— Должно быть очень маленькая монтировка, — прокомментировал тот, трогая автомобиль с места, — Раскладная, должно быть. Но это я так, для поддержания разговора. Мария рассмеялась и забросила сумку на заднее сидение. — Кстати, ты так и не сказал, как тебя самого зовут, — заметила она, рассматривая своё лицо в зеркале заднего вида, — М-да, красотка…Так что, судя по всему, меня везёт очень хитрый тип, возможно — реальный маньяк. — Что значит: «возможно»? — обиделся Чиграков, — Самый, что ни на есть, настоящий, клянусь мамой! Приедем, покажу коллекцию сушёных голов. Мышиных, правда, но это — неважно. Зовут меня Алексеем, но я предпочитаю, чтобы меня звали Чипом. — Это ещё почему? — развеселилась девушка, — Ассоциируешь себя с компьютером? — Ага. Родители очень хотели компьютер, а родился мальчик, — Алексей хмыкнул, — Просто этот самый мальчик был очень маленьким мальчиком, прямо, как…чип. Сначала обижался на прозвище, потом — привык, а теперь, даже нравится. Тебе как? — Что-то в этом определённо есть, — согласилась Мария, — Необычно. Прямо как сценический псевдоним. А теперь, на сцене — Чип. — Чип и Мария! — пафосно возвестил парень, — Ты что, имеешь дело с шоубизом? — Не-а, — она покачала головой, — Я имею дело с дипломом и родителями, которые пытаются меня заставить работать по специальности. А так, я — безработная. — Дармоедка, стало быть, — покивал Чип, — Так я и думал. У тебя на лице написано. Маслом. Салфетку дать? — Что это? — Мария даже шею вытянула, рассматривая заправку, медленно погружающуюся в вечерние сумерки. Полицейская машина, пара правоохранителей и куча полосатых ленточек, — Это не здесь твой мастер-ломастер работать должен? — Чёрт! — Чип внезапно вспомнил про убитого Селезнёва, — Как бы не пришлось везти тебя домой. Да, кстати, по ночам у нас небезопасно — видишь, какая фигня. Так что вдвойне хорошо, что я тебя вовремя встретил. — Угу, менты, ленточки и раскуроченный фасад. Тут что, банда орудует? — Хрен его знает, — Алексей пожал плечами, — Я вообще-то далёк от криминала. «Знала бы ты всё, — подумал он, — Ты бы ещё не так меня благодарила! Чёрт, хотя бы этот Бруно, или как его, ни хрена не узнал. Да ладно, она же — обычная девчонка и всего лишь переночует». — И кем ты должна стать, после универа? — спросил он, пытаясь отвлечь спутницу, — Или это — закрытая информация? Ты не подумай, я не какой-то шпион! — Нет, ну точно. Угораздило же меня: мало того, что маньяк, так ещё и шпион! Ничего я тебе не скажу, проклятый разведчик! Можешь до смерти пытать меня своей пиццей. Я никогда в жизни не признаюсь, что должна стать юристом, понятно? — Ладно, — зловеще сказа Алексей и замедлил ход машины, — Тогда я оставлю тебя здесь, на пустынной дороге и тебе придётся ждать приезда следующего маньяка. Но предупреждаю, он окажется страшным, старым и лысым! — О, нет! — взмолилась Мария, — Прошу тебя, только не это. Я не желаю никого другого, кроме такого красавца. Признайся, на самом деле, ты — Брэд Питт? — Он самый, — согласился Чип, — Вышел на пенсию, сделал пластическую операцию и…Мы приехали. Маша с некоторой оторопью рассматривала огромный двухэтажный дом, возвышающийся между деревьями. Никакой ограды, никаких соседей. Стоило задуматься, кто на самом деле человек, помогающий ей. Новая машина, большой дом, на отшибе от города…Кто это парень? — Впечатляет? В лотерею выиграл. — Да кто ты такой? — спросила девушка, — Реально шпион? — Племянник президента, — отшутился Чип, — Но — тсс! Никому. А теперь — добро пожаловать в моё скромное жилище. Если сначала девушка оказалась удивлена размерами постройки, то угодлив внутрь испытала ещё один шок. Почти полное отсутствие мебели и какого бы то ни было декора. За исключением уже озвученного дивана, кресел да столика с телефоном, она не увидела практически ничего. — Походу ты особо не заморачивался с подбором мебели, — хмыкнула Мария, — Что, все деньги ушли на дом? — Да нет, просто покупал то, что было необходимо, — несколько смущённо протянул Чип, впервые пытаясь рассмотреть обстановку глазами гостя, — Так, пиццу ты не хочешь, поэтому могу предложить яблоко и м-м…Кофе будешь? — Я вообще-то кофе не очень, особенно вечером, — Мария рассматривала хозяина, словно видела в первый раз, — Но, если больше нечего. А-а, к вам попадёшь — любую гадость есть научишься! Это — из Карлсона, если что. А наверху у тебя что? — Спортзал, — пояснил Чип, оживляя кофеварку, — Хочешь — посмотри, пока я тут колдую. — Такой большой спортзал? — удивилась Мария, поднимаясь по лестнице. Зазвонил телефон. Впервые парень ощутил, как у него заныло сердце. Недобрые предчувствия. Он медленно подошёл и снял трубку. — Чип, это я — Бруно, — сказал голос. 30 Когда Роберт Станиславский вошёл в кабинет, Сергей Александрович Малов сидел за столом, бессильно уронив голову на лежащие руки. Не поднимая шаркающих ног, Роберт подошёл к креслу и скорее упал, чем сел. Воцарилась абсолютная тишина. Некоторое время никто ничего не делал и не говорил. Директор института продолжал сидеть в прежней позе, а гость уныло рассматривал пыльные туфли. Казалось он и сам удивлялся тому, что его обувь так запущена. Наконец Малов, не поднимая головы, спросил надтреснутым голосом: — Как же всё так вышло, а? Ты же клялся, что у тебя всё получится и я поверил. Поверил тебе, Роберт, поверил, как своему товарищу, который не может подвести! Станиславский молчал, а Малов приподнял голову и посмотрел на него красными, от усталости, газами. Потом продолжил: — И что же мы имеем в сухом остатке? Очередного психопата, который сбежал из-под вашей опеки и скрылся в лесу? Только этот, судя по всему, ещё опаснее предыдущего, чёрт возьми! Сколько пострадало сотрудников? Десять? Двадцать? Эти черти из охраны не решаются открыть насколько они некомпетентны, но ты… — Просто неудачное стечение обстоятельств, — просипел Станиславский, обращаясь к своей обуви, — Никто не ожидал, что человек с повреждённой рукой сумеет разорвать ремни… Малов откинулся на спинку кресла, недоверчиво рассматривая собеседника. Потом издал тихий смешок. — Человек? Ты назвал ЭТО человеком? — он пошарил рукой по столу, точно искал что-то и вдруг взорвался яростным криком, — Какой, нахер, человек?! Какого хера ты морочишь мне голову? Кроме тебя там были и другие и они говорят, что эта тварь вела себя как угодно, но только не как человек. Или они ошибаются? Нет, скажи мне, что все остальные ошибаются! Скажи и я опять тебе поверю! Роберт Станиславский молчал. В голове у него было пусто, как в старом заброшенном доме, откуда ушли даже фамильные привидения и крысы. Как он, человек, который никогда прежде не ошибался, мог прийти к подобному финишу? Ведь всё это — не просто крах его карьеры, это — конец всех его убеждений, всего того, что прежде служило источником энергии. Станиславский пытался найти ошибку в своих действиях, но никак не мог сосредоточиться. Почему его не могут оставить в покое? Возможно, тогда удастся собрать все мысли и стать тем Робертом Станиславским, каким он был прежде. Сергей Александрович внимательно смотрел на него, терпеливо ожидая ответа, который он, скорее всего, не получит. Всё, человек, понуро сидящий в кресле перестал быть тем Робертом Станиславским, которого Малов знал прежде. Вот так, сначала Барков, а теперь — Роберт. Все предали и покинули его, оставив с непосильным грузом проблем и неприятностей. Скоро этот снежный ком погребёт директора, похоронит его и его труд. Два титана рухнули, а те, кто остался не смогут их заменить. Два таких огромных провала, плюс множество мелких неприятностей поставили институт на край пропасти. «Почему же два? — внезапно подумал он, — Давай ты хоть сам себе не станешь врать. Первый, продукт их совместного с Барковым труда, до сих пор занимает бокс в подвале здания. И не дай бог ему когда-нибудь вырваться наружу! Тогда уж точно — конец». Малов настолько погрузился в свои мысли, что пропустил момент, когда Станиславский начал говорить. Доктор говорил монотонно, продолжая рассматривать грязную обувь, точно обращался к самому себе. Всё выглядело настолько жутко, что у директора мурашки побежали по спине. «Вот, как это выглядит, — подумал Малов и потёр виски, — Вот, как человек ломается». — Всё было в норме, — говорил Станиславский, — Мы сняли показатели мозговой активности и они почти не отличались от тех, которые получили до начала эксперимента. Отличия оказались столь незначительными, что возникли подозрения, а есть ли они вообще. Предположили, что опыт прошёл в пустую. В скорой Бодров вёл себя абсолютно естественно, как и другие, в таких ситуациях: волновался, интересовался, что с ним. Он даже вспомнил, что его автомобиль таранили на трассе. Вы, помнится, упоминали, что просто забрали пациента на месте аварии, — Малов досадливо поморщился, однако промолчал, — Это несколько обеспокоило, но Бодров уснул и его спокойно доставили на место. Мы начали готовить лабораторию к повторному эксперименту, однако внезапно поступила информация, об аномальном поведении наблюдаемого. Станиславский наклонился и коснулся пальцем пятна на туфле. Однако опомнился и почти испуганно посмотрел на Малова. Тот качнул головой, мол, продолжай. — Подопечный начал вести себя, подобно дикому животному. Я смотрел записи с камер наблюдения: совершенно очевидно, что Бодров не воспринимал себя, как человека. Его пришлось погрузить в сон. Однако, после пробуждения, Бодров вновь вёл себя подобно обычному человеку. Мы предположили, что имеет место быть запоздалая реакция на вторжение в мозг, но ошиблись и в это раз. Стоило мне войти в палату и всё человеческое слетело с парня, подобно шелухе. Сергей, клянусь, я лично видел, как разум покинул его глаза, сменившись чем-то первобытным, звериным. Да, это — лирика, но так и было! Станиславский умолк, нервно сплетая тонкие длинные пальцы, так что он жалобно похрустывали. Малов отлично знал всё, о чём рассказывал Роберт, но директору было интересно выслушать мнение самого автора неудавшегося эксперимента. Поэтом он наклонился, уперев подбородок в подставленные кулаки и мягко спросил: — И почему же так произошло, Роберт? Возможно, дело в кандидатах? Какая-нибудь нестабильность? Патологии, незамеченные при осмотре? Есть соображения? Станиславский устало потёр пальцами лицо. Кожа на его физиономии отвисла, отчего доктор напоминал старого больного бульдога. Потом Роберт поднял голову и посмотрел на директора пустыми глазами. — Соображения? — переспросил он, — Есть некоторые предположения, но сразу предупреждаю: тебе они не понравятся. С Бодровым, естественно, нельзя быть уверенным на все сто, уж слишком короток срок между его появлением и проведением опыта. Но я читал отчёты Баркова по Прохору. Лебедева исследовали на протяжении полутора месяцев, так что пропустить какие-то патологии просто не могли. Знаешь, что, Сергей…Мне кажется, человеческий разум — тонкая ниточка, натянутая над пропастью хаоса и безумия. Она может быть тоньше или толще, но в любом случае человеку приходится мучительно балансировать, пытаясь не рухнуть в бездну. По сравнению с тонкой струной, разум животного — толстый надёжный канат и если человеку предоставить выбор, он предпочтёт этот самый канат. И чем сильнее потрясения в жизни человека, тем скорее он ступит на канат. Станиславский развёл руками, точно пытался показать своё бессилие перед подобным шагом. Однако его собеседника подобный поворот сосем не устраивал. — Если стать на подобную точку зрения, то выходи, что все наши опыты не имеют ни малейшего смысла я тебя правильно понял? Все наши старания, все потраченные средства, всё это, совсем немаленькое время, ушли на доказательства дурацкого тезиса, что человек не слишком далеко ушёл от животного? Так, что ли? Мы потратили кучу денег и получили пару животных в человеческом облике? Станиславский вновь развёл руками. Малов криво ухмыльнулся и покачал головой. — Роберт, мне кажется, ты — просто переутомился. А ещё и эта неудача…Так случается. Думаю, недели отпуска окажется вполне достаточно, чтобы привести тебя в норму. Вернёшься отдохнувший, с новыми идеями. Станиславский с огромным трудом поднялся из кресла и тяжело загребая ногами подошёл к двери. Уже взявшись за ручку он замер. Словно собирался с мыслями. Потом сказал, не поворачивая головы: — Всё же, Серёжа, думаю, что прав — я, а ты — заблуждаешься. Мы — совсем не боги, чтобы вмешиваться в сущность человека, меняя её для своих нужд. Мы — просто люди. До свидания. — До свидания, Роберт, — громко сказал Малов, а после добавил, чуть слышно, — Прощай, старина. После ухода своего старого товарища он долго сидел и смотрел в окно. Вечерело. В окне медленно покачивались верхушки деревьев. В действие Малов очень любил лазать по деревьям и ему было всё равно, сколько царапин, синяков и шишек он получит. Куда ушло то беззаботное время, когда он отвечал только за себя, когда не требовалось принимать этих отвратительных решений и чувствовать себя настоящим негодяем? Почему он не может просто сидеть на берегу речки, свесив ноги в холодную воду и следить за поплавком? Или, среди ветвей высокого дерева, смотреть на звёзды и слушать свист озорного ветра? Малов подошёл к окну и уставился на лучи солнца, золотящие листву. Захотелось разбежаться и прыгнуть наружу, растворившись в прозрачном вечернем воздухе. Зазвонил телефон, лежащий на столе и Малов, почти испуганно, уставился на него. «Хоть минуту тишины! — взмолился директор, — Хоть минуту тишины и покоя!»