не следи за плотью, следи, как воля плывет подобно воде или чернилам. Хватит, чтобы заполнить тысячу пустых сосудов. Тысячи майхибов. Но ни одна тень не сдвинет камушек, не согнет сучок, не шевельнет лист. И сосуд, наполнившись, остается пустым. Вот урок воли». Мужчина внизу принес небольшой железный очаг на четырех растопыренных ножках, поставил у стены. Вывалил тлеющие угли из корзины с крышкой на дно, начал добавлять куски какого-то камня, походившего на пемзу. Поднялось зеленое пламя, кончики языков блестели золотым и синим. Разлившееся тепло поразило Корию особой интенсивностью. Ритм их речи казался странным, но слова были понятны. Эта деталь осталась в памяти как нечто необычное, требующее обдумывания. Но сейчас ей было довольно возможности улизнуть из укрепленного лагеря, сидеть и прислушиваться, став менее чем тенью. Одна из женщин сказала: — Толпа на целый город. Вторая, моложе и ниже ростом, раскладывала порции еды — сушеную рыбу и водоросли. Она пожала плечами: — Важно ли, куда нас вынесло? Я видела Хираса, плыл по волне с угрем во рту. Толстым, будто черный язык. У Хираса не было глаз, но язык не прекращал ворочаться. — Кто-то сказал, здесь есть офицеры, — продолжала первая. — Командный шатер или даже здание. — Она качнула головой. — Наша капитан-самозванка ничего не рассказала, но у башни была краткая встреча. — Какая разница, — заметил мужчина, отодвинувшись от слишком сильно раскалившихся камней в очаге. — Поражение несется по ветру, но ветер слабеет, едва ты покинешь алые воды. На этом берегу я не видел ничего, намекающего, что с нами было. — Он замялся. — Мы в безопасности. — Остались перевернутые корабли, — сказала молодая женщина. — Прилив их заберет, — заверил мужчина. — Пески тут на лигу длиной, не видно рифов и гибельных камней. — Кажется, он сердито посмотрел на женщин. — Теперь они годятся на одно — стать гробами. Юная женщина фыркнула. — Слишком быстро ты забрал пламя, Кред, а с ним и Право Живых. — Я быстрый и сообразительный, Стак, — отозвался Кред, беззаботно кивнув. Старшая женщина подтащила к себе флягу. Свернула крышку, пошлепала ладонью по плескавшейся внутри воде. Закупорила вновь и сказала со вздохом: — Нужно вытянуть соль. Это проблема. — Почему? — удивилась Стак. — Пусти кровь и дело сделано. — Мы на суше, — бросила старшая. — Здесь есть лики магии, даже сильнее, чем в море. Почти все незнакомые. — Она огляделась, простерла руки. — Мы слишком слабы, чтобы заключать сделки. — Хватит трусить, — не унималась Стак. — Нам нужна свежая вода. Старшая скривилась и поглядела на Креда. — Что думаешь? Кред пожал плечами. — Нам нужна вода, да и горсть соли не повредит. Для торговли. Бегущие-за-Псами из внутренних районов возьмут ее и дадут хорошее сырое мясо. Я, Брелла, сохранил угли живыми — мне еще не нужно встречаться со странными духами. — А если придется? — Нельзя спорить с необходимостью, Брелла. Урони немного крови, поглядим, кто придет. Да, магия ныне проносится по лагерю. Тысячи путей, бесчисленные тайные обряды. Кажется, правила быстро множатся, создаются сложные схемы, предписания, и ни один ведун, ни одна ведьма не готовы с ними согласиться. Кория подозревала: ни один из ритуалов не имеет ни малейшего значения. Сила — темный посул, темнота обещает тайну. «Письмена на песке. Но однажды песок станет камнем». От объяснял насчет крови, незримых вихрей, что плывут по всем пределам. Безумство одинокого Азатеная по имени К'рул. Жертвоприношение глупого бога. Тоска и страдание Худа — ничто в сравнении с тем, что наслал на мир К'рул, но именно здесь, в нелепом лагере с тысячами незнакомцев, Кория начала ощущать происходящие столкновения. «Смерть. Спина мира, повернутая к чуду жизни. Никакая магия не плывет в ее владения. Но колдовство собирается здесь, готовое выступить походом туда, где ему не место. Враг отсутствует, враг — отсутствие, но Худу это не важно. От прав. Нет невозможных войн. Нет недостижимых побед. Нет непобедимых врагов. Назови врага своего, и он может пасть. Вызови его, и ему придется ответить. Здесь тоже магия, слишком ее много, слишком дикая, слишком неопределенная. На что она будет способна, попав в руки Худа? Джагута, отравленного горем?»